Читать книгу Человек-гора. Невероятный путь Петра Семёнова на Тянь-Шань - Алена Кашура - Страница 7

Снова потянулась зима. Петя, заковав сердце в броню, стойко держался. Тихо сидел рядом, когда маменька записывала разговоры, которые слышала она одна. Вставал по ночам, чтобы идти рядом с ней – оберегать и защищать, а потом укладывать спать. И то ли он привык, то ли время сжалилось над Петей и пошло скорее, но весна будто бы наступила раньше, чем в прошлом году. Снова начались экспедиции в поля и леса, снова ветер свободы гладил его по щекам и ерошил лёгкие кудрявые волосы. Петя был почти счастлив.

Как-то раз он стоял на крыльце после очередного похода. Но не торопился идти в дом. Мама наверняка спала. Куда спешить, если можно лишнюю минуту провести на свободе? А то ведь сидеть ему в четырёх стенах до вечера.

Он закрыл глаза и потянул носом воздух. Ветер принёс речную свежесть Рановы, запах травы, нагретой солнцем. И ещё тонкий, почти неуловимый аромат земляники. Петя улыбнулся. Представил, как завтра положит на язык первую крошечную ягоду, как брызнет к нёбу сладкий вкус лета и захрустят на зубах мелкие зёрнышки.

Открыл глаза. И словно впервые увидел дорогу, ведущую к дому. Она покрылась короткой, мягкой травой. Кое-где виднелись жёлтые головки одуванчиков. А ведь ещё несколько лет назад у травы не было шанса даже проклюнуться к свету. Дорога лежала крепкая, точно камень. Её прибили копыта лошадей и колёса карет, которые постоянно приезжали в усадьбу. Их было слышно издали. Звон колокольчика доносился из-за деревьев. «Динь-динь» звучало всё громче, и наконец к дому подъезжала громадина на рессорах[23] и высоких колёсах, запряжённая шестёркой, а то и восьмёркой бодрых рысаков[24]. Внутри у громадины были устроены погребцы, где возили провизию: белый хлеб, печёные яйца, жареных кур и цыплят, ветчину, яблоки… На крыше крепились ящики, обитые кожей, в которых лежали дамские платья. А на запятках[25] стояли один над другим сундуки. Встречающие собирались возле кареты, ждали, когда откинутся ступеньки, и гадали, кто по ним спустится. Будут ли это родные из Тамбовской губернии? Или приятели отца из Тульской? А может, папенькины однополчане из Орла?

Петя тряхнул головой. В груди словно раскрылась дыра, сквозь которую потянуло ледяным ветром. И тут вдалеке послышался звон колокольчика.

Петя вгляделся в просветы между деревьями. Неужели и впрямь к усадьбе едет карета? Быть того не может!

Кажется, у меня тоже галлюцинации начались…

Но нет! Колокольчики звучали всё ближе. Вскоре по дороге, приминая одуванчики и траву, проехала карета. Она остановилась перед крыльцом. Дверца открылась. Из кареты легко выпрыгнула девушка.

Льняные волосы рассыпались по плечам. Тоненькая ладонь взметнулась вверх.

– Петя! Петенька! Не узнал?

Какой знакомый голос… Но неужели… Оля?

Оленька Корсакова, назва́ная сестра и подруга детства, принятая в их семью, в самом деле махала ему рукой. А вот из кареты выбрался папин брат, Михаил Николаевич. У Пети кольнуло в груди – до чего похож на отца! Дядя одёрнул сюртук и помог спуститься своей супруге Анне Александровне.

– Оля! Оленька!

Петя со всех ног бросился к ней, крепко обнял, заглянул в глаза – всё такие же лазоревые. А какой взрослой, какой красавицей она стала!

– Ну, крестник, принимай гостей, – Михаил Николаевич пожал Петину ладонь. – Рассказывай, что делаешь? Как поживаешь?

