Читать книгу Техническая ошибка. Корпоративная повесть, лишенная какого-либо мелодраматизма - Александр Степаненко - Страница 30

*****

Часы пробили восемь. Ковыляев нажал кнопку и попросил пригласить Щеглова. Взяв бумагу со своего стола, Анатолий Петрович изобразил, что внимательно изучает ее. Никто, никто и никогда, не должен был даже подумать, что в своем рабочем кабинете он, президент Топливной компании, хотя бы секунду проводит не посвящённой решению очень важных и очень-очень сложных вопросов – государственной, несомненно, важности.

Щеглов вошел почти неслышно, тихо притворив за собой обе, образующие при входе звукоизолирующий тамбур, двери огромного кабинета. Ковыляев поднял на него глаза, делая вид, что оторвался от дела, по сравнению с которым разговор со Щегловым – походя происходящий пустяк. Но тут же его словно что-то выбросило из кресла, он вскочил и почти выбежал навстречу Щеглову, чтобы пожать ему руку. Пиарщик поздоровался молча, изобразив на лице некое подобие улыбки, напоминающее скорее утомленную гримасу. Ковыляев широко улыбнулся в ответ и пригласил Щеглова садиться.

Каждый раз, каждый раз ругал себя Анатолий Петрович, что нельзя так ронять себя в глазах подчиненных; но почему-то каждый раз именно со Щегловым выскакивал он здороваться из-за стола. Другим – он протягивал руку через стол, а то и вообще приветствовал только кивком, а тут – ну никак не мог себя удержать. Пиарщик – своим внешним видом (а, может, и не только им) – производил на него какое-то магическое воздействие. Ковыляев его пугался, хотя и нечего было, казалось, бояться: Щеглов был несоизмеримо, несоразмерно ниже его в иерархии; а все равно Анатолий Петрович чувствовал себя как кролик перед удавом: и ростом он был намного ниже, и меньше намного, и лицом своим Антон казался ему как-то явственно виднее его самого. Каждый раз, глядя на крупные, насмешливо славянские черты лица Щеглова (будто это не Толя Ковыляев, а этот московский сноб родился и вырос в самой что ни на есть патриархальной глубинке), слегка заостренные, словно специально, для лучшей запоминаемости, чем-то южным или даже восточным, на его большие серые глаза, которые не прятались даже под очками, на высокий, явно наступающий на редеющие волосы лоб, каждый раз Ковыляев испытывал необъяснимый физиологический страх, толкающий его на рефлекторные, неконтролируемые действия, на излишнюю, неподобающую суетливость. Анатолий Петрович и чувствовал собственную неуместность в этих движениях, и ругал себя, но справиться никак не мог: Щеглов был не просто физически больше его, а будто всем, что в нем имелось, был он крупнее: и это омерзительное, несносное ощущение собственной ничтожности вплывало в кабинет Ковыляева вместе с пиарщиком, и долго не хотело потом уходить. Неделями прятался порой от этого чувства президент Топливной, не встречался с Антоном, когда тот просил о встречах, пытаясь нащупать такой повод для встречи, который дал бы ему чувство положенного превосходства. Но всякий повод, и будучи найденным, разбивался о появляющуюся в дверях утесоподобную фигуру.

Так было и сейчас. Усадив Щеглова, Ковыляев начал, не глядя на него, рыться у себя в столе и перебирать попадающиеся бумаги, и занимался этим не менее минуты, пока не вернул себе достаточного для выдерживания надлежащего тона самообладания.

– Ну что, Антон Сергеевич, – выговорил, наконец, Анатолий Петрович, оставив в покое свой стол, – вы принесли текст заявления?

– Нет! – ответил Щеглов так резко, что Ковыляев чуть не подпрыгнул на стуле. – Я бы хотел уточнить ряд деталей.

Анатолий Петрович откинулся в кресле. Это было неожиданно: Щеглов переспрашивает. Быть может, он еще не потерян для него и встанет на путь исправления?

– Я же все ясно объяснил, – попытался нахмуриться Ковыляев.

– Кое-что еще нужно для полновесной речи. Кроме того, Кравченко только сейчас получает вводные от Штегнера. Время мероприятия мы планируем на 10.

