Читать книгу Гора ветров - Анна Таволгина - Страница 9

Вера критически перебирала гардероб, думая, что же надеть на свадьбу брата. Мать обшивала ее превосходно, все вещи без исключения смотрелись на ней прекрасно. Однако требовалось «прилично». В конце концов, она остановилась на длинном крепдешиновом платье ярко-синего цвета в рассыпающихся белых хризантемах. Она помедлила мгновение и стряхнула с плечиков еще одно. Аккуратно сложила их в дорожную сумку, где уже лежала пара туфель на каблуках, которые, учитывая длину Вериных ног, не оставляли большинству мужчин ни одного шанса оказаться на нужной высоте. Они звала их «парадными», хотя следовало бы «убийственными».

Сумка с продуктами ждала у порога. Вера влезла в босоножки и взяла в руки по сумке. Окинула взглядом беспорядок их крошечной квартиры. «Потом, потом…» И вышла.

По дороге она заехала к матери и оставила продукты. В тот день была пятница. В воскресенье вечером предполагалось вернуться. А во вторник они с Танечкой шли на спектакль.

– Какая ты красивая! – Таня обняла мать. – Возвращайся скорее!

Вера вышла, послала воздушный поцелуй, хлопнула калитка. Бабушка смотрела ей вслед из окна, Танечка – с крылечка.

Таня вздохнула, обвела взглядом две яблони, три цветущих куста пионов, соседский дом за оградой. И обошла дорожки цветника. Кусты пионов распадались под тяжестью бутонов. Нюхать она всегда начинала с белого. Потом – розовый, и напоследок бордовый. И теперь мимо ночных фиалок, которые к вечеру испускали прозрачно-сиреневый, холодноватый, волшебный запах. Переступила бордюр из мяты и маргариток. Маленький сказочный мир, где она до сих пор оставалась Дюймовочкой.

Бабушка смотрела на Таню из окна и думала: «Стрекоза».

Бабушку звали Любовью Григорьевной. В семье своих родителей она была старшей из восьми детей. За ее детство один за другим умерли два братика и три сестрички. Какие они были хорошенькие! «На все воля Божья», – говорила ее мать. Раскулаченные и сосланные в Сибирь в тридцать первом, родители не прожили там и десяти лет. Два брата, которым, как и Любе, посчастливилось пережить младенчество, погибли на фронте в первые месяцы войны.

Она вышла замуж по большой любви ранней весной сорокового года. В начале сорок первого у них родился сын. Осенью муж ушел на фронт, а зимой мальчик умер. Дальше она жила как все, в холодном бараке, до изнеможения работая на фабрике, до самого возвращения мужа. Она предпочла забыть эти годы. И это ей почти удалось.

В сорок пятом муж вернулся, и их счастью не было конца, хотя, как говорили доктора, он был «не жилец». Через год родилась Верочка. А еще через пять лет муж умер. «Спасибо тебе» – были его последние слова.

Та жизнь, что была у нее с мужем до войны, их первый ребенок, счастливое возвращение, рождение Верочки – все это продолжало жить в ее памяти, но с годами задвинулось куда-то вглубь. Так, одно в другом, множатся зеркальные отражения, и нет этому конца. И трудно разглядеть, где и что осталось от тебя прежнего, когда солнце светило ярче, деверья были большими, а все вкусы, запахи и звуки еще не утратили своей остроты.

Со смертью мужа все чувства словно умерли в ней. Бедность, житейские невзгоды и те обязательные для всех общественные установки были не в состоянии оказать на нее хоть какое-то влияние. Она ушла со швейной фабрики, где была одной из лучших специалисток, и, не заботясь о последствиях, стала шить на заказ, приобрела влиятельную клиентуру. Никто ее не тревожил, кроме старшей по улице, которая все грозилась сообщить куда следует. Любовь не утруждала себя ни объяснениями, ни даже ответами, а время от времени молча и бесплатно обшивала троих детей этой женщины, помня, что та была такой же вдовой, как и она сама.

