Читать книгу Человек-гора. Невероятный путь Петра Семёнова на Тянь-Шань - Алена Кашура - Страница 12

В воскресный день Александра Петровна проснулась раньше обычного и тотчас распорядилась ставить самовар.

– Сегодня придёт Николенька с лицейскими товарищами, – пояснила она Пете. – Надень белую рубашку. Да причешись!

Вот уже неделю они жили на даче в Царском Селе. Денежная помощь государя позволила маменьке не только выплатить долги, но и провести весну рядом со старшим сыном.

Половину дома сняли у одного из гувернёров[48] лицея, господина Мартини. Уютный деревянный дом с широкими окнами располагался неподалёку от лицея и Царскосельского парка. Так что в будние дни Петя с мамой навещали Николеньку. А в это воскресенье он пообещал прийти к ним вместе с товарищами.

Петя торопливо оделся, гадая, кто же навестит их сегодня. Будет ли лучший друг брата – Николай Данилевский? А граф Дмитрий Толстой, талантливый и своенравный юноша? Нет, этот наверняка не придёт. Брат рассказывал, что граф ни с кем не разговаривает и живёт так, словно ему никто не нужен. Зато Николай Пальчиков наверняка заглянет. А с ним и Ваня Павлов.

Петя угадал. Вскоре компания юношей примчалась на дачу. Они устроились за круглым столом на веранде. Сразу стало шумно и тесно. Гости весело разговаривали, прихлёбывая из тонких, почти прозрачных чашек золотистый чай и налегая на угощение, которое Петя прикупил в лавке неподалёку. Маме интересно было узнать и о преподавателях, и о том, чем кормят лицеистов, и каков учитель танцев. Николай с товарищами охотно отвечали – Александра Петровна всем понравилась.

Петя сидел в стороне молчаливый и настороженный, как гончая в засаде. Только ждал он не зайцев, а мамин приступ. По каким-то неуловимым признакам Петя уже понял: скоро начнётся. И не сводил с мамы внимательных глаз. Приступ наверняка напугает гостей, поползут ненужные слухи среди знакомых… Кто знает, как это отразится на жизни брата в лицее? А на маминой репутации?

Вот мама нахмурилась. Вот встала, потирая виски. Подошла к перилам веранды, прислушалась.

Петя превратился в натянутую струну.

– С вами ещё кто-то? – она с подозрением посмотрела на старшего сына. – Почему он не садится за стол?

Николай не успел ответить.

– Нет, maman, – Петя взял её за руку и, словно маленькую, усадил в плетёное кресло. – Это у соседей. Там любят поговорить.

– У соседей, – Александра Петровна послушно села обратно. – Je trouve ça étrange…[49]

Слова Пети её не успокоили. Она больше ни о чём не расспрашивала гостей. Сидела, нахмурив брови, и прислушивалась к чему-то.

– Уходите, – прошептал Петя брату.

Тот с недоумением посмотрел на Петю. Он не жил с мамой во время её болезни. Не представлял, какими бывают приступы. Николай даже немного обиделся. Как это – уходите? С чего вдруг?

– Приступ, – пояснил Петя. И, видя, что брат не понимает, в отчаянии прошептал: – Сейчас заговорит с теми, кто давно умер!

Николай моргнул. Потом перевёл взгляд на маму. Снова посмотрел на Петю и кивнул. Придумав какой-то повод, он увёл товарищей. А Петя стал лихорадочно соображать, чем отвлечь маму. Он попробовал было настроить её на воспоминания о прошлом – не вышло. Тогда Петя вспомнил: Царскосельский парк!

– Не сходить ли нам погулять? – предложил Петя. – Уже неделю живём здесь, а парка ещё не видели.

Мама задумчиво посмотрела на сына, возвращаясь из глубины своих размышлений. Она долго молчала. Но наконец ответила:

– А ведь и правда, mon chéri[50]. Нам не помешает une promenade[51].

Петя кивнул. Ему нужна была прогулка не меньше мамы. А может, и больше. Он всем сердцем тосковал по Рязанке. Там остались его сокровища. Ольховый лес, увешанный золотисто-зелёными тоненькими серёжками. Тенистые овраги Точилки, полные прозрачной воды, в которой отражается небо. Берёзовые перелески, наполненные светом. Он пропустил таяние снегов в Зерка́лах и не слышал, как поют зяблики. Так, может, парк возместит ему хотя бы часть утраченного?

Петя с нетерпением шагал по улице, придерживая маму под локоть. Вот показался впереди высокий решётчатый забор. Вот и жандармы, охраняющие вход между высокими белыми колоннами. И, наконец, парк!

