Читать книгу Faceless - Владимир Вайс - Страница 5

К Стивену я больше не ходил. Оставаться в своей квартире тоже не мог. Как объяснять друзьям, родным и соседям, почему в их привычной жизни появился совершенно чужой человек?

Собрал вещи. Что можно было продать – продал. Денег было немного, но на первое время хватило. Потом адаптировался. Скитался по хостелам, мыл посуду, мел дворы – одним словом, выживал как мог. С официальной работой и частной собственностью было покончено. Джонатан, каким меня знало общество, ушел в небытие. Родные искали меня, я даже пару раз натыкался на них в городе. В моем нынешнем облике вступать с ними в диалог было бы ошибкой. Говорить им что-либо, пытаться объяснить – неприемлемо.

Я продолжал жить в Нью-Йорке. Город был мне знаком, я знал, где укрыться, где подработать. Но со временем он стал тесен: каждую неделю приходилось менять место жительства и работы. Лица людей, с которыми я общался, начинали повторяться, а вести себя с ними нужно было так, словно видишь их впервые. Пару раз прокололся, но смог выкрутиться без лишних вопросов. Это потихоньку сводило меня с ума. Я начал вести дневник, записывая, где жил, где работал, с кем общался. Тогда еще не было соцсетей или баз данных. Да и мой разум не был готов вести двойную игру постоянно.

Что ни говори, рано или поздно мне все равно пришлось бы уехать. Так зачем сдерживать естественный ход вещей?

И я уехал. Отправился в медленное путешествие с восточного побережья на западное, а потом и на Аляску. Весело было, но ничего особенного не случалось. Простое приключение бытового «спецагента». Я чувствовал себя шпионом, будто был под прикрытием. Путешествовал с дальнобойщиками, байкерами, ловил попутки. Задержаться больше чем на неделю мог только в крупных городах. Приятным бонусом было общение с девушками. В каждом городе они особенные, при знакомстве охотно рассказывали о местных достопримечательностях, красивых видах, вкусных местах! А так как под юбками у всех примерно одинаково, я большей частью уделял время общению – искреннему и непринужденному. В начале восьмидесятых женщины уже были раскрепощены, знали, чего хотят, но по инерции еще играли в праведность. После моих слов: «Завтра мы уже больше никогда не увидимся» – одни стеснялись, но говорили «да», другие задорно и недолго думая соглашались играть по моим правилам. Возможно, надеясь, что с лучами рассвета я останусь лежать на мятых простынях рядом.

Господи, сколько же тонн постельного белья я помял, сколько метров кружев снял с женских тел? За этими иллюзорными цифрами – лица и судьбы, в которых я не был жирной точкой, а лишь мелкой запятой. Тем парнем, о котором девушка споткнулась в юности, но который не оставил глубокой раны.

Но был момент, череда событий, которые изменили меня навсегда, заставили пересмотреть правила общения с девушками и с миром. В каком-то смысле этот момент положил начало каскаду историй, изменивших меня. Эти события заставили иначе смотреть на решения и их последствия, за которые порой приходится платить вдвойне.

В восемьдесят третьем году, по окончании моего турне по штатам, я осел в пригороде Бостона. Подрабатывал рыбаком на небольшой шхуне, ловили краба в заливе. В те годы я не жил, скорее влачил существование. Скрывался – не пойми от кого, не пойми зачем. Все чаще меня одолевала тоска по былой жизни, семье, друзьям. Меня никто не преследовал, но, видимо, под влиянием просмотренных фильмов, я боялся: если мои способности станут известны, меня ждет участь лабораторной крысы. Этот страх гнал меня в тень. Но как скрыться так, чтобы тебя не могли найти? Только раствориться в тех слоях, которые всегда на виду, но на которые «приличное» общество воротит нос – среди рабочих сферы услуг, мелких ремесленников, рыбаков.

Но скрыться от собственного страха я не мог.

Как-то в час пополудни, по уже устоявшейся традиции, я зашел в паб «Синий лангуст» неподалеку от доков. В тот день я был молодым парнем лет двадцати – густые черные волосы, белая кожа, которую загар не брал вовсе, а если и брал, то лишь лилово-красным румянцем обгоревшей физиономии.

Я бывал в этом пабе не раз и, как обычно, ожидал увидеть веселую компанию подвыпивших морячков, пару бокалов эля да корзинку луковых колечек. Однако в этот день судьба преподнесла нечто иное. Я был приятно удивлен, увидев на маленькой сцене в дальнем углу юную особу. Имени ее не объявили.

