Читать книгу С утра до вечера - Вячеслав Пайзанский - Страница 5

Вячка проводил каникулы, как всегда, в городе К., где жили его старшие сестры и где в этом году проводил каникулы старший его брат, Петр, закончивший уже московский университет.

Печальные это были каникулы! Сестры укоряли его за второгодничество и за лень, брат откровенно угрожал дубиной. Ему запретили заниматься поэзией. Вячка покорился, затаив в себе обиду и гнев. Ему оставалась только балалайка, на которой он виртуозно играл со второго класса и даже одно время участвовал в струнном оркестре. Поддерживали Вячку и письма Сони, которые она аккуратно писала, почти еженедельно, да его письма к ней, в которых он горько жаловался на отрешенье от поэзии.

Но и эта переписка прервалась: Вячкины письма проходили через руки Марии Николаевны Горшковой, мачехи Сони, и подвергались прочтенью. Узнав, Соня прислала новый адрес, своей подруги, Раи Гинзбург. Но и этот адрес провалился: рая сама была неравнодушна к Вячке и письма его стала передавать Сониной сестре Гале, а та мачехе, выслуживаясь перед ней за различные безделушки – перчатки, чулки, туфли, воротничок и тому подобные.

Соню Горшкова не любила за непокорность и уменье правду сказать в лицо, а теперь возненавидела, ничего ей не покупала, держала в старых платьях и стоптанных башмаках.

Соня не меньше ненавидела мачеху, разлучившую ее отца с родной матерью, жившей в Вязьме на гроши, зарабатываемые от продажи газет в станционном киоске.

Соня переписывалась с матерью по адресу на женскую гимназию.

Итак, переписка Вячки и Сони прервалась. Но это уже было перед концом каникул.

Вячка, как и раньше, с канику приехал прямо в дом Горшковых.

Но их денщик Никифор не впустил его в комнаты, заявив, что-де «не приказано пущать».

Вячка потребовал вызвать Марью Николаевну, Та величественно приплыла и, после вежливых взаимных приветствий, изрекла:

«Мы с Колей решили больше комнату тебе не сдавать. Она нам нужна. В ней будет жить Галя, перешедшая в выпускной класс».

«А как же я?» – оторопело спросил Вячка.

«А ты живи где хочешь. Поэту Койранскому даже Гинзбурги двери откроют».

Гинзбург был известный в городе богач, банкир.

Вячка почувствовал злую иронию и намек на чувства Раи Гинзбург, о которых, вероятно, Галя информировала мачеху.

Раздосадованный и злой Вячка воскликнул:

«У Гинзбургов уж Вы ищите покровительства, а я найду себе что-нибудь почестнее!»

«Ах, так?!.. К нам ходить не смей!.. Я прикажу Никифору накостылять тебе шею в первый же твой приход… И с Сонькой видеться не смей!.. Ишь, развратитель!..» – прокричала бывшая хозяйка Вячки и тут же добавила:

«Никифор, снеси его вещи с лестницы и помни, что я тебе приказала!»

С этими словами она повернулась и ушла в комнаты.

«Ехидна!» – тихо сказал Никифор, которого Вячка не раз угощал папиросами и с которым был в полуприятельских отношениях в прошлую зиму.

Но делать нечего! И Вячка с Никифором пошли вниз, таща корзину с бельем и одеждой и перевязанную ремнями постель. В подъезде Вячка остановился, угостил Никифора папиросой и, тяжело отдуваясь, понес свои вещи на Скобелевскую улицу, где жил Ванька Дубинин.

Оставив у него вещи, Вячка в сопровождении Дубинина пошел искать новую квартиру. Они обежали полгорода и только к вечеру на калитке небольшого одноэтажного домика на Широкой улице наклейку с извещением, что сдается комната.

Они вошли. Их встретила еще не старая женщина, с умным и симпатичным лицом, подтвердившая, что, действительно, она сдает комнату, и провела их в нее.

