Читать книгу Человек-гора. Невероятный путь Петра Семёнова на Тянь-Шань - Алена Кашура - Страница 16

Наступил июль. Он нахлынул на Рязанку зелёной жаркой волной.

Петя был почти счастлив. Одиночество, которое так долго сидело занозой в сердце, отступило рядом с Даниилом Ивановичем. Петя учился, читал, гулял и просто радовался жизни. А ещё у него появилось новое увлечение. Почти целую неделю он бегал к зарослям крапивы, заполонившим дальнюю часть сада. Там, под зубчатым листом, висела куколка бабочки-крапивницы. «Aglais urticae», – назвал её латинское имя Даниил Иванович. Петя вставал чуть свет и бежал к ней. Боялся, что бабочка улетит. А ему очень хотелось увидеть, как она будет выбираться из кокона.

Вот и сегодня Петя бежал к куколке, когда на крыльце его остановила Анна.

– Барин, почту прислали. Вот…

Она передала ему стопку конвертов. Петя нахмурился, читая адреса отправителей. Послания пришли сразу от трёх дядюшек, братьев отца: Василия – из Петербурга, Николая – из Рязани и Михаила – из соседнего имения Подосинки. Все они были адресованы маме.

Почему вдруг дядюшки разом написали маме? Может, решили узнать, как дела? Или стряслось что-то…

Думать об этом было некогда. Петя оставил конверты в кабинете и поспешил к куколке. Вдруг прямо сейчас бабочка выбиралась из кокона? Домой он вернулся только в полдень, когда мама и Даниил Иванович пили чай на веранде.

– Pierre, дорогой! – позвала мама. – У меня прекрасные новости!

Она рассказала, что Петю хотели отправить на учёбу в Пажеский корпус[65]. Его даже вызывали в Петербург в числе кандидатов через газеты, но, увы, никто этих вызовов не заметил. Так что время ушло – зимой Пете должно было исполниться пятнадцать. А пятнадцатилетних в Пажеский корпус не принимали.

– Зато твои дяди выяснили, что ты можешь поступить в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Тем более ты у нас кандидат Пажеского корпуса. Сам государь пожаловал тебя в пажи! Ты даже имеешь право поступить на казённый счёт. Скоро отправишься в Петербург! Сначала подготовишься в пансионе[66] к вступительным экзаменам, а уж потом…

Петя сидел словно громом поражённый. Он давно свыкся с мыслью о том, что всю жизнь проведёт здесь, в Рязанке. Рядом с маменькой.

– Когда? – только и смог спросить Петя.

– Осенью с братом, – ответила мама. – Он проведёт дома вакации[67]. А потом отправится обратно в лицей. С ним и поедешь.

– Прекрасная новость! – воскликнул Даниил Иванович. – Поздравляю, Пётр! Теперь моя душа будет за вас спокойна. Говорят, в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров прекрасные преподаватели.

Петя не услышал этих слов. Уши словно заложило ватой. Внутри у него всё трепетало от восторга и предвкушения. Неужели! Он и вправду уедет отсюда? И будет учиться! Учиться в большом городе!

И тут же, как ушат ледяной воды, остудила другая мысль.

Мама. Кто будет заботиться о маме?

Петин чай остыл. А он не сделал ни глотка. Так и побрёл в свою комнату, позабыв, как опасно оставлять маму наедине с учителем.

…Вечерняя прохлада остудила жар летнего дня. В мезонине было свежо и приятно. Нагретое за день дерево пахло смолой. Петя сидел в комнате на кровати, под сетчатым пологом, спасаясь от комаров и мух, – читал «Робинзона Крузо», пытаясь отвлечься от переживаний. И вдруг понял, что ему нужно на простор. На воздух.

Он откинул полог и, прихватив книгу, выбрался на закраинку крыши. Потом закрыл окно поплотнее – чтобы не налетели мухи – и двинулся вперёд. Шаг, ещё один. Чуть согнуть ноги в коленях – так устойчивее. Осторожно, не торопясь… Здесь ноги выше – переступить через ограждение.

Наконец Петя добрался до крыши балкона, обрамлённой красивой решёткой.

Тесовая крыша хранила тепло знойного дня. Петя устроился поудобнее и раскрыл книгу на том месте, где остановился.

«Был яркий солнечный день, я хорошо различал землю, но не мог определить, материк это или остров. Высокое плоскогорье тянулось с запада на юг и находилось от моего острова очень далеко»[68].

Петя поднял голову, огляделся. Неподалёку извивалась лентой река. А вон там, ближе к Точилке, стояли деревья, собравшись причудливой группой, точно совещаясь о чём-то… Из-за Петиной близорукости они немного расплывались и казались картиной, нарисованной крупными мазками.

«Весьма возможно, что там живут дикари-людоеды и что, если бы я попал туда, моё положение было бы ещё хуже, чем теперь. Эта мысль доставила мне живейшую радость».

