Читать книгу С утра до вечера - Вячеслав Пайзанский - Страница 9

Мрачное настроение, с которым Вячка приехал к сестрам, недолго владело им. Первое же письмо Сони, которой Вячка написал подробно о случившемся с ним несастье, ободрило его.

Соня согласилась, что для отведения удара Вячка должен был отречься от своего призвания, другого выхода не было. В то же время Соня утверждала, что дарование ему дано не для него, а для людей, для общества, а потому никто не может его отнять от него, Вячки, и он не имеет права от него отказываться. Что же касается состоявшегося отречения, то «для спасения основного иногда нужно пожертвовать частностью» – это подлинные слова письма Сони. Она даже привела такой пример: для спасения христианства первые христиане часто нарушали слово и лгали притеснителям своего учения.

Таким образом, Соня морально оправдала Вячкино отречение.

Он поверил ей, потому что жаждал оправдания. Значит, он свободен от запрета, от данного слова и может писать, не докладываясь никому, в том числе и директору.

Однако, Вячка был признателен ему за то, что он пощадил его и брата. В связи с этим Вячка твердо решил, что ни одно стихотворение его больше не будет оглашено в гимназии и он, в этом случае, останется честным в глазах директора.

И он опять принялся за свои стихи.

Но душа его не была спокойна. Он долго раздумывал, при каких обстоятельствах можно нарушить слово и лгать, и при каких нельзя.

Вячка спорил сам с собой, придумывал разные обстоятельства и решил можно ли, приняв их во внимание, солгать. Никаких критериев он не нашел, но иезуитский принцип, выдвинутый Соней для спасения Вячкиной поэзией, был, однако, усвоен и некоторое время Вячка руководствовался им. Но в конце концов, его честная натура одержала верх: хотя Вячка не сдержал данного слова, он понял, что всегда надо быть правдивым, никогда не изменять данному слову.

Он понял, что его ошибка заключалась в том, что написав скверную песню, оскорбив учителей, он побоялся понести наказание, которое заслужил, которое должен был понести для спасения своего права на дальнейшее творчество.

Без права на него он продолжал писать.

Каникулы Вячка провел однообразно и скучно. В Островы он ездил, главным образом за письмами Сони.

Он охладел к купанью, к рыбной ловле и к прочим удовольствиям.

В первый же приезд Вячка встретился с Велюсей, которая пришла к Чумаковым, узнав о приезде Вячки. Она сразу же предложила ему погулять, но Вячка отказался. И в следующий приезд Велюся опять звала Вячку гулять и он опять отказался. Она поняла и больше не показывалась.

В это лето Вячка написал цикл стихов, посвященных Соне, связанных общей темой: дружбой. Но Вячка тогда ей их не послал, за исключением одного, в котором впервые выражал откровенно свою любовь. Соня на это стихотворение не ответила.

Кроме того, Вячка писал эпопею под заглавием «Россия». В ней вспоминались все геройские дела русского народа, его борьба с татарами и французами. Вячка увлекся этой работой и долго не замечал недостатков ее. Но, перечитав несколько раз написанное, пришел к мысли, что эту эпопею не так надо было писать: очень большое место занимали в ней князья и цари. Против них еще в В. Вячка был настроен Ширинским и теперь остался недоволен своим трудом. Он, не долго думая, изорвал всю тетрадь. И не жалел об этом. Он подумал, что когда-нибудь снова напишет, но с других позиций. Но такую эпопею Вячке не пришлось написать.

Вячке пришло время уезжать с каникул, Вячка был настроен куда лучше, чем в прошлом году, так как в К. теперь жила его сестра с мужем и маленькой дочуркой Таленькой. Вячка часто заходил к ним, отводя душу в настоящих родственных отношениях.

В данное же время сестра с девочкой гостила вместе с Вячкой у сестры Бышко и еще оставалась у нее на некоторое время.

Вячка поехал один. В К. все было, как обычно. Ни брат, ни учителя, ни товарищи не вспоминали злополучной «Звериады», одни потому, что не знали о ней, другие, очевидно, по настоянию директора.

Восьмиклассников уже не было в гимназии, и Вячке никто не напоминал о его проступке. Он был доволен, как может быть доволен человек, заслуживший наказание и избежавший его.

Но у Вячки была другая беда: дома и в гимназии он опасался попасться. И он долго ничего не писал. Это, с одной стороны, томило его, а с другой – отвлекало от беспокойных дум о его праве на творчество. Ему казалось, что сама судьба устраивает так, чтобы он честно выполнял свое слово. А ему хотелось быть честным, и он радовался, что в эти дни был честным.

Пришла дождливая осень. Гулянья сами собой прекратились. Сидеть дома было скучно. Сестра еще не вернулась, а разговаривать с женой брата было тяжело: в голову лезли мысли, что она знает о его провале, осуждает его, и стыдно было смотреть ей в глаза, так как она продолжала очень хорошо и тепло к нему относиться.

