Читать книгу БЕЛОЕ и КРАСНОЕ. Отпрыски - Юрий Киселев - Страница 11

*

Следующим утром «Newport News» украсился флагами расцвечивания. Отдали концы, оркестр грянул марш, и крейсер начал отваливать от стенки. На причале опять собралась толпа. Пока корабль разворачивался и шел к воротам порта, Майкл метался с биноклем с бака на корму, с кормы на бак – искал в толпе свою Линди. И вдруг в перекрестье поймал на миг ее лимонное платье. Или не ее и не лимонное, а увидел то, что так хотел увидеть.

Барселона удалялась. Вернулись флотские будни. Отделение занималось приборкой верхней палубы, когда прибежал рассыльный и сообщил, что Ивлева к Дону в каюту. Майкл отложил швабру. Его участливо обступили, понимая, что, если и увидятся, то когда его приведут собрать манатки. Даже старшина подошел. Один Мартинес показывал, что ему плевать, и продолжал швабрить.

– Не дрейфь! – подбадривали ребята.

– Что будет, то будет, – бодрился Майкл, пожимая руки.

Старшина увидел, что к ним спешит вахтенный офицер, и прервал прощание:

– Всем по местам! Работать! Ивлев, шевелись! Дождешь, что конвойных вызовут.

Вахтенный офицер так запыхался, что едва смог выговорить:

– Матрос Ивлев ушел к командиру?

Майкл вытянулся.

– Никак нет, сэр! Иду, сэр!

– Какого дьявола… Не «иду», а бего-о-м!!!

Майкл побежал – но не к командиру, а в курилку. Надо было унять мандраж и собрать в кучу мысли. Что самоволка с рук не сойдет – он не сомневался, но что им, младшим матросом, салагой, лично займется сам командующий 6-м Флотом – это ту мач.

О Доне были наслышаны задолго до того, как вертолет с вице-адмиралом опустился на палубу «NN». Официально было известно, что во Вторую мировую и после Харри Фелт занимался морской авиацией, а последнюю пару лет работал в Пентагоне. Неофициально – что своенравен, придирчив и груб. Независимо от должности и звания мог взять кого-то за грудки и трясти, пока душу не вытрясет, и пентагоновские офицеры заранее накладывали в штаны, узнав, что Дон желает их видеть. Откуда слухи брались – хороший вопрос. Но было замечено, что корабельные крысы стали вести себя странно, не иначе как готовились свалить с крейсера, а тараканы – так вовсе исчезли.

Майклу этот Дон рисовался этакой гориллой, Кинг-Конгом в вице-адмиральском мундире. Как же он удивился, когда на ритуале вступления в командование кораблем, он увидел невысокого человечка, который, однако, сумел нагнать такого страху, что все носились как наскипедаренные.

Выкурив подряд две сигареты, но так и не уняв мандраж, Майкл двинул к капитанской каюте. Легко сказать, «не дрейфь», а… А чего дрейфить? В тюрьму – это вряд ли, не война, скорей на губу… И даже спишут с «NN» – флотскую карьеру ему не делать, а за ту ночь он не то что на губу – на Голгофу пошел бы! Не объяснишь же… А, сказать, что уже говорил: был пьян, каталонцы народ гостеприимный – не хотел обижать.

Капитанская каюта приближалась, и он замедлил шаг. Хотел с ходу постучать, но в последний момент рука остановилась. Да что он, в конце-то концов! Он оправил форму, принял молодцеватый вид и постучал. Резкий голос за дверью ответил: «Come in!» Майкл набрал полную грудь воздуха и вошел. Дон что-то писал. Майкл вытянулся и чуть было с порога не ляпнул «был пьян, сэр», даже в виски ударило, но спохватился и доложил по форме. Дон дописал и поднял глаза.

На построениях их отделение стояло далеко, и сейчас Майкл мог рассмотреть лицо у нового командира. Оно было скорее располагающим, если б не узкие, будто поджатые губы, придававшие некую мефистофельскую насмешливость. Командир в свою очередь разглядывал его, и казалось, целую вечность. Наконец сказал:

– Садись, Иевлев.

Майкл даже не понял, что с ним заговорили по-русски.

– You have a Slavic last name. I thought maybe you spoke Russian, – объяснил Дон и указал на стул против себя. – Take a sit.

– I did, sir, I do! Я говорю!

Дон улыбнулся:

– Йа гаварил рюски немношко, но забил.

– Во всяком случае, я вас понимаю.

Дон снова улыбнулся:

– Спасибо. Йа бил Москва в наша воени мисийа в сорок четире год…

У Майкла мелькнула мысль, что из страха перед Доном, чепе решили замять, а тому попалась русская фамилия, и он захотел освежить свой русский – просто совпало так.

– Рюски – хороши марйаки… – продолжал Дон. – Йа…

– Были! – осмелел Майкл.

