Читать книгу Гора ветров - Анна Таволгина - Страница 11

Она шла и шла, не разбирая дороги. Сердце колотилось как бешеное. Ласка, любовь, радость, счастье. Все, чего она хотела, каким-то странным образом сбылось. Но это невозможно! Невозможность тянула за собой замешательство.

Но как же хорошо было!

Она продолжала идти и идти наугад, удаляясь от своей улицы, по-прежнему глядя под ноги, словно боясь растерять эти новые, незнакомые ощущения. Ее пологий путь вдруг круто наклонился под горку. Таня остановилась и оторвала взгляд от земли. Она стояла на вершине холма и зеленеющая долина внизу, и холм напротив, и терриконы на горизонте – все было объято прозрачным и призрачным вечерним светом. Знакомая с детства, любимая картинка. Все то, да не то. Странные чувства шевельнулись в груди.

Она вздохнула и повернула обратно, домой.

Бабушка разговаривала через забор с соседкой.

– Будешь ужинать?

– Нет.

Таня разделась, забралась в постель и притворилась спящей. Снова и снова она перебирала подробности того, что произошло в мастерской и эти свои ощущения. Все остальное отступило. О той женщине в дверях она не думала. Инка с Алкой словно перестали существовать.

Мысль о матери мелькнула и отлетела.

Наутро она проснулась позже обычного. Открыла глаза. Увидела солнечные квадраты на полу. И вспомнила все, что было вчера. Утро принесло мысли. И стало нестерпимо стыдно. Что она наделала. Как теперь быть. Она, она одна во всем виновата. Как она могла. Она холодела от ужаса и тонула в этом чувстве неловкости, делить которую с кем-то ей не приходило в голову. Как можно? Взрослый человек. Она сама подошла к нему. Сама.

А если бы это случилось опять? Она бы сделала то же самое. И ничего нельзя с этим поделать. Сожаления не было. Но что же дальше?

Инка. Нет. О нет. Как быть? Таню затрясло.

А если все узнают? Или уже узнали… Не выходить из дома. Не вылезать из постели. Бабушка. Расскажут бабушке. Ужас.

Хлопнула калитка, послышались шаги и знакомый голос.

«Мама вернулась», – поняла Таня. Встала. Оделась. Причесалась и заправила постель. Вышла на крылечко. Вера смотрела виновато. Таня не заметила этого.

– Мама, привет, – и, ступив в старые шлепанцы, прошла мимо в уборную. Вера посмотрела ей вслед. Обернувшись, наткнулась на укоризненный взгляд матери, которая молча качала головой. Вера разулась на крылечке и прошла в дом.

Умывшись на заднем дворе, Таня застегивала сандалии.

– Куда это с утра пораньше наладилась? – спросила бабушка.

– На улицу.

Любовь вернулась в кухню.

– Ну что ты творишь-то? Девчонка извелась вся, – она повернулась от печки и увидела сияющее лицо Веры.

– Мама, прости.

– Я-то что. Я ничего, – Любовь глянула на дочь повнимательнее и опустилась на табуретку по другую сторону стола. – Ну и как все прошло-то?

– Ой, мама. Как было здорово! – Вера светилась. – Я расскажу тебе. Потом. Просто валюсь с ног. А где Танька?

– Да убежала уже. Ты того…

– Потом, потом! – Вера поднялась, потянулась. Вышла в соседнюю комнату, свалилась на Танину кровать, не раздеваясь, и немедленно заснула.

Любовь покачала головой. Улыбнулась. Давно она не видела дочку такой. Продолжая улыбаться, накрыла Веру детским одеялом. Вернулась к столу, постояла над нетронутым завтраком. Покачала головой и пошла в огород.

Уйти. Убраться. Убежать. Солнце поднималось все выше, мокро росилась трава. Таня шагнула в привычную сторону. Мимо, покачивая молочным бидоном, прошла знакомая. Таня поспешно повернула назад. Мгновение она постояла, пойманная в своем тупичке. Нет, только не домой. Подошла к перекошенной и кое-как висевшей калитке соседей. Собаки они не держали. Скрипнули ржавые петли, ноги намокли в росе. Пристроив калитку на место, Таня тихо и быстро, точно вор, пересекла чужой двор. Заросшая тропинка вела мимо стаек и заборов на другую улицу, по которой девочка редко ходила. Другая, чужая сторона, лежащая за пределами ее мира. Вероятность встретить знакомых там была не намного меньше. Но в детских прятках это считалось бы неплохим ходом. И она зашагала прочь.

Раз-два, раз-два. Хорошо идти. Раз-два, ни о чем не думать. Не хочу – и не буду! Хозяйка вытряхивает золу из ведра прямо на дорогу у дома. Называется «шлак». Сирень отцвела. Мужик с сеткой, полной пустых бутылок. Грязный пиджак надет прямо на майку. Черная кошка переходит дорогу. Плевать.