Она бойко наигрывала на синтезаторе разные мелодии, разыгрывалась перед выступлением. Стройная, как лоза, с густыми волнистыми волосами цвета спелой пшеницы. На ней был зеленый вязаный свитер до колен, оттенявший ее бирюзовые глаза. На заднем плане виднелась видавшая виды полуакустическая гитара, а в раскрытом кейсе лежали листки с текстами и аккордами.

Меня охватило странное волнение. Казалось, все пространство сузилось, оставив лишь короткий путь между нами. Не в силах сделать что-либо иное, я оперся плечом о колонну и наблюдал. Стоял и смотрел. Она раскладывала листочки с текстами, от волнения путая страницы, потом снова выкладывая их в нужном порядке. Было забавно и трогательно видеть это волнение – явно выступление было для нее первым или одним из первых.

Когда я окинул взглядом зал, был поражен. Все, как и я, смотрели на нее, не отводя глаз.

С первыми нотами волнение исчезло. И вот она запела. Как же она пела! Сильный, местами чуть грубоватый голос в куплете сменялся надрывным и звонким в припеве. Самобытная музыка бостонских улиц… Три песни под синтезатор, две – под гитару. Успех! Те, кто раньше видел в ней лишь миловидную девчонку, услышали ее душу. Если вам доводилось кардинально менять мнение о человеке, прикоснувшись к его творчеству, вы поймете, о чем я говорю. Весь паб рукоплескал белокурой певице. Это не Ковент-Гарден, но для начала – самое то. Искренне, без прикрас.

Стойко приняв овации, она убрала тексты песен на дно гитарного чехла, а следом и саму гитару.

Закинув чехол на плечо, направилась к выходу, не забыв забрать у бармена свой первый гонорар.

– Постойте! Подождите! – крикнул я ей вдогонку. – Меня зовут Джонатан! Разрешите помочь донести гитару?

Немного запыхавшись, я подбежал. Она обернулась, и наши взгляды встретились.

Для меня это всегда был решающий момент. Раз, два, три… Главное – не отвести взгляд первым. Люблю смотреть девушкам в глаза. Когда видишь, как глазки заметались, а щеки покрылись румянцем, знай – проскочила искра. Гусеницы в животе начинают вить кокон, а ее разум уже рисует картины вашей счастливой жизни. Игра взглядов – первое, что определяет возможную связь. Отведи мужчина взгляд первым – и вам не быть вместе.

– Какая прелестная девушка, – кружилось у меня в голове. – Этот блонд и вздернутый носик добавляли ее внешности особое очарование.

– Вот, возьмите, – протянула она гитарный чехол. – Но вы же не знаете, куда нам идти? Вас это не смущает? – Она лукаво улыбнулась.

Как оказалось, идти пришлось два часа. Она жила на другом конце города. По пути мы болтали. В основном она рассказывала о себе: приходилось работать на двух работах, чтобы прокормиться самой и отложить на учебу. Днем – в пиццерии, по вечерам помогала отцу с отделкой помещений. Он клал плитку в мокрых зонах, а она штукатурила и красила стены в жилых комнатах. Этот нелегкий труд превратил ее пальцы в сухие и мозолистые. В моей голове не укладывалось: эта хрупкая юная особа с лицом ангела и гитарой за спиной вместо крыльев обладала руками, обезображенными трудом. Тогда, юный душой, я воспринял это как изъян и долго потом корил себя за такие мысли. Червячок точил меня изнутри. У людей не бывает внешних изъянов, только особенности. Внешность – штучный товар «ручной работы».

– Не смотри на них так! Не залипай, – отмахнулась она. – Пару недель распаривать да кремом мазать – и придут в норму. Профессиональная деформация – не навсегда.

Мы шли дальше, обсуждая ее будущее. Она думала учиться на химика, но мечтала о музыке. Сара грезила сценой. Музыка была для нее всем. Она музицировала днем и ночью. Весь окружающий мир был ее музой: стук трамвайных колес, шелест листвы, шум машин – гармония улиц, задающая ритм городу. Вырви симфонию улицы из контекста, измени порядок, добавь гитарный ритм, слова – и вот она, новая песня. По одной в день, хоть десять. Она не унималась.

Ту ночь я не забуду никогда. Ангел. Других слов нет. Наши тела сплетались на грязных простынях в ее уютно обустроенном чердаке. Она создавала свой мир как могла – милый, чуть неряшливый. Дай ей пару сотен баксов – и чердак мог превратиться в творческую студию.

Утром я не хотел уходить. И уговора нашего не было – я забыл о нем, прости, Господи. Мы так сблизились, нам было так хорошо вдвоем. Но я должен был уйти. Уйти так же, как и пришел – через дверь.