С Витькой Томкевичем они повздорили и не разговаривали. Пойти было некуда, так как других друзей у Вячки не было.

В один из таких дней Вячка разговорился с Павлом Бажаевым, спросившим, как Вячка проводит вечера. Узнав, что Вячка по вечерам скучает, он пригласил его в гости к двум сестрам-гимназисткам, жившим недалеко от вокзала в отдельной комнате, которую снимали у хозяев квартиры. «Девчонки красивые, веселые… Мы посидим, выпьем чайку, погуторим и отправимся восвояси»…, предложил Павел, Вячка согласился.

Бажаев зашел за ним, и он, с разрешения Софьи Леопольдовны, которой сказал, что идет в гости к Жудро, пошел в гости.

Гимназистки, о которых идет речь, жили в комнате с отдельным входом, и никто не мог знать, кто к ним ходит.

Это были сестры М. Старшая училась уже в последнем, седьмом, классе гимназии, ее звали Дорой.

Младшая сестра ее, Кира, была в пятом классе. Обе сестры были очень красивы, Дора сильно хромала: одна нога у нее была короче.

Их родители жили в другом городе, в ста верстах от К.

Сестры сами готовили себе пищу и были совершенно свободны во всех своих поступках.

Сестры были рады приходу гостей. Вячку, оказывается, они знали, как брата учителя, преподававшего в их гимназии физику. Они очень его хвалили, даже заявили, что в него полгимназии влюблена.

«Если вы такой же, как ваш брат, мы обязательно в вас влюбимся, берегитесь!» – говорили Вячке сестры.

Вечер прошел незаметно, в смехе, остротах, анекдотах… Хозяйки угостили гостей чаем с вареньем и с пряникаи.

Вячка с Павлом ушли от сестер поздно и за это получили дома нахлобучку. Вячка зато был доволен новым знакомством.

Через несколько дней приезжала его сестра Д. со своей дочуркой. К брату зашел муж сестры и просил Вячку встретить ее на вокзале, так как в этот вечер он был занят по службе.

В день приезда сестры вечером Вячка отправился на вокзал, который был в конце той улицы, под названием «Русская», на которой жили Вячка, сестра его и сестры М. Сестра жила ближе к вокзалу, чем Вячка, а вчерашние знакомые Вячки еще ближе.

Вечер был дождливый. Под дождем Вячка пришел на вокзал, здорово промокший. В вокзале он увидел Дору. Она тоже пришла встречать кого-то из родных. Они беседовали до прихода поезда. Случилось так, что ни сестра, ни к Доре с этим поездом не приехали: следующий поезд приходил через полтора часа.

Дора предложила Вячке пойти к ней, благо у нее зонтик, немного у нее обсушиться и погреться чайком. Вячка согласился и они пошли. Киры дома не было. В комнате было темно. Дора зажгла лампу, поставила на керосинку чайник, развесила Вячкино мокрое пальто, с которого прямо-таки текло.

Когда было покончено с чаем, Дора внезапно погасила лампу, села к Вячке на диван и принялась целовать его.

Страшный приступ чувственности покорил Вячку. Он отвечал на сумасшедшие поцелуи Доры. Внезапно ему вспомнилась Соня. Чувственность притупилась. Он стал сопротивляться и хотел встать, но его цепко держали за шею руки проказницы… Тогда Вячка с усилием встал и, размахнувшись, ударил девушку по лицу. Она стала плакать, а Вячка оделся и вышел.

Ему было и стыдно за удар, и хорошо на душе: он спас свою любовь к Соне и доказал развращенной девчонке, что ею он не дорожит и что ее поступок настолько низок, что больше оплеухи ничего не заслуживает.

Это был единственный случай в жизни Вячки, когда он ударил женщину. И, пожалуй, этого стыдиться не надо: он защищал свою честь и свою любовь.

А скоро произошли события, показавшие Вячку нечестным.

Он учился уже в шестом классе, ему было семнадцать лет, и пора ему уже было отвечать за свои поступки.

А произошло вот что.

Как-то в классе был свободный урок. Вместо заболевшего учителя в класс явился гимназический врач Демидов. Он был военным врачом, и в гимназии работал по совместительству. Это был очень добродушный толстяк, любивший похохотать, рассказать анекдот; одним словом, он пациентов больше лечил смехом, чем лекарствами. А из лекарств любил угощать гимназистов касторкой, йодом, хиной и тому подобной дрянью.

Демидов занял вниманье класса рассказами о своей медицинской практике на военной службе, такими смешными, что класс хохотал до упаду, а в конце принялся учить, как надо поступать при ожогах и при обморожениях.