Довольно быстро Таня достигает конца их ойкумены. Все та же железнодорожная одноколейка здесь убегает в сторону большого завода, огибая огороды в покосившихся заборах. Но с этой стороны поселка за железкой вместо пустошей, ручья и террикона теснятся неинтересные серые пятиэтажки. Она наугад сворачивает в незнакомую улочку. Сгорбленная старушка на лавочке щурит на девочку подслеповатые глаза. «Ты чьих?» – спрашивает. Таня отворачивается и проходит мимо. Старушка неодобрительно смотрит вслед.

Торопясь скрыться из виду, Таня ныряет в первый проулок и слышит вкрадчивый шелест цепи за спиной. Она только и успевает развернуться, как огромный лохматый пес приостанавливается, звеня цепью и скаля зубы. Стараясь скрыть охвативший ее ужас, Таня быстро оглянулась по сторонам: ни души. Спокойно. Главное – не поворачиваться к нему спиной. Она попятилась к забору, пес двинулся прямо на нее. Конец цепи скользнул по металлическому тросу, натянутому над оградой напротив: назад путь отрезан. О том, чтобы убежать вперед нечего и думать. Она медленно двинулась вдоль забора, прижавшись к нему спиной. Пес кинулся, цепь натянулась. Таня выбросила руку в сторону и вдруг нащупала конец забора: узкая, заросшая сорной травой тропка ныряла вниз под горку между двух огородов. Рванула – и ее уже не достать. Пес бесновался в двух шагах. Она перевела дыхание. Руки дрожали. Тропинка тонула в зарослях крапивы. Таня прикрыла глаза и двинулась вниз. Обожглись руки и ноги. Там, где крапива уступала место лебеде, она остановилась. Осмотрела руки, на которых белели свежие волдыри. Взгляд упал вниз и ее чуть не вывернуло: у самых ног лежала распухшая дохлая крыса, на которую она чуть не наступила. Сдерживая отвращение, Таня добралась до конца прохода, где дорожка уходила вниз круче, и, поскользнувшись на чем-то склизком, не удержала равновесие и рухнула в заросли полыни.

Поднявшись, выступила из сорных стеблей туда, где вниз по склону стелилась гладкая трава. Она уселась на траву и, уткнувшись в колени, разревелась. О чем она плакала? Ей было так жалко себя. Напряжение, копившееся долгие дни, выходило со слезами наружу. Когда жалость к себе иссякла, Таня отняла руки от лица, вздрогнула и по инерции всхлипнула. Пацаненок лет пяти смотрел на нее круглыми голубыми глазами и переминался с ноги на ногу.

– Валерка! Ну и где ты? Ведь мы договаривались… – раздалось где-то рядом.

Таня невольно улыбнулась. Нарушитель договора посмотрел на нее с любопытством и сунул палец в нос.

– Валерка!

Ободренный Таниной улыбкой, мальчишка оглянулся на голос, но обнаруживать себя явно не торопился.

– Ты кто? – спросил он.

– Я Таня, – она смахнула слезы. – А ты кто?

Он молча повернулся и убежал. Таня вытерла остатки слез рукавом, брезгливо осмотрела сандалии и поднялась с земли. Огляделась и медленно побрела по склону. Зеленая трава стелилась по земле шелковыми прядями вниз, увлекая взгляд к ручью, который петлял в топких зарослях низеньких кустов.

Вдруг поблизости раздался звук, который издают дети, катая машинки. Тот самый мальчишка, что разглядывал ее пять минут назад, яростно изображал аварию двух и без того изрядно побитых автомобильчиков. Упиваясь тяжелым металлическим стуком их столкновения, он производил его снова и снова. Посмотрев на Таню с вызовом, он заработал губами с новой силой. Слюни летели в разные стороны. Пацан откровенно наслаждался жизнью. Поодаль сидела девушка.

Видеть кого-то сейчас Тане хотелось меньше всего. Но проходя мимо, она взглянула на край старого одеяла, на котором сидела девушка и лежала книга. «Гордость и предубеждение» – мелькнула обложка. Роман был прочитан уже на два раза, но человек, кому он был бы знаком, Тане еще не встречался. Несколько шагов – и любопытство победило. Она остановилась и повернулась. Девушка смотрела ей вслед. Развитая фигура, густые светлые, небрежно забранные назад волосы, высокий лоб. Большие раскосые глаза делали лицо открытым, полные губы придавали ему мягкость, а нос с горбинкой – утонченность. Она показалась Тане старше ее самой.