Нет, Щеглов не переспрашивал. Он говорил ему, Ковыляеву, что тот недостаточно подробно рассказал ему то, что должен был. И что текста не сделано по его же вине. В общем, в своем стиле. Анатолий Петрович начал раздражаться.

– Почему я должен повторять все по десять раз?! – повысил было он голос.

Лицо Щеглова почти никак не изменилось. Лишь едва-едва заметная складка странным образом, по диагонали пересекла его лоб. Ковыляев не увидел – он почувствовал, как напрягся Антон, смиряя забушевавший в нем гнев.

– Да нет, достаточно одного, Анатолий Петрович, – сказал Щеглов и занес ручку над блокнотом, показывая, что приготовился помечать в нем. – 10 часов – вас устраивает?

– Да, – растерянно сказал Ковыляев.

Волна опять разбилась об утес. Антон сбил его эмоциональный порыв.

– Мы должны заявить следующее, – заговорил Анатолий Петрович. – Во-первых, мы работали и вот сейчас пришли к результату этой работы. Утвердили схему того, как будут акции Газовой компании меняться на активы Топливной. Во-вторых, после этого обмена Топливная компания будет продолжать выполнять обязательства перед всеми нашими партнерами, в первую очередь перед иностранными, в том числе – по межправительственным соглашениям. Перед китайцами, короче. У нас ведь долгов сейчас на 20 миллиардов, и мы все их будем выплачивать и дальше. И, в-третьих, самое главное. После обмена Топливная и Газовая компании продолжат работу как самостоятельные структуры, а Топливная компания сохранит контроль над своими активами на основе доверительных договоров.

Щеглов сделал всего несколько пометок у себя в блокноте. Когда Ковыляев закончил, пиарщик посмотрел на него как-то странно. Анатолию Петровичу показалось, что глаза Антона смеются.

– И, что, они согласны на это? – спросил Щеглов.

Ковыляев поднял на него взгляд. Наличие этого типа в его кабинете все-таки напрочь лишало его комфорта.

– Иди – пиши, – сухо отрезал он и отвернулся к телефону, как будто хотел позвонить кому-то. – Напишешь – заходи.

Щеглов вышел. Было пять минут девятого.

Ковыляев опять разозлился на себя, как, собственно, это и случалось почти всегда, когда ему приходилось общаться со Щегловым. Тона в итоге не выдержал, и себя опять на должной высоте не удержал. Да и вообще: негоже ему, крупному, профессиональному и уважаемому руководителю, переживать из-за поведения какого-то мальчишки. Кто такой этот пиарщик (название-то какое! тьфу! уже плеваться хочется!) и кто такой он, Анатолий Петрович Ковыляев, человек настоящей, реальной профессии, прошедший наверх нелегкий, заслуживающий всяческого уважения жизненный и профессиональный путь, да еще и один из самых крупных (а может даже и самый?!) менеджеров в своей профессии, человек, трудом своим обеспечивающий страну валютой, на своих плечах удерживающий на достойном уровне благосостояние граждан ее?

И все равно он переживал – переживал так, как будто мнение этого мальчишки о нем чего-нибудь да стоило, как будто именно его оценка заслуг президента компании была важнее мнения десятков таких же достойных и уважаемых людей, как и он сам.

Анатолий Петрович раздраженно отодвинул от себя недопитый кофе и нажал кнопку на огромной, почти метровой, заполненной многочисленными кнопками, с подписанными под ними фамилиями, панели корпоративного телекоммутатора.

– Да, Анатолий Петрович, – сказал автоматический голос секретарши.

– Заберите у меня посуду, – дребезгнул в громкоговоритель Ковыляев. – И – кто там следующий? – добавил он и отключил телефон.

Секретарша тихо вошла в кабинет. Это была – высокая женщина лет сорока с ничего не выражающим лицом, без личной жизни, с доведенными до автоматизма словами и движениями. Звали ее Наталья Ивановна. Ковыляев судорожно схватился за бумаги, будто читал их, и придал себе задумчивый вид.

Наталья Ивановна взяла чашку и сказала, уже выходя:

– В приемной никого нет, Анатолий Петрович.

Ковыляев молча уперся взглядом в бумагу. На ней было написано: «Меню на 02.03.200*»7.