Читать книгу Техническая ошибка. Корпоративная повесть, лишенная какого-либо мелодраматизма - Александр Степаненко - Страница 32

*****

Дурное настроение президента было сейчас очень некстати. Будучи сильно раздраженным, Ковыляев обычно плохо слушал собеседника, спешил поскорее отделаться, и сосредоточить его на важных деталях было почти невозможно.

А сейчас детали были важны.

Но сделать с этим Антон ничего не мог.

Как приятно, как благодушно общались они с Ковыляевым всего несколько лет назад! Как был он ему симпатичен и как, казалось, легок и понятлив! Как умел доверять его профессиональному чутью, его навыкам, как прислушивался, советовался, как много, казалось, находил нового и интересного и для себя в беседах с Антоном! Нет, конечно, и тогда порой бывало… и указывал на место… но…

Где теперь все это?!

Постепенно утрачивая симпатию и уважение к своему начальнику, Щеглов всеми силами старался ему этого не показывать. Преодолевая тяжесть неискренности, он из кожи вон лез, чтобы оставаться с Ковыляевым приветливым, улыбчивым и услужливо-оживленным. Но чем дальше, тем, очевидно, меньше ценил Анатолий Петрович светские манеры Антона. Щеглову стало казаться, что именно эти улыбки и есть лишнее, и есть то, что раздражает. Пытаясь подстроиться, он сделал тогда все, чтобы выхолостить из общения с Ковыляевым любые эмоциональные проявления. Но и это не помогло. Становилось все тяжелее и тяжелее. Щеглов не знал причин раздражения Ковыляева, не понимал их, списывал на усталость, на распущенность того, на неизвестные причины, заставлял себя его выпады игнорировать, не реагировать на них, не обращать внимания; но все это, казалось, только усугубляло проблему. Ни вернуться назад, ни преодолеть этот бессмысленный и необъяснимый разлад уже не получалось.

Антон открыл предыдущий пресс-релиз по сходной теме, пробежал его глазами и закрыл. Отхлебнул из кружки. Взгляд его привычно приклеился к противоположной стене. На ней, рядом с жидкокристаллической панелью, висела репродукция «Иисуса на кресте» Веласкеса.

Кабинет Щеглова был не очень большой. Все признаки достатка в нем носили сугубо технологический характер. Ни кожаных диванов, ни дорогой мебели, ни обычной для личных корпоративных кабинетов выставки дорогих подарков. Все это претило Антону. Зато кабинет был до отказа забит бесчисленным количеством предметов аудио-, видео- и оргтехники, наличие каждого из которых было, с точки зрения Щеглова, исключительно профессионально обоснованным. И еще здесь было – множество горшков с большими, средними и маленькими комнатными растениями: хоть этой, хоть такой, ярко-зеленой, жизнью пытался восполнить Антон конторское бездушие.

Рабочий стол Щеглова дополнял эту картину технократического изоляционизма хозяина кабинета. Антон сидел лицом к двери; монитор его компьютера стоял к двери, соответственно, тыльной стороной, так, чтобы посетители не могли видеть того, что видел на мониторе он. На столе у него лежала всего одна небольшая стопка актуальных бумаг; и лежащий наверху лист всегда был перевернут наверх пустой стороной – таким образом, чтобы опять же никакая информация не оказалась доступной для посторонних глаз.

Скудость рассказанного Ковыляевым, с одной стороны, требовала дополнительных мыслительных усилий, с другой – давала Антону определенный простор для вольных трактовок, для оживления текста. Вместе с тем, написать требовалось не текст официального заявления, а тезисы для устной речи, то есть не было необходимости выверять до буквы каждое слово: перед камерами Ковыляев все равно все забудет и заговорит своим привычным плакатным сленгом.

Итак, для начала нужен был общий заход. Антон знал: если в тексте не будет сказано ничего про то, как все прекрасно, ответственно и мудро, президент Топливной компании начнет волноваться и чувствовать себя не в своей тарелке.

«Объявленное в сентябре решение Правительства об увеличении находящегося под контролем государства пакета акций Газовой компании остается неизменным. Данное решение полностью отвечает интересам национальной безопасности России и находится в русле реализации стратегии развития отечественной энергетики», – написал Щеглов.

Теперь надо было одним абзацем проложить переход к конкретике, сохраняя при этом позитивный настрой текста. С учетом очевидной пробуксовки в реализации «неизменного» и «отвечающего интересам» решения, сделать это было не так просто. В таких случаях Антон при построении казенных текстов применял метод парадоксализма, резко расширяющего разрыв между словом и реальностью: если все на самом деле плохо, в тексте должно крайне безапелляционно, до бессмысленности, до глупости уверенно звучать, что все, наоборот, очень и очень хорошо.

«Проведенная за последние месяцы работа по подготовке к выполнению решения государства позволила к настоящему моменту достичь определенных промежуточных результатов. Основной и самый главный момент следующий: на сегодняшний день окончательно определена схема, позволяющая решить первоочередную задачу по увеличению государственного пакета акций в Газовой компании. Это будет сделано путем обмена части активов Топливной компании на находящийся в собственности Газовой компании пакет ее акций».