Комната была просторная, с мебелью. Однако, выяснилось, что плата за нее равнялась тем деньгам, которыми располагал Вячка и сколько он платил Горшковой, но без стола и без стирки белья, как у той.

Хозяйка вышла из положения. Она предложила Вячке поселиться в комнате рядом, с ее взрослым сыном. В этом случае стол и стирка входили в Вячкину сумму.

Эта комната тоже была большой и в ней без труда устанавливалась вторая кровать.

И сюда поздно вечером Вячка и Ванька Дубинин принесли вещи. Здесь Вячка стал жить, в одной комнате с Петей, парнем лет 20, служившим телеграфистом на станции железной дороги.

Хозяйская семья, с которой Вячка потом искренне подружился, состояла из главы семьи, Ольги Ивановны Бегалович, вдовы сельского дьякона, купившей этот дом только в прошлом году, сына Петра и дочерей старшей Насти и младшей Оленьки. Насти в то время не было: она ездила на каникулы к дяде, в Бессарабию, в город Бельцы, и должна была на днях вернуться домой, так как училась в Епархиальном училище.

Действительно, она приехала через пять дней. Это была рослая, красивая девушка, 16 лет. Она была старше Оленьки на 10 лет. Оленька, как младшая, была любимицей всех. Ее очень полюбил и Вячка, ходил с ней на каток и учил танцевать.

Устроившись, Вячка, через Никифора, назначил Соне свиданье. Они встретились в беседке сада того дома, где жили Горшковы, и потом, помимо прогулок за город по берегу Буга, часто встречались в этой беседке, пока не подглядела Галя. Вячка бывал на вечерах в женской гимназии и, продолжая сотрудничать в журнале «Дружба», заходил иногда в гимназию после уроков в будни. Там он и виделся с Соней, дружба с которой не только не заглохла, а, наоборот, росла с каждым днем.

Тетради со стихами Соня сберегла и передала Вячке.

Теперь в бесконтрольной и дружественной обстановке он отдался с новой силой своему творчеству, писал и легальные, посвященные природе и лучшим человеческим чувствам стихи, но не забывал и о тетради в коленкоровой обложке. Сюда попадали обличительные, гневные строки о царе, о царских палачах, об удушливой атмосфере России, о негодяях из гимназии, мечты, стихи о будущем России, как оно наивно представлялось тогда Вячке. Он тогда думал о республике, о парламентаризме, о государственной думе с кадетами во главе (конституционно-демократическая партия), не зная, что кадеты – монархисты, какими они остались до свержения царя в 1917 году.

Это настроение было поколеблено новым жильцом, Сергеем Ивановичем Ширинским, казначейским чиновником, убежденным противником царского строя, государственной думы и государства вообще. Только безвластие присуще человеку, а всякая власть – цепи на его ногах и на шее. Эту мысль всегда проводил Ширинский, беседуя с Петей и Вячкой в их комнате, куда он вечерами часто наведывался.

Раз, зайдя в их комнату, когда они были на вечернем чае в столовой (Ширинский не столовался у хозяев), Ширинский увидел на столе Вячки лист бумаги, вырванной из тетрадки, и на нем написанное, но не подписанное стихотворенье, предназначавшееся журналу «Дружба». Это были стихи о птице, попавшей в силок жестокого и неумного старика.

Ширинский прочитал их несколько раз и пришел в восторг.

«Чье это стихотворенье?» – спросил Сергей Иванович, когда Вячка вернулся из столовой. Вячка смутился. Ему не пришло в голову солгать, назвав любую фамилию.

«Не знаю», пролепетал он. Ширинский удивился и машинально открыл лежащую на столе коленкоровую тетрадь. Он увидел стихи, много стихов. И тогда он догадался, что автор всех стихов – сам Вячка. Он схватил его за ворот гимнастерки и, смотря прямо в глаза, сказал: «Не бойся, я нем, как рыба. Даю тебе, Койранский, слово, что никто не узнает об этом… Но какой, оказывается, ты… Я уважаю тебя!»