– Били? Почемью били? Йа стречал рюски марйаки в Расиа и…

– И Россия – была! ваше высокопревосходительство. То, что сейчас – это…

– What means «ваша висо», um…

– …высокопревосходительство, – подсказал Майкл. – Так обращались в России к высшим чинам до большевиков. А теперь говорят: «товарищ».

– Да, да! – улыбнулся Дон. – «Товариш».

– А потом пришли «товарищи» и все отняли: чины, заслуги перед Отечеством, Веру, Родину… Жизни! – словоохотливо продолжал Майкл, начав надеяться, что пронесет, и все больше воодушевляясь. – Миллионы убили, уморили, сгноили в лагерях. России не стало…

– Йа сам ненавиджю камйюнизм, – вставил Дон.

– А кому, кроме них самих, может нравиться концлагерь в одну шестую часть света. А последние русские моряки ушли из Крыма еще в 20-м году, и с ними мой отец…

– Он бил морйак?

– И дед, и… Все Иевлевы были офицерами Императоского Флота, воспитанниками Морского корпуса в Санкт-Питербурге – ну как наша Академия в Аннаполисе.

Дон покивал и перешел на английский:

– Я встречал одного русского, князя Шéрбатóва, он учился в Морском корпусе, а в Америке стал офицером Navy и сопровождал президента Рузвельта на Ялтинскую конференцию в 1945 году. Ну, и ты решил продолжить семейную традицию?

– Так точно, сэр! – в свою очередь перешел на английский Майкл. – Но не флотскую. – И принялся рассказывать, что в Белой армии отцу поручили аэрофотосъемку позиций красных, и так у него пошло в эмиграции: во Франции стал ассистентом оператора, в Америке режиссером документального кино…

Временами их прерывали: то явился с докладом старпом, то сам Дон останавливал, прислушивался к тому, что транслируется с ходового мостика. Затем Майкл с упоением продолжал, но уже не из желания заговорить зубы, а оттого что Дон умел слушать, и ему хотелось рассказывать.

Отбили рынду – полдень.

– Твой отец тоже Иевлев? – спросил капитан, как бы ставя точку в рассказе Майкла.

– Это я – «тоже», сэр! – улыбнулся Майкл, радуясь, что все обошлось.

– Ну что ж, передумаешь, решишь связать жизнь с морем – дай знать, – сказал Дон, как бы заключая встречу. – Я напишу тебе рекомендацию в Академию.

Майкл смутился.

– …Несмотря на твой серьезный проступок.

Майкл покраснел, как, наверное, никогда не краснел ни до, ни после.

– Рассказывай, что с тобой приключилось.

Первое, что чуть не сорвалось с языка: «Был пьян, сэр!», но так и застряло в горле. Нет, не мог он так ответить этому человек, уже не мог.

– Влюбился, сэр! – выпалил Майкл и смело поднял на командира глаза. – Встретил на берегу девушку и влюбился.

Дон покивал и спросил, без тени иронии:

– Такой влюбчивый?

– Я бы не сказал, сэр, – качнул головой Майкл. – Мне нравились девочки, но… Она удивительная, сэр! Она… Ее зовут Линда, Линда Барбье. Она француженка. Родилась во время оккупации… – И неожиданно для себя, выложил Дону все, опустив лишь интимные подробности и участие Мартинеса, но не скрыл, что она была проституткой, но теперь его невеста, и он обязательно на ней женится.

Как он доверил этому человеку то, о чем не мог написать, во всяком случае тогда, даже ближайшему другу Патрику? Хороший вопрос. Возможно, воздействие личности Фелта. Много позже, вспоминая адмирала, Майкл придет к выводу, что такого масштаба личности он, пожалуй, не встречал.

– Я люблю ее, сэр! – заключил свой рассказ Майкл.

Дон помолчал, потом сказал как-то смущаясь:

– Моей первой женщиной была и есть – моя жена. До нее я, правда, уже был женат – на море. Я честно предупредил ее, что флот для меня всегда будет на первом месте. Я моряк, мужчина, прежде всего – долг. Она не испугалась. Уже отпраздновали серебряную… – Он улыбнулся и заговорил другим тоном: – Ценю твою откровенность, тоже буду откровенен. Я бы ограничился разговором, но, боюсь, меня не поймут, и в Венеции я недосчитаюсь половины экипажа. Матрос Иевлев!

– Да, сэр! – вскочил вытянулся Майкл.

– Месяц без берега.

– Есть, сэр! – выкрикнул Майкл, от радости едва не выпрыгнув из штанов. – Спасибо, сэр! Разрешите идти?

– Иди.

– Есть, сэр! – Майкл повернулся кругом и шагнул к двери.

– Иевлев?..

– Да, сэр? – встревожась, повернулся Майкл.