Ее вдовство оказалось в несколько раз длиннее ее брака. От мужа ей достался небольшой участок недалеко от места, где они жили, выделенный под застройку еще до войны. Долгие годы строиться было не на что: твердого прейскуранта за свою работу она не держала, и каждый платил, сколько мог. Зато в барачной комнате, где они продолжали жить, ее дочка всегда была накормлена и присмотрена.

На своем участке она устроила огород. Земля вокруг постепенно застраивалась. С трех сторон от ее огородика было отрезано в пользу соседей, и она не смела возразить.

Долгие годы шкаф в их комнате был забит узлами с заказами, прежде чем Люба смогла скопить денег на материалы, чтобы начать стройку. Ей помогли ее двоюродные сестры, чьи родители в свое время были сосланы в этот же городок. Их мужьям повезло больше: уцелев на войне, они к сорока годам оба «вышли в начальство». Не скорая на выражение благодарности, она поминала этих людей в своих молитвах до самой смерти.

Построенный Бог знает из чего, Любин домик оказался самым маленьким в округе. Она покрасила стены в белый цвет, а ставни в ярко-синий. Четыре великолепных пальто – и она пристроила веранду. Еще два – и получила крылечко. Постепенно вокруг дома поднялся сад из пяти яблонь и одной груши. Все остальное оставалось запущенным до тех времен, пока Верочка не «встала на ноги».

Девочка росла слабой. И дело даже не в том, как часто она болела. Она была хрупка душой, как-то по-особому уязвима. Несправедливость жизни, мелкие и крупные обиды она переживала острее и дольше чем кто-либо из ее ровесников. Чужая боль проникала в нее с легкостью и задерживалась надолго. Соседские дети не спешили водить с ней дружбу. Целыми днями просиживала она в комнате, играя с подобранной на улице кошкой. В пять лет она научилась читать по складам, и мир вокруг расширил свои границы. Книги брались в районной библиотеке, куда незадолго до своей смерти ее привел отец.

Последние месяцы он почти безвыходно провел в их комнате, уже не способный не только к работе на стройке, где был грамотным прорабом, но и к какой-либо работе вообще. Он нежно любил дочь, варил обед, читал ей книги, они подолгу беседовали. Все эти месяцы, недели и дни он окутывал Верочку своей любовью и заботой. Он хотел бы скрыть от нее свои страдания, но это не всегда получалось. К диким болям в сломанной под Сталинградом спине добавились невыносимые головные боли, которые сводили его с ума. И не было средства эти страдания унять. Врачи избегали смотреть ему в глаза. Если рядом была Люба, они излагали свои прогнозы ей. Она сидела ровно, смотрела прямо. На все воля Божья. И была благодарна за каждый месяц, день и час.

Он умер вечером, накормив Верочку ужином и дождавшись жену с работы. Смерть его была тиха и обыденна. На следующий день некрашеный гроб отвезли на кладбище и зарыли в мерзлой комковатой земле.

После своей смерти отец еще некоторое время продолжал жить в Вериной памяти как прекрасный и обреченный человек.

Он ушел. Она осталась. Та же комната, книги и зима. Неделю она просидела практически неподвижно, за закрытой дверью. Из-за двери раздавались то ругань и мат, то пьяный хохот и перезвон бутылок. Этих звуков она раньше просто не замечала. Пришлось научиться читать. Ее книжные предпочтения сложились достаточно быстро. Душа тянулась к красоте и утонченности. Среди того, что Вера находила в библиотечных книгах, правды было мало, но она и не искала правды. Книги стали своеобразным буфером между ней и миром за пределами комнаты.

В школе оказалось ужасно. Училась она неплохо, но друзей по-прежнему не находилось. Дни и ночи мать проводила за работой, исподволь наблюдая за дочерью. В отличие от отца, она была молчалива и с Верочкой не разговаривала. Она заботилась, кормила, одевала. Была готова выслушать, но в ответ предпочитала молчать. И всегда была рядом. В отличие от других родителей, что «вкалывали как проклятые».