Пришлось Вячке все рассказать и он очень был удивлен, что написанное для журнала стихотворенье о птице революционного содержания, вернее, по идее своей революционно.

И Вячка не отдал его в журнал и тем, может быть, не подставил свою голову под новый страшный удар.

С тех пор Сергей Иванович стал критиком и цензором стихов Вячки, цензором строгим, но доброжелательным и даже любящим.

С новым классом у Вячки сложились на редкость хорошие отношения, без заискивания перед второгодником, отношения равных товарищей, но ценящих его дарование и уважающих его прошлые злоключения, а также понимающие истоки неистовой неприязни к Вячке учителей и особенно Моржа, который, хоть и не был классным наставником, преподавал в его классе русский язык. Его придирчивость к Вячке бросалась в глаза. 5-й и 6-й классы, где учились бывшие Вячкины сверстники, тоже стали хорошо относиться к Вячке, оберегая его от всех возможных неприятностей, предупреждая о надвигающейся буре и помогая своими объяснениями постигать науки.

Так было тепло у Вячки на душе!

И эту теплоту увеличивала до горячего восторга дружба с Соней, ее честное слово быть всегда с ним, что бы ни случилось!

Романтики!.. Им было 15 и 16 лет, но несчасья сделали их гораздо старше.

Эту дружбу, ее красоту и чистоту Вячка переживал с не меньшим энтузиазмом, чем свою дружбу с поэзией, невольно отождествляя их. Но Вячку и Соню преследовали неудачи.

По просьбе мачехи начальница гимназии Салтыкова запретила Соне приглашать Вячку на вечера в женскую гимназию и принимать его приглашения на вечера в мужской гимназии, а также вообще видеться с ним под страхом исключения из гимназии.

И на вечере 5-го октября этого года Сони уже не было, несмотря на приглашение Вячки. Но он знал об этих запретах от подруг Сони.

А накануне октябрьского вечера, когда он принес в женскую гимназию свои стихи для журнала «Дружба», одна из классных дам вернула Вячке стихотворенье и отрезала:

«Вам не разрешается заходить в нашу гимназию, потому что вы – бесчестный и грязный мальчик!»

Вячка выбежал, как ошпаренный.

Вечером он написал басню «Муха в паучьем гнезде» и прочитал ее со сцены на гимназическом вечере вместо стихотворенья в прозе Тургенева «Как хороши, как свежи были розы». Его не посмели остановить. Под бурные аплодисменты зала Вячка вежливо поклонился и быстро вышел, вошел в раздевалку, оделся и ушел домой.

Его второй номер, с которым он должен был выступить, – несколько вальсов на балалайке под аккомпанемент гитары – не состоялся, так как Вячку не нашли.

А на другой день началась расправа.

На первом уроке поп, отец Иоанн, заявил, что Вячка освобождается от прислуживанья в церкви за пасквиль, прочитанный на вечере. Поп не был на вечере и басни не слышал: было ясно, что эта мера принята по отношению к Вячке с общего решения учителей, а не попа.

На втором уроке Морж поставил Вячке двойку за незнание правила, которое только предстояло учить.

А на большой перемене, когда Вячка подкреплялся бутербродом в коридоре, около дверей своего класса, к нему подошел директор и, с ненавистью глядя на него, стал ругать за то, что он не знает места для завтрака, и дал ему наказанье: два часа карцера после уроков. Но и это еще не все. Когда через несколько дней Вячка явился на сыгровку духового оркестра, добрый, уважаемый Эрнест Иванович Крейбих, капельмейстер, отвел Вячку в сторону и тихо, чтобы никто не услышал, прошептал:

«Вы знаете, черт побери, что мне приказаль директор Вас прогнайт с оркестр… Вы не будьте сердит на меня!»