Вячка машинально в открытом черновике написал четверостишие, которое после звонка вырвал из черновой тетради и бросил в мусорную корзинку. Сосед, сидевший сзади, Витковский, очевидно, подсмотрел, когда Вячка писал. Он вынул бумажку из корзинки, разгладил и в присутствии многих товарищей прочитал вслух:

Вячка не придал значения тому, что бумажка со стишком не уничтожена. Через час он уже забыл о ней.

Прошло несколько дней, и его неожиданно вызвал директор в свой кабинет. Без всяких предчувствий Вячка вошел к нему.

Директор был разгневан. Это Вячка сразу увидал по лицу директора. Он закричал на Вячку:

«Обманщик!.. Нечестный!.. Лживый!..»

Когда Вячка протестующее сказал что-то, перебивая директора, он показал ему бумажку, сложенную несколько раз, на которой мелкими печатными буквами было написано стихотворение о Демидове.

Вячка изменился в лице, поняв, что кто-то его подвел.

«Вы писали?.. Вы сочинили?.. Вы положили эту гадость врачу в калоши?.. Поиздеваться захотели?..»

Вячка мог отказаться, но чувство порядочности подсказало ему, что отпираться стыдно, и он ответил:

«Сочинил стихи я, но даю честное слово, что писал на этой бумажке не я, в калоши врача клал тоже не я».

«Тогда кто же?.. Кому отдали вы написанное?.. Говорите!..» – закричал директор.

Вячка не хотел выдавать товарища и сказал, что не помнит.

И хотя Демидов, зашедший к брату Вячки в этот вечер, смеялся и жалел, что отдал стихи директору, так как не знал, что их писал Вячка, его брат был мрачнее тучи. Вячке было ясно, что на него свалилась неприятность от директора, и, вероятно, открылась тайна «Звериады», и учителя все узнали, как Вячка их ошельмовал.

Брат с Вячкой не разговаривал и он молчал, не расспрашивал, почти все время сидел в своей комнате. Но из отрывистых ответов и далеко неласковых взглядов жены брата Вячка видел, как переживает случившееся брат. И сам он горевал по-настоящему.

Через несколько дней стало известно, что приехал новый директор, а Михалевич уходит в отставку.

Вячка не задумывался, лучше это или хуже для него. Он, как побитая собачонка, ждал ударов на свою голову.

Уехал старый директор, не сделавший брату прощального визита, новый никак не реагировал.

Дни текли, никто не говорил с Вячкой о несчастном стишке.

Брат по-прежнему был сердит на него. Учителя будто не изменили своего хорошего отношения к Вячке.

Только латинист Ярема на уроке как-то сказал:

«Незенцурные стихи умеете писать, а перевести статейки не умеете». И поставил Вячке первую двойку за все время его учения в К…й гимназии.

Товарищи знали о свалившемся на голову Вячки несчастье, молча сочувствовали ему и, кажется, тоже переживали.

Витковский не признавался, что это он положил стихи в калошу врача. Это возмутило Вячку. Он ему сказал, что раз он не признается, ему ничего другого не остается, как сообщить, кто подобрал стишок из мусорной корзинки. И тогда Витковский сознался. Он, плача, просил Вячку не выдавать его. Вячка дал ему слово.

Перд самыми зимними каникулами стало известно, что брата перевели в Сосновицкое реальное училище, на самой германской границе. Вячка так и не узнал, был ли этот перевод следствием злополучной «Звериады» или ничего общего с ней не имел. Но тогда впечатление было такое, что о переводе брата кто-то просил округ.

Брат Петр объявил дома, что Вячке оставаться в К…й гимназии нельзя, хотя он мог жить у сестры и продолжать учиться в этой гимназии. Но, по словам брата, учителя потребовали, чтобы Вячки не было в К…й гимназии.

Повторилась та же история, что и два года назад, но тогда Вячка сам сбежал, не дожидаясь, когда его выгонят, а теперь его выпроваживали. Вячка опять уезжал к сестрам ожидать решения своей судьбы.

И опять, как и два года назад, пришлось уничтожить все результаты литературной работы за два года, так как он не знал, что ожидает его, даже приблизительно не знал, какая участь ждет его, если он попадет в Варшаву, самое вероятное место его нового жительства и ученья.

Одно ему было ясно: поэзия – это злой гений его существования, она, как некий «злой дух», «дух изгнания», помимо его воли, носит его по свету, не давая покоя и умиротворения.

И несмотря на это, поэзия была так дорога Вячке, так необходима ему, что без нее он не мог уже жить.

И опять старое решение: куда бы не бросила его судьба, в каких бы условиях он не жил бы, он будет писать.

Или творить, или не жить. Тогда его вовсе не заботила мысль об опубликовании плодов его творчества, так как речь шла о большем – о жизни его поэзии. Это обстоятельство сыграло немаловажную роль в том, увидят свет Вячкины произведения или не увидят. В борьбе Вячки это было второстепенным. Он дрался за самую жизнь своего творчества.

А сейчас все было туманно, неопределенно, как два года тому назад.

КОНЕЦ