Долгие годы большую часть Любиной жизни занимали мысли о своем доме, а затем и его постройка. С переездом туда жизнь должна была измениться. Это и случилось, но не так, как она думала. В последнюю весну их барачной жизни как-то вечером в их дверь постучала школьная учительница музыки. Люба удивилась, но никак этого не показала. В школу она почти не ходила и этой учительницы раньше в глаза не видела. Отклонив предложение пройти, та сказала, что у девочки абсолютный музыкальный слух и ей нужно бы учиться в музыкальной школе.

Любовь удивилась, покивала. Учительница ушла. Они с Верой смотрели друг на друга. Дочка заканчивала седьмой класс. С музыкальной школой момент был явно упущен.

После восьмого класса ее взяли в музыкальное училище, что по счастью было в их же городе. Ни на каком инструменте играть Вера не умела. Но могла подобрать любую мелодию на каком угодно. Ее специальность называлась «Сольфеджио и теория музыки». Жизнь изменилась. К содержанию добавился смысл. Впервые появились друзья. Любовь вздохнула, улыбнулась, отложила постройку сарая, подзаняла денег. И купила дочери пианино.

Закончив курс, в консерваторию Вера не поехала, хотя способностей и знаний у нее хватало. Но нужно было расстаться с матерью, уехать в другой, чужой город. Она не решалась даже подумать об этом всерьез. Впервые мать попыталась поговорить с ней, подбодрить ее, но безрезультатно. До сих пор они как-то обходились без разговоров. Дочь словно не слышала ее. И стала учительницей в местной музыкальной школе.

Она старалась. Уроки сольфеджио и музыкальной литературы, которые она вела, были необычными и содержательными. К ней с удовольствием ходили не только отличницы, которые перед каждым прослушиванием по специальности тряслись в коридоре с разогретыми руками в варежках, больше всего на свете боясь получить четверку вместо пятерки, но и пофигистки двоечницы, которых деспотичные и амбициозные родители держали здесь насильно. Мальчиков в этом заведении было всего ничего.

Выбор «культурных» мест для образования отпрысков в их городке был невелик. В отличие от художественной, к музыкальной школе традиционно благоволили власти. Языковых школ здесь сроду не водилось. Так что, если семья была с претензиями, детей считалось правильным отдавать в музыкальную. Чтобы «занимались делом, а не болтались по подъездам». Такое положение дел, однако, не исключало обитания в музыкальной замечательных чудиков обоего пола, которым суждено было впоследствии этой самой музыкой и заниматься.

Школа размещалась в первом этаже жилого дома. Рядом дымила районная котельная. Преподавательский состав был пестрым. Консерваторское образование имел лишь директор – единственный мужчина в коллективе.

В профессии Вере нравилось все – и дети, и процесс. А детям нравились ее уроки. Более того, ее любили в ответ. К теоретической гармонии она словно привносила практическую: правильность речи, манера поведения, весь ее облик как будто свидетельствовали о том, что «небо в алмазах» существует наряду со «свинцовыми мерзостями русской жизни».

Однако отношения с педколлективом буксовали. Они принимали ее застенчивость за гордыню. Она квалифицировала гордыню как гордость. Многократно ознакомленная с правилами, Вера постоянно и ненамеренно играла мимо них, вызывая враждебность в различных ее проявлениях.

Личная жизнь тоже не складывалась. Редкий мужчина не оборачивался ей вслед. Но эти взгляды и слова – все было не по ней. Пара не находилась, пока младший сын завуча Алексей не пришел на один из школьных концертов. Закончив институт в областном центре, он вернулся горным инженером и поступил на шахту, где не последнюю должность занимал его отец. Главной гордостью их семьи считалась старшая сестра Алексея: сразу после школы она поступила в Московский университет. Для их круга это было невероятно. Правда, философский факультет, куда ее зачислили, среди родственников и друзей вызывал недоумение, а те, кто считался местными интеллектуалами, не спешили комментировать это событие, раздумывая над тем, что за философия должна обитать там в период полной и окончательной победы марксизма-ленинизма. Большое, конечно, видится на расстоянии. Но очень уж далеко.