Дядино имение Подосинки располагалось неподалёку, в восьми верстах[26] от Рязанки. Но после смерти брата Михаил Николаевич перестал приезжать…

– Сколько мы тебя не видели! А ты всё такой же маленький да худенький, – тётя пригладила его кудрявые волосы, и он почувствовал нежный аромат её духов. – Наверное, бегаешь много?

– Бегаю! – рассмеялся Петя.

Наконец-то гости! Родные! Он всегда любил дядю Мишу и его жену, которую в семье ласково называли Нинушкой. Про Оленьку и говорить нечего. Ему хотелось без конца обнимать их. Хотелось рассказать про Зерка́лы и Точилку. Про сад и книги. Поделиться всеми радостями и открытиями, что так долго копились у него внутри. Сразу вспомнилось прошлое. Как молоденькая тётушка больше времени проводила с племянниками в детской, нежели с мужем и его родственниками. Как вместе с Олей собирали полевые ромашки, чтобы украсить к обеду стол…

– Добрый день.

Петя вздрогнул и обернулся. Мама стояла на крыльце – тонкая, прямая, холодная. Пальцы нервно теребили носовой платок. Брови хмурились. Лицо в обрамлении тёмных волос казалось особенно бледным.

Когда она проснулась? Почему так рано?

– Прошу, проходите. Размещайтесь в мезонине[27]. Я велю подавать обед.

Мама говорила чопорным голосом. Но смотрела не на гостей. Её взгляд был устремлён на Петю. На него одного.

Маменька, не надо! Умоляю! Это же наши, родные! Помнишь, ты утешала Оленьку, когда она плакала, скучая по маме и сёстрам? А с Нинушкой ходила по грибы! И дядю Мишу ты всегда любила больше других папиных братьев! Маменька!

Александра Петровна не услышала эти мысленные мольбы. Её взгляд пронзил Петю, точно игла – бабочку. Он отступил на шаг от дяди, его жены и Оленьки. Потом ещё и ещё. Поднялся по ступеням. К маме. Словно перешёл из одной крепости в другую. Словно близкие люди в одночасье стали врагами. Впрочем, для мамы они и впрямь были врагами, которые приехали отнять у неё свободу, имение, сына. Говорить с ними – значит предать маменьку. Разбить ей сердце.

И Петя молчал. Молчал за обедом, когда дядя расспрашивал его про житьё-бытьё в Рязанке. Молчал за чаем, когда тётя пыталась поговорить про книги. И когда Оля вспомнила про Наташу, отделался парой-тройкой ничего не значащих фраз. Он смотрел под ноги, боясь поймать на себе недоумённый взгляд названой сестры или дяди с тётей.

Говорила одна мама. Петя, слушая её резкие, острые, как лезвие, фразы, холодел сердцем и одновременно удивлялся: невозможно было даже заподозрить, что мама душевно больна. Она разговаривала осмысленно и жёстко.

Родные так и не поняли, чем заслужили столь неласковый приём. Они уехали в тот же день, не оставшись ночевать. И больше не навещали Семёновых.

Дорога перед домом продолжала наливаться зеленью.

* * *

Летние дни мелькали один за другим. Петя всё так же вставал на рассвете, чтобы в одиночестве совершить экскурсию в лес. Часто бывал в поле с Яковом Абрамовичем – проверял, как идёт у крестьян работа. Много времени проводил с мамой. И по-прежнему чувствовал себя бесконечно одиноким.

Но вот и на его долю выпало немного счастья. В усадьбе появился гость. Вернее, гостья.

Вернувшись с дальнего поля, Петя вошёл в гостиную и ахнул.

– Бабушка!

Наталья Яковлевна уехала в Москву к приёмному сыну вскоре после того, как у мамы начались первые признаки болезни. А теперь мама и бабушка пили чай за столом, о чём-то мирно беседуя, словно всё вернулось на круги своя.

Бабушка встала и, раскинув руки, приняла Петю в объятия.

– Родной мой! – Она поцеловала внука в макушку. – Петюшка!

Он почувствовал, как в его волосах запутались слёзы. Наталья Яковлевна улыбалась и плакала.

