Читать книгу Человек-гора. Невероятный путь Петра Семёнова на Тянь-Шань - Алена Кашура - Страница 4

– Она опоздала подать чай! – Александра Петровна ворвалась в гостиную, где Петя читал книгу. – Опоздала на пятнадцать минут! Saloperie![4] Serpent![5]

Внутри у Пети что-то натянулось и тревожно зазвенело. Ему захотелось раствориться, исчезнуть. Но он лишь прямее сел и отложил книгу.

– Наверняка подговаривает кого-нибудь из скотников подпалить дом! – маменька горячилась всё больше. – А может, что похуже задумала!

Речь шла о сенной[6] Анне. Очевидно, девушка заболталась с подружками, потому и опоздала. Будь мама здорова, она бы не заметила эту оплошность. Но болезнь в маминой голове делала всё белое чёрным, а чёрное превращала в беспросветную тьму.

– Ступай к Якову Абрамовичу! Пусть велит выпороть Анну розгами! – сказала мама.

Петя покорно кивнул. Во время приступов спорить с мамой было бессмысленно и опасно. Одно слово в защиту крестьян, и Петя сделается её врагом. А если мама потеряет к нему доверие, кто о ней позаботится?

Впрочем, исполнять мамино приказание юный барин тоже не собирался.

Разве можно пороть крестьянку? Подумаешь, зазевалась… Дедушка никого не порол. Папенька – ни разу в жизни! И я не позволю!

Мамин приказ рушил мирный уклад жизни в усадьбе, который начал создавать ещё Петин дедушка. Он с уважением относился к каждому человеку, будь то генерал или пахарь. Крестьяне называли его отцом родным. А уж Петиного папеньку и вовсе готовы были на руках носить. Он кормил голодных, защищал сирот и вдов, справедливо распределял барщину[7]. Даже помогал ловить шайки грабителей, которые появлялись в округе. А если в крестьянской избе вспыхивал пожар, первым спешил на помощь. Крестьяне так любили его, что один из них не раздумывая бросился за папой в огонь, когда тот провалился в горящий дом вместе с крышей.

Да где же Яков Абрамович?!

Мысли прыгали в голове, точно лошади, увидавшие под ногами гадюку. Петя остановился, сделал вдох-выдох. И наконец сообразил: конечно, Яков Абрамович в людской[8]!

Юный барин приходил в людскую как в другой мир. После тихого дома, где слуги боялись скрипнуть половицами или сказать лишнее слово, здесь было многолюдно и шумно. Пахло жареным луком, стираным бельём, по́том. Все одновременно говорили, хохотали, ругались. Словом, жили.

Петя замер на пороге, оглядываясь. Конюх чинил упряжь. Повар храпел на лавке, подложив под мясистую щёку полено. Его жена хлопотала у печи. Сын повара Василий, почти ровесник Петра, слушал Якова Абрамовича, который что-то ему объяснял. Здесь же была и Анна. Девушка весело хохотала, согнувшись пополам так, что кончик её русой косы опускался на дощатый пол. Очевидно, рассказывала жене повара какую-то историю. Заметив Петю, Анна прикрыла ладонями раскрасневшиеся щёки и, подхватив поднос с чаем, бросилась вон.

– А! Пётр Петрович! – управляющий улыбнулся.

В людской тотчас стало тихо. Даже повар перестал храпеть.

– С чем пожаловали? – спросил Яков Абрамович.

Он любил и уважал юного барина и всегда радовался его визитам.

– Здравствуйте, – Петя кивнул конюху, улыбнулся Василию и почти шёпотом попросил Якова Абрамовича: – Скажите Анне, чтобы не задерживала больше чай. Никогда. Пусть поменьше болтает. Маменька гневается.

Последние слова Петя нарочно растянул, как мешок, в который запихнул больше, чем туда умещалось. Управляющий помрачнел. Его пальцы забарабанили по столу. Он понял всё, о чём Петя умолчал. Кто же не знал состояния барыни?

– Всё передам, – Яков Абрамович кивнул и добавил: – Ступайте с миром.

Петя устало вздохнул. Кажется, обошлось…

Когда он вернулся домой, маменька мерила шагами кабинет. И Петя снова весь вытянулся, окаменел. Приготовился.

– А что Яков Абрамович? – спросила мама. – Почему давно не заходит? Не сговорился ли и он с кем-нибудь?

Только не это, маменька! Только не Яков Абрамыч! Пожалуйста!

Управляющий рачительно вёл дела Семёновых: и на дальнем дворе, и в полях под его неусыпным оком всё шло своим чередом. Он выгодно продавал пшеницу, умел экономить и отдавал вырученные деньги до последней копейки. Благодаря ему Семёновым удавалось худо-бедно сводить концы с концами, ведь мама давно перестала вникать в хозяйственные заботы.

– Ему сейчас некогда, – проговорил Петя, надеясь, что его лицо спокойно, как маска. – Он… Он…

Что же придумать? Чем отвлечь маму от несправедливых обвинений?

И вдруг его озарило:

– Яков Абрамович сейчас думает, где проложить дорожки в саду. Сад теперь весь в цвету. Вы бы вышли посмотреть!

Растения, природа врачевали мамины мысли вместо лекарства. Петя не раз прибегал к этому средству.

– В саду… – эхом повторила мама.

Она склонила голову, словно прислушиваясь к чему-то. И Петя торопливо проговорил, стараясь, чтобы его слова прозвучали громче тех, что не умолкали в мамином воображении:

– Да, в саду. Кстати, вы уже видели статью про дельфиниумы в английском журнале по садоводству? Я нашёл его у папеньки в кабинете. Начал читать, но не все слова понял.