У Крейбиха в глазах стояли слезы.

Этот организованный и дружный натиск злобствующих учителей подействовал на Вячку не так, как хотели его организаторы. Он не испугался, он ожесточился.

На одном уроке Моржа, получив очередную двойку, Вчку будто что толкнуло и он заявил учителю:

«Ваши двойки, Яков Николаевич, как и другие стрелы в меня, например, в оркестре и в церкви, еще больше убеждают меня в моей правоте. Зачем они?.. Легче же просто вывести меня за ворота гимназии. Но педагогический совет боится это сделать: уж очень громкий резонанс пойдет, и кое-кто пострадать может. Я не боюсь ни двоек, ни исключенья, так как ничего дурного не сделал, а меня преследуют, как муху пауки».

Весь класс слышал слова Вячки, скоро они стали известны всей гимназии. Вячка и его друзья ждали исключенья. Но Лебедев, инспектор, как говорили восьмиклассники, заявил директору и учителям, что они «перегнули палку».

Вячка продолжал учиться, неизменно получал двойки по русскому языку, хотя все прекрасно знал и писал грамотно, без ошибок. Но Морж был верен себе. Он мстил сейчас, а впоследствии, когда Койранский ушел из-под непосредственных его ударов, отомстил так, что рана, им нанесенная Вячке, долго не могла зажить и повлияла на течение всей его жизни. По другим предметам у Вячки были тройки, а по закону божию даже 4.

С Соней Вячка не встречался, так как за ней, как сыщик, следила Галя, да и Вячка не хотел подвергать Соню неприятностям дома и в гимназии.

Но переписка шла оживленная через Марусю Каужен, одноклассницу и хорошую подругу Сони, и через ее брата Мишу, одноклассника Вячки, по схеме: Соня – Маруся – Миша – Вячка и обратно.

Стихи Вячка продолжал писать, читал дома всем. Они обсуждались и тут же критиковались, но больше хвалились.

Так бы и продолжалось до рождественских каникул, если бы не случай, круто изменивший жизнь Вячки.

В ноябре месяце умер гимназист 6-го класса Могилко. Его хоронить решила вся гимназия. Но в день похорон был десятиградусный мороз, и большая часть участников духового оркестра, боясь простуды, на похороны не явилась.

Эрнест Иванович попросил директора для усиления неполного оркестра разрешить играть Вячке.

«Как, братцы?» – спросил Вячка у товарищей.

«Надо, Вячка!.. Для Петьки Могилко сделай это!» Надо проводить товарища в последний путь, играя на волторне.

Через три дня он сильно заболел. Сначала врачи не могли распознать болезни, а потом, когда уже было поздно, хватились, что это гнойный плеврит. Была сделана операция и Вячка долго лежал в кровати.

Этот период болезни Вячки был демонстрацией глубоких дружеских чувств к нему со стороны гимназистов всех классов, даже гимназисток. Его посещали очень многие: и одноклассники, и бывшие одноклассники, и товарищи по оркестру, и просто гимназисты и гимназистки, знавшие Вячку. Ему несли фрукты, пирожные, какао, книги.

Гимназистки каждый день ему приносили цветы, немотря на мороз, всегда с запиской «от С. Я.».

Ему надарили много теплого белья и еще чего-то много, что даже не вспомнить. Все подарки занимали так много места, что часть их пришлось складывать на полу.

Естественно, Вячка не мог съесть всего приносимого, он угощал всех домашних и приходивших к нему, а поток даров не прекращался.

Однако лучшим подарком для Вячки было посещение его Соней. Их оставляли одних и они долго разговаривали. И тут они решили, что Вячки больше оставаться в этой гимназии нельзя, так как в ней создана учителями слишком враждебная обстановка, которая мешает ему учиться. Куда он уедет, Вячка еще не знал, нужно было списаться с родными, от которых он материально зависел.