Обогнав маму, Петя побежал вперёд. Скорее, пройтись по траве, прильнуть к могучему стволу дерева, услышать нежные ароматы и спрятать нос в глубокой чашечке цветка… Но ничего этого не удалось сделать. Точно на преграду, Петя наткнулся на табличку «Не ходить по траве!». Чуть дальше стояла ещё одна – «Не рвать цветы!». И – «Не ломать ветви!». Повсюду, точно постовые, эти таблички охраняли от Пети природу. А он не смел нарушить запретов.

Петя вздохнул. Ему показалось, будто самый прекрасный цветок, который готов был распуститься в его душе, грубо выдернули и растоптали грязными башмаками.

Мама не заметила, как погрустнел и обмяк её сын. Она уже погружалась в омут своих галлюцинаций – медленно, точно шёлковый платок, брошенный в воду.

Будь готов! Будь готов! Будь готов!

Вечером Петя не лёг спать. Он сидел в кресле, чутко прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Едва скрипнули половицы, Петя сам вскочил, как пружина. И поспешил к маме.

Приступ оказался самым злым и мучительным из всех, что случались прежде. Мама металась по комнатам, разговаривая с кем-то. Она грозила, умоляла, плакала. Огонёк свечи трепетал у неё в руке, как Петино сердце. А сам он неотступно следовал за Александрой Петровной. Один на один с маминой болезнью. Маленький мальчик против большого недуга. Нечестная битва. Неравный бой. Но разве был выбор?

Лишь поздней ночью Пете удалось уложить маму в постель.

Он дождался, когда мама уснёт, и ушёл в свою спальню. Рухнул на кровать, не раздеваясь. Но сон не мог совладать с ним – каждая клеточка дрожала от пережитых волнений.

Петя лежал, глядя в потолок, и видел на нём каждую трещинку – за окном была белая ночь. Где-то в углу стрекотал сверчок. Сонно пролаяла собака за домом. А вот скрипнула половица в соседней комнате. Не проснулась ли мама? Нет…

Петя встал. Ему было душно и муторно. Казалось, стены надвигаются на него с обеих сторон. Он прошёл от двери до стола, от кровати до буфета. Сел на кровать, встал и метнулся к окну. Очутиться бы по ту сторону стекла! Бежать в лес – к траве и деревьям. К вольному ветру! Впитать в себя ночную прохладу, запахи, звуки… Но как выйти из дома? Окно закрыто. Входная дверь заперта мамой на ночь, а ключ – у неё под подушкой. Попробуй достань – проснётся! А будить её Петя не хотел.

Но я не могу ждать! Мне нужно на волю! Прямо сейчас! Ах, как душно…

Он рыскал взглядом по стенам комнаты, словно зверь в западне. И вдруг вспомнил: при доме есть сад. Правда, пользовались им исключительно хозяева. Но ведь сейчас они спали… Нужно только пробраться туда.

В голове тотчас родился план, как это сделать.

За высоким буфетом, стоявшим в Петиной комнате, виднелась дверь, которая вела в общие с хозяевами сени[52]. Оттуда лежал путь в сад. Дверь комнаты, конечно, была заперта. Но что, если ключ оставили в замке с внутренней стороны?

На мгновение Петя задумался.

Если ключа в двери нет, сумею ли выбраться из-за буфета? Ещё застряну там, чего доброго…

Но желание вырваться на свободу оказалось сильнее страха.

С большим трудом он забрался на буфет, соскользнул вниз между стеной и буфетом к двери. И – о чудо! – ключ оказался в замке! Петя повернул его, тихонько отворил дверь. В сенях никого не было – все спали. Петя пробрался во двор. Оттуда – к калитке сада. И, наконец, шагнул в природу.

Пахло росой и прохладной после ночи травой. Высокие деревья тянули к неспящему небу крепкие ветви. Повсюду белели аккуратные головки ромашек, голубые чашечки колокольчиков, сиреневые лепестки луговой герани. В ветвях невысоких кустов серебрились ниточки паутины. И главное, ни одной таблички! Ни одного запрета!

А потом случилось новое чудо: послышались звонкие трели. Соловей!

Осторожно, чтобы не спугнуть птицу, Петя прокрался в беседку. И стал слушать концерт певца Авроры. Его звонкие переливы усмиряли тревоги, вытесняли из сердца огорчения. А когда белая ночь плавно перетекла в утро, солнечные лучи отразились в каждой росинке. И сад засверкал сотнями крошечных бриллиантов.

Как же я богат! Ах, как я богат!