– Ты ищешь выход? – спросила девушка и поднялась.

– Я… – начала Таня и замолчала.

– Понятно, собака. Наш сосед, тот еще гад. Время от времени привязывает ее снаружи, чтобы чужие не ходили.

– А помои в тот проход, – Таня кивнула в сторону спасительного спуска, – тоже льет он?

Они засмеялись, и Таня увидела, что девушка если и старше, то ненамного.

– Если хочешь, я могу провести тебя через наш огород. Другой выход на улицу не близко…

Таня набралась смелости:

– А можно я тут с вами посижу?

– Конечно! – девушка развернула одеяло.

– Нравится? – Таня кивнула на книжку.

– Да, – ответила та просто.

– Валерка – твой брат?

– Племянник, сын брата. Они с женой живут через дом. Мы все переехали сюда прошлой осенью из Хакасии. Это мое первое лето здесь. Я мало кого знаю… – она смутилась.

– Ее зовут Таня! – заявил Валерка.

– Не показывай пальцем. А меня – Даша. Ты живешь где-то поблизости?

– Да, в общем, – Таня неопределенно кивнула.

– Но учишься не в нашей школе. В каком классе?

– Седьмой закончила. А ты?

– А я – девятый.

– И как тебе здесь?

– Не нравится.

– Почему? – Таня искренне удивилась.

Даша глянула смущенно и помедлила с ответом.

– Грязно, – сказала она нерешительно.

– Как это? – не поняла Таня.

– Ну… Земля. Воздух. Все вокруг…

Таня повела глазами. Вот все так говорят: «Какая грязь!» Дороги, деревья, здания в угольной пыли. Но ничего другого Таня не знала. То, что она видела вокруг себя, казалось нормальным. А разве бывает по-другому? Она с интересом посмотрела на Дашу.

Даша увидела этот интерес в глазах незнакомой девчонки и, будучи застенчивой по природе, почувствовала себя приободренной. Она очень скучала по родному селу, по поросшим лесом горам, суровым и прекрасным. Никто здесь не выражал желания узнать что-то ни о ее прошлой жизни, ни о ее оставленной родине.

– За нашим домом текла река, – начала она нерешительно. – Прозрачная холодная вода. Быстрая. Там запросто ловился хариус.

– Хариус? – Таня слышала это слово впервые.

– Рыба такая… Там было… Чисто, красиво. Красота. Мало людей. Понимаешь?

– Ты скучаешь.

– Да.

– Почему же вы уехали?

– Мама хотела. И брат. Они говорили: «Нет перспектив», – Даша грустно улыбнулась. – Папа считает, что мама – выдающийся хозяйственник и ей нужна большая дорога. А здесь шахты, производство. Есть, где себя проявить.

– А папа кто?

– Он школьный учитель. Историю преподает. Но может литературу. И немецкий.

Таня сидела и думала: «Как странно». В семьях знакомых все устраивалось вроде бы наоборот…

– Моя мама – тоже преподаватель. В музыкальном училище.

– Правда? На будущий год я хочу поступать туда по классу фортепиано.

– Ты ходишь в музыкальную, но не в нашу. Значит, ездишь в такую даль?

– Да.

– Ну ты даешь!

– Мне нравится…

Музыкальных в городе было две. Первая располагалась довольно далеко, в роскошном, специально выстроенном после войны здании с концертным залом, звукоизоляцией в классах и паркетными полами. Окруженная величавыми строениями сталинского ампира, она словно олицетворяла светлое будущее закопченного пролетариата. Красивый жест справедливого государства, несущего культуру в массы в награду за самоотверженный труд. Одного не учел проектировщик всего этого великолепия. Да и можно ли учесть все, да и нужно ли? Башенки и балкончики, украшающие центральную улицу вдоль железной дороги, вблизи первых шахт и эвакуированных в войну фабрик, довольно скоро и далеко отодвинулись от настоящей рабочей жизни, которая клубилась поселками вокруг все новых и новых выработок, в бараках и домишках. И вторая музыкальная, которая не шла ни в какое сравнение с первой, была организована уже там, на первом этаже типовой кирпичной хрущевки. В ней и случилось работать Вере, туда же пошла и Танечка.

– Я тоже хожу в музыкальную. Но мне не нравится.

Даша пожала плечами:

– Зачем же ходишь?

– Мама хотела, – сказала Таня, копируя Дашину интонацию.

Даша засмеялась:

– А что же тебе нравится?

– Много чего. Рисовать. Читать.