Соня вновь подтвердила Вячке, что она с ним связана навеки и будет стремиться по окончании гимназии поехать туда, где будет Вячка. Это обещание очень поддержало настроение Койранского и вознаградило его за все переживания.

За все время болезни (с 11 ноября по 20 декабря) никто из учителей не был у Вячки, даже классный наставник. Вот это-то и убедило его в глубине вражды к нему. Он написал обо всем родным, доказывая невозможность дальнейшего пребывания его в Б…й гимназии. Сестры сослались на решение брата Петра, бывшего уже учителем математики в К…й гимназии. А Петр долго не отвечал.

Вячка написал ему вторично, указав, что надо решить немедленно, так как врачи разрешили ему 15 декабря встать с постели, а также, что он предлагает 20 декабря уехать навсегда из Б.

Вместо письма приехал сам брат Петр. Он сказал, что приехал, чтобы сопровождать Вячку к сестрам, ввиду его недавней болезни и слабости после нее, но о дальнейшей его судьбе ни гу-гу.

На прямой вопрос Вячки он ответил, что не знает. Это зависит от той характеристики, какую ему выдадут в этой гимназии, а также от гимназического начальства другой гимназии.

Брат Вячки много раз побывал в гимназии, выслушал неимоверное количество гадостей про Вячку и не добился удовлетворительной характеристики. А кондуит (журнал о поведении и успехах учащегося), который, обычно, пересылается при переводе гимназиста в другую гимназию, был таков, что у брата, как он рассказывал, волосы дыбом стали.

«Выпороть бы тебя следовало за такие дела!»

Вячка не понимал: он хорошо помнил все, что с ним было с начала поступления в эту гимназию, но такого, за что надо бить, за собой не знал.

Уже в дороге юрат рассказал Вячке о наиболее возмутительных его поступках. И тут выяснилось, что все факты либо искажены, либо просто сочинены.

Например, чтенье на вечере басни «Муха в паучьем гнезде» представлено как нецензурная, площадная брань по адресу учителей, а разговор с Моржом, который передан выше, изображен так: Койранский кричал полчаса на Я. Я. Ящинского и готовился к кулачной расправе. Как-то нелогично наврано: почему же не исключили такого хулигана из гимназии?..

Эти жалкие людишки даже не сумели логтчно оболгать ученика, которого они так истерически ненавидели. Но они догадались не посылать его кондуит в К…ую гимназию, несмотря на несколько запросов.

Предстояло ехать, но куда, неизвестно! Пока, на время зимних каникул, он ехал к сестрам, в К…о.

Вячка знал, как отрицательно его родные относятся к занятиям его поэзией, и он принял героическое, страшное для него тяжелое решение: сжечь все плоды своего творчества за три с половиной года.

Как говорила потом Соня, она бы взялась сохранить его тетради. Вячка не подумал о такой возможности и он сжег, без ведома Сергея Ивановича Ширинского, Петра Бегалович и кого бы то ни было. Он бросил их в топившуюся печку.

Горе его было очень велико!.. Но он уверил себя, что это – жертва, чтобы умилостивить тех, к кому он ехал.

Наступил день отъезда. Вячка ждал Соню, но она не пришла. Письмо ее, полученное во время каникул, объяснило причину: она была заперта в комнате на ключ, так как день отъезда Койранского был известен Гале.

Народа собралось много в комнате Вячки. Все жали его руку, уверяли в неименной дружбе.

Ванька Дубинин от имени всех собравшихся произнес речь, в которой назвал Вячку победителем в борьбе за справедливость и личную свободу.

Вячка не ответил речью. Он молча целовал всех. Его глаза были полны слез. Но он нашел в себе силы попросить молчания и, когда настала тишина, прочитал свое последнее в родном городе стихотворение:

Но никогда уже Вячке не пришлось увидеть свой родной город!..

КОНЕЦ первой части