Антон перечитал фразу, и она ему даже понравилась. При всей кричащей бессмысленности тезиса не так-то легко было усомниться в его истинности.

Теперь надо было человеческим языком выразить для Ковыляева то главное, о чем он столь безумно жаждал поведать миру, то единственное, что относительно внятно прозвучало от него и ночью, и утром, то, что он туманно назвал «решением в весьма выгодном для нас плане».

«Необходимо особо подчеркнуть, что в результате реализации принятой схемы объединения активов Газовой и Топливной компаний, обе они сохранятся как самостоятельные юридические лица».

Это, однако, было полбеды. Ведь произнеся эту абсурдную бессмыслицу, нужно было хотя бы попробовать объяснить, почему внешне совершенно нелогичный, явно не отвечающий заявленным ранее целям способ объединения является единственно возможным и правильным.

Для того, чтобы сделать это, нужна была, очевидно, апелляция к каким-то высшим интересам. Такими высшими интересами применительно к деятельности крупных сырьевых корпораций могли бы быть: интересы анонимного, аморфного «государства» (под которыми, на самом деле, подразумевались как бы интересы общества), интересы таких же анонимных «инвесторов», или, иначе говоря, сообщества биржевых спекулянтов и всех заинтересованных лиц и сообществ, вращающихся вокруг системы раздувания финансовых пузырей (эти интересы полагалось понимать как благо для экономики), и интересы более или менее конкретных «партнеров» упоминаемых корпораций, среди которых ключевую скрипку играли инвестиционные компании и банки, преимущественно – иностранные, искусственно интенсифицирующие «дешевыми» кредитами промышленный рост и последовательно подсаживающие, таким образом, российскую (да и не только, собственно говоря, российскую) промышленность на иглу этих финансовых вливаний (удовлетворение этих интересов мнилось пропуском в манящий сияющими огнями мир «цивилизованного международного бизнеса»).

В следующем абзаце Антон вывел на сцену сразу двух идолов:

«Государство, как уже говорилось, увеличит свой пакет в капитале Газовой компании, что позволит обеспечить стабильность и привлекательность для инвесторов рынка акций этой компании, увеличит прозрачность ее деятельности и надежность инвестиций в предлагаемые Газовой компанией финансовые инструменты. В свою очередь Газовая компания увеличит свою топливную составляющую, что, как мы полагаем, благоприятным образом скажется на ее капитализации».

Теперь надо было подкрепить и обосновать милый простому провинциальному сердцу Ковыляева тезис о необходимости оградить его территорию от гнусных посягательств.

«Следует также отметить, что Топливная компания после решения поставленных государством задач сохранит позиции одного из лидеров отечественной индустрии и сможет продолжить успешную реализацию заявленных ранее планов стратегического развития, согласно которым в среднесрочной перспективе компания должна войти в число ведущих корпораций мира».

Да! Такие планы не могли не потрясать своей грандиозностью. Даже самое суровое и циничное сердце, несомненно, растает после того, как его обладатель ощутит себя препятствием на пути столь зримого, столь осязаемого прогресса. И Баров со Штегнером – они тоже – после таких заявлений неизбежно отступят, отойдут в сторону, подавят разыгравшуюся алчность и освободят магистральную дорогу к всеобщему процветанию и благоденствию.

Настало время вывести на сцену оставшихся идолов, выстроив из них мощную, непреодолимую для враждебных сил информационную баррикаду.

«В ходе проведения операции по объединению активов по принятой схеме Топливная компания обеспечит строгое выполнение принятых ранее на себя обязательств перед всеми своими партнерами по бизнесу: перед финансовыми институтами, кредиторами, инвесторами, а также в рамках межправительственных соглашений».

Про упомянутые Ковыляевым «доверительные договора» и про «китайцев» Щеглов решил не писать: слишком это было все двусмысленно, а когда двусмысленно – ему, а не кому-нибудь другому, объяснять потом журналистам, что же именно имел в виду президент Топливной, говоря про то и про это, и имел ли он вообще в виду чего-нибудь.

Просмотрев подготовленный текст, Антон счел его подходящим: и по объему достаточно, и ничего толком не сказано, и Ковыляева должно устроить.

На часах было без двадцати девять.

Щеглов набрал Кравченко.

– Я – к Андрею Борисовичу, – ответил тот, не здороваясь.

– Я тоже иду к своему. Согласую с ним текст и пришлю тебе. И от тебя жду. В 10 мы будем, закажи, пожалуйста, пропуска.

– Хорошо, – отозвался Кравченко.

К чему именно относилось это его «хорошо», Антону осталось неясным. Однако на его пожелание согласовать тексты, Кравченко уже второй раз отреагировал крайне невнятно. Хотелось, но не получалось – этого не заметить.

Щеглов распечатал текст, вышел из кабинета и снова пошел по длинному, все еще пустынному коридору.