Читать книгу БЕЛОЕ и КРАСНОЕ. Отпрыски - Юрий Киселев - Страница 2

Гулко и радостно разносится в морозной ночи святочный перезвон. Плывет над заснеженной Москвой-рекой, над селом по обоим берегам, над усадьбой с причудливым для здешних мест замком в стиле неоготики. А пойти от замка к реке – услышишь:

На высоком берегу костер. Парни, девки, одетые если не по-городскому, то уже и не по-деревенски, водят хоровод. Путаясь у людей в ногах, носятся сбежавшиеся на веселье собаки. Господская прислуга, со связками кренделей, потчует гуляющий народ водочкой.

С гармонией, трещетками, с невообразимым шумом подходят ряженые. Хоровод распадается. Парни под шумок ловят тискают девок. Те с хохотом, визгами врассыпную…

Стайка подружек отбегает от костра к ледяной горе, сходящей к реке. Гора длинная. Санки, тазы, ледянки, а кто прямо в валенках – с гиканьем скатываются вниз и по обочине ледяного спуска снова подымаются на гору. Среди ребятни бросается в глаза молодой человек в форме гардемарина Морского корпуса. Выйдя на плоское место, он присаживается на сани и закуривает.

Подружки издали любопытно поглядывают на морячка, обсуждают:

– А что ж барчук их одного оставили?

– А они сами, небось, не хочут, горка наша полюбилась.

– Не горка, а Палашка, – смеется молодая баба, кивая на статную, в распахнутом полушубке деваху.

Тугая коса с вплетенной лентой брошена на выпирающую под кофтой грудь; щеки горят, глаза блестят, не девка – кровь с молоком.

– Глянь, Палаш, на тебя глядит, – указывает баба на гардемарина. – Сроду, небось, такой кралечки не видывал!

Палаша отмахивается, смеется, однако ж глянула.

Догадываясь, что говорят о нем, гардемарин в знак приветствия наклоняет голову и показывает на сани: мол, садись прокачу!

Девки конфузливо хихикают, подталкивают друг дружку, а баба, показывая пальцем на Палашу, спрашивает кивком, ее ли он приглашает.

Гардемарин энергично кивает.

Палаша смеется, мотает головой. Он повторяет приглашение. В ответ она разводит руками. В эту минуту на плечо ей ложится здоровенная рукавица. Палаша обернулась.

– Ой, Тимоша! – обрадовалась она.

Парень глядит на нее исподлобья, мрачно, нетрезво. По одеже – из зажиточных: добрый полушубок, енотовый треух с козырем; плисовые шаровары заправлены в щегольские, бутылками, сапоги. Видно, украдкой подошел и стоял наблюдал.

– Явился не запылился, – улыбается Палаша. – Никак водка кончилась – про Палашу свою вспомнил?

– Пора домой, Пелагея.

– Чего ж домой, Тимоша? На вечерку пойдем, вот! – взмахивает она узелком в руке.

– Куда ему на вечерку, – хмыкает баба, – на ногах не стоить.

Зло зыркнув на нее, парень ухватывает Палашу за рукав полушубка и тащит:

– Сказано – домой!

– Праздник ведь, Тимоша, все гуляют, – терпеливо улыбается она, отцепляя его руку. – А ты иди, коли хошь. Ай я дорогу не найду провожатый нужон?

– Погуляла и будет. Сиди к свадьбе гововсь. Нехрена шуры-муры с заезжим барином.

Палаша ойкает и дурашливо хватается за живот:

– Ой насмешил, ой щас пупок развяжется… Ну, глупой! Да на кой ляд он мне сдался, какая радость с него…

– То-то за обедней все зенки проглядела.

– Ну может, и глянула, любопытно ведь: новый человек. Ай мне шоры нацеплять?

– А хоть и шоры!

– А под венец сведешь – на цепь посодишь? С кабыздохом вашим. – Палаша качает головой: – Не бывать тому. Чай не прежнее времечко, без двух годков двадцатый век.

– А это мы поглядим, – хмылится парень, хватает ее за косу и норовит потащить.