Они взглянули друг на друга и провалились в тему чтения. Интерес к вымышленному миру разделялся ими в равной мере. А вот вкусы оказались несхожи. Дашина доверчивость к печатному слову вмиг столкнулась с Таниной скептичностью: «здорово», «глупо», «заумно», «белиберда» – проблем с выражением собственного мнения та явно не испытывала. Это поразило Дашу. Сама она входила в книги, как в храм. А Таня смотрела на нежное лицо и добрые глаза новой знакомой, и чувство восхищения и уважения поднималось в ее душе вопреки категоричным словам, которые она роняла, не задумываясь.

Внизу журчал ручей, солнце поднималось все выше, порхали бабочки, пели птицы, самолет чертил белую линию в небе. Время бежало. Девочки были поглощены разговором.

– Я хочу есть, – сказал Валерка, который уже битый час дергал Дашу за платье, молчаливо и безуспешно пытаясь привлечь к себе хоть какое-то внимание.

Девочки уставились на него.

– Он хочет есть, – повторила Даша вслух, дабы уяснить происходящее.

– Да! – немедленно подтвердил Валерка.

– Значит надо его кормить! – воскликнула Таня и вскочила на ноги. Девчонки засмеялись, а Валерка насупился.

По заросшей сорняками тропинке через довольно запущенный огород они подошли к дому.

– Я, наверное, пойду, – сказала Таня смущенно.

– Дома никого, оставайся. Мы одни с утра до вечера…

Таня на мгновение задумалась. Идти домой она не собиралась. Возможное одиночество пугало. К тому же она почувствовала, что хочет есть.

– Как-то неудобно…

– Да ладно!

Валерка дергал Дашу за подол. Та отперла дверь, и они вошли. В полутемной передней Таня вышагнула из сандалий на прохладные половицы.

– А ну-ка, мыть руки! – скомандовала Валерке Даша и ногой подвинула к кухонной раковине низенький табурет.

На столе стояла гора немытой с завтрака посуды. Даша вскипятила чайник, налила в тазик теплой воды и намылила губку.

– Я буду ополаскивать, – Таня сняла трясущего капли с рук пацаненка с табурета и включила воду. Через полчаса вся посуда обтекала на старой сушилке, а Валерка уплетал разогретый суп и косился на девочек. Даша предложила Тане супу, и та не стала ломаться.

Покончив с обедом, девочки прошли в соседнюю комнату. В глубине комнаты темнело пианино с кипой растрепанных нот, беспорядочно наваленных сверху. В простенке между окнами помещался телевизор. Две стены от потолка до пола были полностью заняты стеллажами с собраниями сочинений русских и зарубежных классиков, дефицитными сериями приключений, фантастики и детективов…

Таня провела пальцем по красивым корешкам и повернулась к Даше. Ничего подобного в их доме не водилось. Книги покупались по случаю и часто у букиниста. Не было ни собраний сочинений, ни книжных серий. Но то, что имелось в наличии, перечитывалось по многу раз.

В школьной библиотеке в доступе оказывалось далеко не все. По этой самой причине целый пласт дефицитной литературы был Таней безвозвратно упущен. От Чуковского она перешла к Андерсену, потом к Пушкину, Бальзаку, Диккенсу, Толстому, Достоевскому и далее по списку. Понятия не имела о Дюма и Сименоне, «Петре Первом» Алексея Толстого и романах Юлиана Семенова. В прошлом году мать ее одноклассницы, заведующая библиотекой, изучив Танин читательский формуляр, прониклась к ней жалостью и вручила пару томов Дюма, дав понять, что посвящает ее в круг избранных. Через три дня книги были возвращены без всякой благодарности со стороны девочки, которая к тому же отказалась от дальнейшего знакомства с этим автором. «Надо же, как забита», – подумала заведующая.

– Ого, – сказала Таня. – Этого же ничего не достать…

– Папа говорит, что мама умеет жить, – Даша засмеялась.

– Что ты играешь? – Таня подошла к пианино.

– А ты?

– Ни за что, – отрезала Таня. – Но слушать люблю. Я слушатель!

Даша подвинула стул, уселась и заиграла Шопена. Она играла очень хорошо, и эту игру отличала не только техника, до которой Тане было, как до луны… Таня оперлась на инструмент сбоку, и Шопен зазвучал внутри. Обняла край пианино и закрыла глаза. Вальс проник в нее, плескался, кружился и переливался.

– Ну ты даешь! – воскликнула она, когда Даша закончила.

– Еще?

– Играй все!

Даша доиграла Шопена, начала Мендельсона.

Таня слушала, и на душе легчало. Отчаяние и страх отступали…

– Мультики! – Валерка тащил за собой маленький стул.

Даша глянула на часы, встала, включила телевизор и взялась было доиграть Мендельсона.

– Ты мне мешаешь, – заявил Валерка.

Таня рассмеялась. И они уселись вместе смотреть мультики, а потом проболтали на завалинке за домом до самого вчера.