Стоя у смотрового окна, я глядел на город. Свежий воздух залива нехотя пробивался к этому дому. Я чувствовал запах прохлады, свободы. Этим утром я должен был выйти в море как Джонатан, но в зеркале увидел… маленького Джонни.

В этот раз я впервые помолодел до семи лет. Никакого моря! Мне грозило попасть в приют, а там и до приемной семьи недалеко…

Мои вещи были мне велики. Я натянул одну рубашку, запихал остальное в рюкзак и убежал на улицу.

А она так и лежала на матрасе, едва прикрытая пледом.

Ближайшие два дня я устраивал массовые флешмобы – чтобы люди ничего не заподозрили, не поняли, что ими манипулируют. Мне нужно было всего лишь выйти в общественное место и «попросить» полсотни человек простоять на одной ноге час или прийти на то же место назавтра с зонтиком и открыть его под бой курантов. Так, за два дня, мне снова стало двадцать. И я пошел узнать, как поживает моя Сара.

Она искала меня в доках, спрашивала у моряков. Получив от капитана весть, что я не явился на корабль, потеряла всякую надежду.

Да, я следил за ней. Преследовал.

В какой-то момент она меня заметила. Ну и ссора же была! Девушка отчитала меня так, как не смог бы никто другой. Мне вменили слежку, обозвали маньяком, который целый день преследует ее, чтобы убить и расчленить. Пришлось соврать, что я знаю о ее спутнике, где он может быть. Так себе отмазка, но ее разум цеплялся за любую соломинку. Она уверовала, что сможет найти и спасти его.

Заврался я, конечно, как ребенок. Все лишь для того, чтобы быть к ней ближе. В тот момент я и правда был похож на маньяка… И вел себя соответственно.

Мы ходили с ней по городу от одного места к другому. Я рассказывал ей, кто он, чем живет, чем увлекается. Она прониклась историей Джонатана, но на меня больше не смотрела. А ведь я и был тем самым Джонатаном! Чего она не видела.

Психика Сары начала сдавать. На третий день я застал ее за бутылкой. Пришлось с помощью дара убеждения подстроить ее знакомство с «родителями» Джонатана. Они сказали ей, что он уехал в другой штат и просил передать, что не вернется.

От этого Саре не стало легче. Я же начал стареть и в прежнем облике встречаться с ней уже не мог.

Мне нужно было поставить точку и уйти, иначе мог навредить ей еще больше.

В очередной раз сменив личину, я отправился в «Синего лангуста». Она играла и пела, так же прекрасно попадая в ноты, дирижируя эмоциями зала. Но тон песен был иным. Она изливала скорбь. Репертуар сменили песни о потерянной любви.

Когда она уходила из бара, в зале стояла гробовая тишина. Слова и эмоции были не нужны. Она все сказала. Сказала – и тихо ушла.

Чтобы не доставлять неудобств и лишний раз не пугать назойливой слежкой, я перебрался в Куинси. Далеко уехать не мог – не позволяла совесть. Раз в месяц наведывался к ней. На пятом месяце я понял – она беременна. Срок совпадал. Я должен был стать отцом. В голове крутились мысли, как обеспечить ее. Не мог просто прийти и сказать: «Я отец, вот деньги». Если бы я передавал деньги от имени Джонатана, она верила бы в их любовь и продолжала искать. И знаешь, я же немного гений! В голову пришла идея.

Я отправился в звукозаписывающую компанию, нашел продюсера и… вежливо попросил его явиться в Бостон, в паб «Синий лангуст», в полдень следующего четверга.

Два месяца Сара записывала свой первый сингл. Аванса хватило на роды и первые пару месяцев. Потом случилось чудо: песню начали крутить на радио, она попала в чарты.

Студия предложила записать альбом. И понеслось…

Сара стала жить лучше меня. В ее жизнь пришли новые люди, новые мужчины. А я продолжал из тени следить за ней и… нашим чадом.

Джулия – так звали мою дочь – стала первым ребенком, которому я помогал из тени. Сара не дожила до этого момента. Восьмидесятые и девяностые были непростые, много музыкантов ушло на тот свет. Пагубные привычки, вызванные переживаниями юности, сгубили ее, выжгли до основания.

Джулия, с помощью Деборы (о ней расскажу позже), организовала фонды поддержки матерей-одиночек. Фонд помогал женщинам, оставшимся без кормильцев, в том числе и моим спутницам, родившим от меня детей. Спроси у бабушки, было ли ей легко воспитывать твою маму в одиночку? И это при том, что фонд следил за ней уже с четвертого месяца беременности. Общество не слишком благосклонно смотрит на девушек, родивших вне брака. Печально, но факт.