– До-о-сви-даниа, – сказал Дон по-русски.

– До свидания, ваше высокопревосходительство! – сияя ответил на русском Майкл и вышел так порывисто, что чуть не снес с ног матроса, подметавшего перед каютой пол.

Матрос оказался Мартинесом, который отпросился в гальюн, а сам пошел со шваброй к капитанской каюте и, делая вид, что прибирается, поджидал друга.

– Ну? – взволнованно спросил Тони.

– Месяц без берега! – сияя сообщил Майкл.

И они шлепнулись на радостях пятернями.

Это был первый и последний разговор с Доном. Через месяц командующий перенес свой флаг с «Newport News» на крейсер «Salem», а еще через полгода Харри Фелта, уже в звании «полного» адмирала, вернули в Пентагон.

Каким-то образом (Майкл не мог объяснить каким) та единственная встреча с Доном повлияла на всю его последующую жизнь. Он не изменил намерения стать режиссером, но что-то, он чувствовал, в нем поменялось.

Незадолго до увольнения в запас Майкл прочел во флотской газете, что адмирал Фелт назначен главнокомандующим вооруженными силами США на Тихом океане и Дальнем Востоке, а спустя еще пять лет неожиданно получил от Дона привет. Отец тогда вернулся из первой поездки во Вьетнам и с порога интригующе сообщил:

– Тебе привет.

– От кого? – удивился Майкл.

– От Дона.

Майкл не сразу даже сообразил:

– От какого? От адмирала Фелта? Он меня помнит?

Отец снимал репортаж о пресс-конференции Фелта в Сайгоне. Когда все закончилось, и отец укладывал камеру, к нему подошел офицер.

– Извините, сэр, ваша фамилия – Иевлев? Адмирал хочет вас видеть.

Отец решил, что его попросят что-то вырезать из отснятого или в этом роде.

– У вас есть сын, господит Иевлев? – спросил Фелт, едва они познакомились.

– Да, Майкл, – удивился отец. – А в чем дело?

– Он служил на «Newport News», не так ли? Я так и подумал, когда встретил вашу фамилию в списке. Ваш сын сказал – вы потомственный моряк?

– Был. И был бы сейчас, если б не большевики.

– Я вас понимаю, – улыбнулся Фелт. – Я сам делаю все в моих силах, чтобы остановить коммунистическую чуму.

– Я тоже. Теперь мое оружие – вот… – кивнул отец на кинокамеру.

– Если эта зараза расползется, весь мир превратится в один концентрационный лагерь, как метко выразился ваш сын о России.

– О Совдепии, – поправил отец.

Они разговорились. Фелт поинтересовался отношением отца к вводу американских войск во Вьетнам. Отец выразил опасение, что они могут увязнуть. Фелт признался, что и его оптимизм вынужденный, он всячески сопротивлялся принятию этого решения. Затем Фелт поинтересовался Майклом. Отец сказал, что сын закончил киношколу и уже снял свой первый фильм. Где, между прочим, есть эпизод встречи героя с командиром крейсера вице-адмиралом Флинтом.

– В пираты меня записал? – улыбнулся Фелт, имея в виду пирата Флинта из «Острова сокровищ». – Ну, и о чем же фильм? О флоте?

– Это история о любви героя и проститутки, – начал было рассказывать отец.

– Я знаю эту историю, – остановил адмирал.

– Вы видели фильм?

– Ваш сын рассказал мне еще тогда.

Отец удивился, не без ревности заметив, что ему сын рассказал уже работая над сценарием. Фелт поинтересовался, чем все закончилось.

– Фильм? Или в реальности? – уточнил отец.

– И то, и другое.

– Расставшись с возлюбленной, герой шлет ей письма. Шлет, шлет – она не отвечает. Он пишет ее подруге, и та сообщает, что его возлюбленная – она родом из Франции…

– Помню, – вставил Фелт.

– …возвращается на родину и просит подругу пересылать ей письма американца по адресу, который сообщит. Но так и не сообщила. Отслужив, герой пишет книгу об их любви. В Америке книга становится бестселлером, ее издают во Франции. Герой летит в Париж на презентацию книги, куда приходит она…

– Это в фильме? – уточнил Фелт.

Отец улыбнулся:

– В реальности финал не голливудский. Сын действительно написал ее подруге, та ответила, что я уже рассказал.

– Сын пытался ее разыскать?

– Уже нет.

– Как называется фильм?

– «The night of love in Husa Oriente».

– Hotel «Oriente», – уточнил Фелт.

– Барселонцы называют «Husa Oriente», как объяснил сын. И он вложил в «husa» свой смысл: это как бы внутренний дом памяти, куда та возвращает человека снова и снова.

– Обязательно закажу этот фильм, – записав, улыбнулся Фелт. – Привет ему от «Дона».