– Я пригласила бабушку пожить у нас, – сообщила мама.

– Насовсем? – ахнул Петя. – Правда?

– Правда, – подтвердила бабушка. – Уже и вещи мои в комнате – с твоей по соседству. Ну да хватит разговоры разговаривать. Садись и ты чай пить!

Петя всё не мог насмотреться на бабушку. Неужто появилась у него родная душа, с которой можно поделиться радостями и тревогами!

Как хорошо придумала маменька – позвать бабушку!

Бабушка улыбалась Пете. Весь её вид, решительный и деловитый, говорил о том, что бабушка приехала не просто так – погостить. Она собиралась взять на себя заботы о внуке и дочери. «Уж теперь-то дело наладится! – словно говорила она, поглядывая на Петю из-за чашки маленькими блестящими глазами. – Уж теперь заживём!»

Ох, бабушка, что тебя ждёт? В Москве было спокойнее. А у нас тут сплошные тревоги. Справишься ли ты, милая? Выдержишь?

* * *

Петя стоял у себя в комнате, думая, раздеваться ему или нет. Обычно он ложился спать прямо в одежде. В любую минуту Петя мог потребоваться маме. Посреди ночи не будет времени натягивать штаны и рубашку. Бежать к ней сразу, по первому крику! Но ведь теперь есть бабушка…

Он начал было расстёгивать воротник и в последний момент передумал. Решил, что на всякий случай снова ляжет одетым. Мало ли…

Петя быстро уснул. Но сон его был лёгким и чутким.

– Уходите! Убирайтесь отсюда! Вон!

Кажется, только что закрыл глаза. А уже кто-то говорит за стеной… Мама!

Петя сел на кровати, потирая лицо. Может, приснилось?

– Я говорю: прочь с глаз моих!

Не приснилось. Мама яростно гнала кого-то из комнаты. Надо сейчас же бежать, успокаивать. Или… Теперь с этим справится бабушка? Мгновение Петя помедлил. Но в следующую секунду рванул из комнаты.

– Тише! Тише! – он взял маму за руку. – Всё хорошо!

Мама не слышала и не видела Петю. Призраки прошлого были для неё реальнее всех живых. С третьей попытки она зажгла свечу и, высоко подняв над головой подсвечник, шагнула в коридор. Бледная, в халате, с растрёпанными волосами, мама сама была похожа на привидение.

– Сашенька…

Из темноты появилась бабушка. Тоже проснулась от криков. Но и её не заметила мама. Прошла вперёд, освещая свой путь крошечным огоньком свечи.

– Прочь! Вас не звали!

Маленький огонёк выхватил из темноты масляный портрет дедушки Николая Петровича, изображённого в мундире и со шпагой. Круглый столик с брошенными на нём кружевными перчатками. Высокую вазу.

– Бог с тобой, Сашенька! Ступай к себе! – бабушка попыталась взять дочь за руку, но та вырвалась и пошла вперёд. – Где же слуги? Хоть бы кто помог её уложить!

Петя хотел объяснить, что слуги заперлись в комнатах и не выйдут оттуда ни за какие сокровища. Но маменька закричала:

– Гоните их!

И Петя поспешил следом.

Маленький огонёк метался по комнате. Петя не отставал ни на шаг. Бабушка семенила за внуком. В трепещущем свете он видел её ночной чепец, съехавший набок, и большие испуганные глаза, полные слёз.

– Бабушка, вы идите, – он старался говорить спокойно. – Я сам. Я знаю, что делать…

Возрази мне, бабушка! Скажи, что никуда не уйдёшь… Я так устал! Я тоже хочу спать…

Но Наталья Яковлевна покорно кивнула и торопливо ушла к себе. Дверь в её комнату захлопнулась. В замке трижды повернулся ключ.

– Там ещё один! За портьерой!

Только под утро Петя убедил маму, что выгонит прочь незваных гостей. Она уснула. А Петя ещё долго стоял рядом, гладил её по руке и тихонько вздыхал.

Страдалица ты моя…