Она размашисто вмазывает ему – раз, другой, да так, что у него треух с головы. Парень утирается, подбирает треух и цедит:

– Гляди, Палашка, приползешь ножки цаловать будешь.

– Как же, дожидай. Когда рак на горе свистнет.

– Ну и иди вон к ему!

– И пойду.

– Вот и иди.

– И пойду, по тебе, что ль, сохнуть стану.

– Вот и катись.

– И покачусь.

– Катись… Колбаской, по Малой Спаской. Нужна ты мне, хм! дерьма-пирога.

Палаша вспыхивает, секунду глядит на него, затем оглядывается на гардемарина – и демонстративно поправляет на голове платок.

– Палаш, ты чего удумала? – обеспокоились подруги.

– Не дури!

– Ну залил дуралей глаза, эка важность.

Гардемарин в это время встал с саней, готовясь съехать с горы, и зачем-то достает из кармана часы и откидывает крышку.

– Барин, барин!.. – бежит к нему Палаша. – Погодите!

– Палашка! Ополоумела?!

– Воротись, дура! Ославишь себя! – кричат девки и вскидываются на парня: – Чиво стоишь, остолоп! Беги, вороти ее!

Парень подается за Палашей, но заплетается в ногах и падает.

– Палашка! Воротись! Прости Христа ради! – кричит он, семеня за ней на коленках.

Гардемарин встречает девку озадаченной улыбкой.

– С Новым годом, барин! – запыхавшись, улыбается она.

– До Нового года, красавица… – Он взглядывает на часы. – Еще три минуты.

– Вот, на вечерку иду, на ту сторону, – тараторит она, пряча смущение. – А гляньте… – И выставляет из-под подола ладную, в шерстяном чулке и в ботиночке ногу. – В два счета снегу наберу! Свезете вниз? Ай шутили?

– Отчего ж, очень охотно! – улыбается он и жестом приглашает в сани – просторные, обитые внутри красным сукном, с подлокотниками и резной спинкой. – Звать-то как?

– Палаша, Пелагея. Сроду в таких не сиживала! – Подобрав подол, она проворно усаживается. – А вас, барин?..

– Николай Николаичем, можно Николаем.

– А Николашей? – смешливо взглядывает она.

– Да хоть горшком! – смеется Николай. – Только в печь не ставь.

– Ай жару боитесь? – играет она глазами. – Другая девка пожарчей печки будет!

– Да уж видел, как ты своего парня огрела.

– Был мой, да весь вышел, – бойко отвечает она и переводит разговор: – А верно сказывают, вы с Петербурга будете?

– Верно. Мы с вашим молодым барином в Морском корпусе воспитываемся.

– А что ж он вас на Новый год одного бросили?

– Я сам, – смеется Николай. – Хочу в новый год на санях въехать.

– Это как? – прыскает она.

Он спохватывается смотрит на часы:

– Еще полминуты. – И уже не отрывая глаз от циферблата, поясняет: – Весь спуск сорок секунд. Отвалим в этом, а ошвартуемся уже в девяносто восьмом. Пора!

Сунув часы в карман, он сталкивает сани, пробегает пару шагов и впрыгивает впереди Палаши. Она оглядывается на подруг.

Те провожают ее застывшими улыбками. Что в них – зависть? тревога? восхищение? осуждение? Тимоша сидит в снегу, где упал, и тоже глядит.

Она с вызовом обхватывает гардемарина за пояс и припадает к его спине, ненароком подтолкнув сани, отчего те встают боком, затем катят задом, Николай на миг выправляет, и сани начинает вращать волчком.

– Держись! – весело кричит он.

Палаша хохочет. Скрежещут полозья. Сосны, река, замок, люди на горе – мелькают, сливаются, кружат перед глазами. И в эту минуту все озаряет фейервер – с угловой башни замка взлетают ракеты. Подымается сотнеголосый ор. Летят шапки, платки, картузы… И возникает впечатление, что ликованием встречают не Новый год, а несущихся с горы Палашу и Николая.