Петя снова поднял взгляд от страниц. Солнце опускалось за горизонт. Пылающий диск скрылся наполовину. Потом остался лишь краешек. И, наконец, солнце исчезло. Только последние лучи – нежные и тёплые – всё ещё светили из-за горизонта.

«Значит, я совершенно напрасно мучил себя бесплодными сожалениями о том, зачем буря выбросила меня именно сюда, а не в какое-нибудь другое место. Значит, я должен радоваться, что живу здесь, на моём необитаемом острове».

Петя отложил «Робинзона Крузо». На небе появились первые звёзды, и первые ночные птицы подали голоса. Осторожно, точно на пробу, ухнула сова. Маленькой тенью промелькнула летучая мышь – тоже вышла на охоту. Погасли последние лучи солнца.

Куда оно двинулось? Какие страны согреет и наполнит теплом? Петина душа рванула следом за солнцем. Как хотелось ему повидать далёкие края! Подышать далёким, нездешним, воздухом. Да разве мог он покинуть Рязанку, покинуть маму…

Петя вздохнул, возвращаясь на свою крышу. Пора идти домой.

Знакомым путём Петя пробрался в комнату. Запер окно покрепче – теперь от комаров. И тут в дверь постучали. Это был Даниил Иванович.

– Я хотел сообщить вам новость, мой мальчик, – учитель устало опустился в кресло и отогнал муху, которая всё-таки проникла в комнату.

Петя насторожился. Он так наловчился угадывать мамино настроение, что и в других людях без труда замечал малейшее волнение.

– Что случилось? – спросил Петя.

Он чувствовал: ещё одна новость ему не по силам. Но ведь не попросишь Даниила Ивановича уйти. Учитель встревожен. И если он, Петя, может помочь, нужно так и сделать.

– Понимаете…

Даниил Иванович пригладил волосы, снял очки, но тотчас вернул их обратно.

– Ах, мальчик мой, присядьте… Как говорится у вас, русских? В ногах правды нет.

Петя присел в кресло напротив. Что такого хочет сказать учитель? Может, мама снова нападала на него с обвинениями? Петя не раз слышал, как она, подловив Даниила Ивановича, запрещала ему настраивать сына против неё.

– Дело в том, что я… Уезжаю от вас. Те лошади, что поедут в Ряжск за вашим братом, увезут и меня.

Петя встал. Сел. Опять встал. Даниил Иванович уезжает! Его наставник и самый лучший друг!

Мой единственный друг…

– Даниил Иванович…

– Знаю, всё знаю. – Учитель тоже встал и обнял Петю за плечи. – Мне и самому тяжело оставлять вас. И я бы, пожалуй, не уезжал. Но теперь я уверен, что судьба ваша устроена. Скоро вы будете получать знания, достойные вашего светлого ума и большого сердца. Не грустите, Пётр! Наша разлука не будет вечной! Осенью вы поедете в Петербург через Москву. Там и встретимся!

Учитель с тревогой всматривался в Петино лицо.

– Ах, милый мой, вы же сами знаете, как непросто мне с вашей маменькой… Право, я не могу дольше…

Петя кивнул. Он знал. Он всё знал.

– Ну же, обещайте, что непременно заедете в гости, когда будете в Москве, – голос учителя стал умоляющим. – Обещаете?

– Заеду, – твёрдо сказал Петя. – Заеду обязательно!

* * *

Спустя несколько дней Даниил Иванович уехал. Петя долго махал ему вслед. Он даже улыбался и казался весёлым. Но едва карета скрылась за поворотом, слёзы хлынули у Пети из глаз. Он со всех ног бросился к зарослям крапивы. К своей куколке.

Петя знал, что не должен плакать. Что дворовые могут заметить. Что он уже взрослый для таких детских слёз. Но ничего не мог поделать. Ему нужно было выплакать своё горе.

Он лежал на траве, и его солёные слёзы впитывались в землю. Быть может, когда-нибудь они попадут в подземные воды, потом испарятся. Станут частью круговорота воды. Как это хорошо, наверное, чувствовать себя частью чего-то большого…

Наконец слёзы кончились.

Петя сел, подставил разгорячённое лицо прохладному ветру, прилетевшему от Рановы. И вдруг заметил: куколка шевельнулась!

Вот кокон приоткрылся немного, показалась голова с большими, точно удивлёнными глазами и длинными усиками. Потом стали появляться крылья – оранжевые с чёрными крапинками. Петя видел, как нелегко бабочке. Рука тянулась помочь, порвать кокон. Но Петя знал: нельзя этого делать. Бабочка должна сама пройти испытания, иначе погибнет. И она очень старалась: всем тельцем пробивалась на свободу, помогала себе лапками. Наконец бабочка уселась на коконе – помятая, потрёпанная, но всё-таки победительница.

Полетит? Не полетит? Полетит?