Про цветы, маменька! Поговорим про цветы! Прошу!

– Если хочешь, могу перевести для тебя, – предложила мама.

– Очень хочу! – обрадовался Петя и добавил: – Вы, наверное, и сами немало знаете о дельфиниумах.

– Кое-что знаю… – мама улыбнулась и начала рассказывать: – У этого цветка есть второе название – живокость. В Средние века его добавляли в настойки и мази, которые помогали при переломах.

Помогали при переломах… Настойки из живокости! Вот чудеса! Если растение помогает сращивать сломанные кости, выходит…

– А вообще-то дельфиниум ядовит, – мама прервала его размышления. – Цветы и листья этого растения есть нельзя – отравишься.

Петя готов был слушать дальше. Но мама хлопнула в ладоши и объявила:

– Займусь переводом. Plutôt, mon ami, plutôt![9]

Они вдвоём перебрались в кабинет. Мама устроилась за столом, Петя – на диванчике с «Историей государства Российского» Карамзина. Он смотрел в книгу, но все его мысли были о маме. Пока она увлеклась переводом и забыла про Якова Абрамовича. Надолго ли? Очередной приступ – и над управляющим снова нависнет угроза. Как отвести от него подозрения раз и навсегда?

Мама занималась переводом почти весь день, не прерываясь даже на чай. Видя, насколько она увлечена, Петя оставил её одну и вышел на крыльцо – подышать свежим воздухом. Густой аромат сирени наполнил лёгкие, но не прогнал тревогу.

Как спасти Якова Абрамовича? Если маменька прогонит его, кто будет вести хозяйство? Мы же разоримся!

И тут появился управляющий. Он шёл через двор к дому.

– В Урусово[10] намечается свадьба, – сказал Яков Абрамович, не поднимаясь на крыльцо. – Крестьяне хотят просить у барыни позволения жениться.

Петя возликовал. Маменька обожала свадьбы! Она всегда разрешала молодым людям соединяться узами брака и щедро одаривала невест. Если Яков Абрамович сообщит ей эту новость, то наверняка сумеет её порадовать! А там, глядишь, и маменькины подозрения развеются…

– Идите и скажите барыне сами.

Слова прозвучали как мольба. Но управляющий замотал головой:

– Нет! Не могу! У меня тут дела…

Ещё утром барыня велела пороть сенную. Вдруг и ему достанется под горячую руку? Яков Абрамович крепостным давно не был – Петин дедушка дал ему вольную. Но управляющий оказался суеверен не меньше крестьян. И считал, что лучше пойти без ружья на медведя, чем к «бесноватой барыне».

– Ступайте к маменьке, прошу! – напирал Петя. – Надо, чтоб вы! Поверьте, пожалуйста!

Управляющий почесал затылок.

– Ох, была не была, – Яков Абрамович махнул рукой. – Только и вы со мной!

Они вошли в комнату. Петя замер, стараясь, чтобы лицо не выдало его чувств.

– А! Яков Абрамович! С чем пожаловали? – мама продолжала писать, сверяясь со статьёй в журнале и заглядывая в лексикон[11].

– Тут такое дело… – Управляющий быстро посмотрел на Петю и, ободрённый его улыбкой, проговорил: – Тимоха, сын старого кузнеца, надумал жениться на Аксютке, плотниковой дочке. Сразу после Пасхи, на Красную горку[12], под венец и пойдут. Ежели вы не против. Дозвольте им разрешение у вашей милости испросить? Они все на улице ждут – и молодые, и родители ихние.

– Аксютка? Тимофей? Жениться! – лицо Александры Петровны озарила улыбка. Она отложила перо и поднялась из-за стола. – А ведь я их помню! Так славно пели они колядки[13]! Пригласите всех в большую комнату!

Яков Абрамович ушёл за крестьянами. А мама поспешила в спальню. Вот она распахнула сундук, в котором Петя мог легко поместиться. А вот скрипнула крышка резной шкатулки…

Петя всматривался в мамино лицо. Он научился определять её настроение по взмаху ресниц. И теперь с облегчением выдохнул: похоже, болезнь отступила на время. Александра Петровна перебирала вещи – искала подарок невесте. Наконец она выудила пару вещиц.

– Идём, Pierre[14], – позвала маменька.

Когда они вошли в комнату, крестьяне и управляющий терпеливо их поджидали. Гости оказались весёлыми, красивыми. Мужчины нарядились в расшитые косоворотки[15]. Женщины – в пёстрые одежды, которые берегли для торжественного случая. Особенно хороша была молодая девица в голубом сарафане и рубахе с пышными рукавами. Золотистая, словно спелая пшеница, коса опускалась ниже пояса и оканчивалась нежным завитком.

Крестьяне поклонились барыне. Потом поднесли ей скромные дары: румяный каравай, маленький бочонок мёда, мягкие кроличьи шкурки. В ответ Александра Петровна вручила невесте красивый шарф, атласные ленты и несколько серебряных монет.

– Живите в любви и согласии. Берегите друг друга! – напутствовала она. Потом обратилась к управляющему: – После свадьбы выделите молодой семье земельный участок.

– Не извольте волноваться, – кивнул Яков Абрамович.

Надо проследить, чтобы надел[16] дали в хорошем месте, где не придётся выкорчёвывать пни, нет оврагов и склонов, а земля – жирная, плодородная.

Управляющий мог позабыть об этом. У него забот столько, что и не сосчитать. Но Петя забывать не имел права.