Вообще-то факультет упоминать было вовсе не обязательно, как и тот факт, что по распределению она попала в маленький городок на Урале, где так и мыкалась, отравленная воздухом столицы, куда мечтала вернуться любой ценой.

Алексей не скрывал своего увлечения Верой, тем более что все хорошенькие одноклассницы к моменту его возвращения в родной город оказались замужем. Вере показалось, что она нашла походящую пару. Они были ровесниками. И высшее образование избранника сыграло не последнюю роль. К тому же он был «из приличной семьи». Да что уж, там просто была семья, в отличие от них с матерью…

Не прошло и полгода, как он сделал ей предложение. И она решилась.

Были недовольство его матери, свадьба с белым платьем, трудная беременность. Однако к появлению Танечки в их распоряжении оказалась новенькая трехкомнатная квартира в новостройке.

Жизнь с грудным ребенком и самостоятельное ведение хозяйства оказались неожиданно трудны для Веры. Пока Танечке не исполнился год, ее мать приезжала к ним каждый день, приноровившись к часам, когда Алексея не было дома. С самого первого взгляда Танечка сразу и навсегда заняла главное место в Любином сердце.

Почти сразу между молодыми родителями начались споры, а потом и ссоры. Беспомощность Веры вызывала постоянное раздражение ее мужа. Она не умела заботиться о нем должным образом, вести хозяйство, ладить с его матерью. Год вынужденного сидения дома показался Вере вечностью. Через год она вышла на работу. Танечка оставлялась на бабушку.

Вере казалось, что она уяснила общепринятые правила игры и изо всех сил старалась им следовать. Но ничего не получалось и, раз за разом попадая впросак, она выглядела жалко. Постепенно она ожесточилась. Жить было тяжело. И если бы не мать…

Любовь никогда не высказывала своего мнения о зяте и семейной жизни Веры. На семейных торжествах она поначалу сидела тихо, соглашаясь со всеми претензиями в адрес дочери. Потом просто перестала туда ходить.

Танечка господствовала в ее жизни, чувство благодарности за это счастье переполняло Любовь, все остальное было несущественно. Скоро к кормлениям, купаниям и прогулкам сами собой добавились чтение и разговоры – то, чего так и не получилось в ее отношениях с Верой. «Баба» было первым словом девочки. «Баба, читай» – первой фразой. Бабушка с внучкой подолгу беседовали, их диалоги были полны смысла.

Отношения Веры с мужем все глубже увязали в зыбучих песках взаимных претензий. Вера вечно жаловалась матери на трудности. В сущности, они не шли ни в какое сравнение с теми невзгодами, которые удалось пережить Любови. «Во мне словно все умерло», – повторяла Вера. Мать могла бы посмеяться. Но ей и на секунду не приходило в голову сравнивать себя с дочерью: все люди разные, и каждому дается ровно столько, сколько унесет. Она свято в это верила. Но вопреки пониманию посильности груза, жалела дочку и старалась поддержать и облегчить той жизнь, насколько это было возможно.

При этом одним из своих главных принципов Любовь искренне полагала невмешательство в жизнь дочери.

На девятом году совместной жизни столкнувшись с неверностью мужа, Вера не только оскорбилась, но и искренне удивилась. Он отрицал все. Потом признал все, что оказалось намного больнее. Последовало недолгое примирение. Однако принятие факта измены оказалось абсолютно непосильным. Оскорбленное достоинство выливалось в гнев, который искал выхода. Неспособная выражать себя громко, Вера исходила упреками. И чувство вины Алексея вылилось в такое бешенство, которого он не знал за собой раньше.

Она собрала вещи и ушла. Подала на развод и на раздел имущества. Уволилась из музыкальной, где работала ее свекровь. Алексей был вычеркнут из жизни как муж и отец.

А он и не настаивал.