Петя волновался и не мог оставить её одну – такую маленькую, беззащитную. Пришлось ждать часа два, пока у бабочки высохнут крылья. Но вот, перебирая лапками, она забралась на лист крапивы, подтянула хоботок. Потом взмахнула крыльями, точно пробуя их силу. И…

Летит! Умница моя, летит!

* * *

Николенька приехал домой весёлый и беззаботный. Это был уже не тот мальчик, который любил подшутить над гувернанткой и подзадорить кузин. Даже как-то неловко стало называть его Николенькой… Он повзрослел, возмужал. Мальчишеский голос огрубел. Петя поначалу робел рядом с этим щегольски одетым молодым человеком, который благоухал незнакомыми ароматами. Зато мама не могла наглядеться на старшего сына. Радость оказалась настолько велика, что все полтора месяца, пока Николай гостил дома, приступов не было.

Почти каждый день Петя ходил с братом охотиться на бекасов. Правда, охотился один Николай. Пока он стрелял и искал подбитую дичь, Петя собирал растения для гербария.

Полтора месяца промчались незаметно. Николай всё тянул с отъездом. Слишком хорошо было дома. Он даже запасся медицинским свидетельством, чтобы предоставить его в лицее и оправдать свою задержку. Но вот пришло время собираться в дорогу.

Настал и день отъезда.

Вещи были собраны и уложены. Оставалось лишь сесть в карету. Но Петя не мог, никак не мог этого сделать.

– Погоди, я сейчас, – сказал он брату и опрометью бросился в мезонин, к себе в комнату.

Всё здесь было родным и знакомым – узкая кровать под пологом, два кресла, стол, полка с книгами. Петя провёл рукой по спинке кровати и сел, подперев голову руками.

– Я без тебя уеду! – послышался с улицы голос брата. – Петруша, слышишь?

Петя слышал.

Как же я уеду? А мама? Кто уложит её в постель, когда она будет ходить ночью со свечкой?

Поговорить бы об этом с братом… Да разве он поймёт? Пять лет Николай провёл вдали от дома. Он не видел маминых приступов. Не чувствовал того, что чувствовал Петя. Наташа поняла бы…

Вдруг скрипнула дверь. Мама.

– Pierre? – она присела рядом. – Поторопись, милый. Что же ты?

– Я не могу. – Петя отвернулся.

Не могу оставить тебя, маменька! И не могу спасти.

– Не могу, – повторил Петя, комкая в руках уголок одеяла.

– Сынок, – мамина ладонь легко коснулась его макушки, – поезжай!

– А вы? Как же вы, маменька? – прошептал Петя.

Он вдруг с ужасающей ясностью понял: никакие цветы не исцелят маму. Болезнь не покинет её. Никогда. Уехать сейчас – значит бросить маму. Предать.

Остаться – значит предать себя.

Да что же мне делать-то?!

Александра Петровна вздохнула, вытащила из рукава носовой платок и утёрла Петины слёзы.

– У тебя впереди долгая, прекрасная жизнь, – сказала она. – Ты многому научишься, многое повидаешь… Ты должен ехать!

Мамины глаза смотрели Пете в самое сердце. В них было столько любви и света!

– Как же вы, маменька? – снова спросил Петя.

– А я всегда буду ждать тебя.

Маменька обняла его крепко-крепко. Они посидели так, чуть покачиваясь из стороны в сторону – совсем как в детстве, когда мама баюкала Петины ссадины. Потом она заставила сына подняться и подтолкнула к двери.

– Поезжай. Со мной всё будет хорошо.

Петя кивнул.

Медленно-медленно спустился по лестнице и вышел на улицу, с трудом переставляя непослушные ноги. Мама шла следом, придерживая подол длинного платья.

– Что так долго? – спросил брат. Он уже расцеловал маменьку и теперь сидел в карете, нетерпеливо притопывая ногой: – Садись!

Петя в последний раз порывисто обнял маму, прижал к себе. Александра Петровна на мгновение склонила голову на плечо сына. И он вдруг понял, что стал выше мамы.

– Pierre! – взвыл Николенька, потеряв терпение.

Петя сел рядом с братом. Лошади резко взяли с места. Петю отбросило на мягкую спинку сиденья. Но он тотчас высунулся из окна – так далеко, что брат ухватил его за полы пиджака.

Петя не боялся упасть. Ему хотелось увидеть маму. В последний раз.

Вот она стоит у крыльца – тёмная фигурка, прижимающая руки к груди. Какая же маленькая и хрупкая…

– Мама! Я буду учиться! – закричал Петя. – Буду стараться!

Белый платочек, на котором ещё не высохли Петины слёзы, взметнулся в воздух, затрепетал у мамы над головой, как бабочка. Петя смотрел на маму, пока она не превратилась в размытое пятно. Но и тогда белый платочек-бабочка продолжал трепетать в воздухе. Казалось, он порхает сам по себе. Вот-вот улетит…

Карета резко взяла вправо, и платочек исчез из виду. Петя вернулся на своё место. Впереди его ждала новая жизнь.