Читать книгу Гора ветров - Анна Таволгина - Страница 4

«Отчего люди врут?» – подумала девочка, подтянула ноги на лавку, на которой сидела, и привычно сложилась пополам, опустив голову на колени. Майский ветерок пробежался по волосам и отделил прядь. «Вот наврала опять. Зачем? И что я за человек такой…» Она закрыла глаза.

Сегодня седьмой класс наконец-то закончен. Школьная форма и пианино отставлены до осени. Впереди – лето и велосипед. Уходя из класса последней, она на мгновение задержалась и услышала:

– Танечка, какая ты счастливая, все лето впереди! Что будешь делать? – классная внимательно разглядывала в маленькое зеркальце только что накрашенные губы.

– Как, вы не знаете? Мама родила сестренку, так что будет чем заняться!

– Вот как? Поздравляю. Наверно, хорошенькая. И что, нравится нянчиться?

– Еще как! – бодро ответила Таня, попрощалась и вышла из класса. На этажах постепенно затихал грохот ведер и шум воды – обязательная общешкольная уборка была отгенералена. Она развернула засученные рукава и расправила манжеты. Последний день! Теперь можно на целых три месяца забыть про это жуткое платье. Какое счастье! Новорожденное лето пахнет листвой и пылью, даже звуки раздаются иначе, чем в другое время. Свобода! Скорее к бабушке, а там – хочешь – беги к друзьям, хочешь – на велике катайся…

Поселок, где жила бабушка, находился в семи трамвайных остановках от Таниной школы и раскинулся на восточном склоне большой возвышенности с местным тюркским названием, по-русски означавшим «гора ветров». Застраивать эту гору начали еще до войны двух-трехэтажными «кадровыми» домами для прибывающих в их сибирский городок специалистов, командированных на здешние шахты и заводы. Одновременно с этими домами, но чуть поодаль проросли двухэтажные бараки для шахтеров и рабочих, из которых кто был побойчей, так строился сам, тут же, на выделенных на производстве участках. В послевоенные годы гора застраивалась все дальше: вереницы хрущевок перешли в «китайские стены» раннего Брежнева, которые, в свою очередь, сменились типовыми девятиэтажками Брежнева позднего. Последующая череда властей своего слова в стиле застройки сказать не успела. А в эпоху перестройки и гласности уж и совсем не до этого стало, и типовые микрорайоны штамповались и штамповались…

Доехав до бабушки, кинув сумку и переодевшись, Таня вышла за ворота, но раздумала куда-либо идти.

Бабушка подошла к калитке и ласково посмотрела на Таню:

– Отмаялся ребенок! Есть, небось, хочешь? Поела бы. И в чем только душа держится!

Но Таня все сидела и сидела, разглядывая бедную глинистую почву в тонких травинках, пробившихся сквозь щебенку и шлак, и мучительно раздумывала о том, зачем же она сказала эту дикую неправду учительнице.

Быть уличенной во лжи она не слишком опасалась. Обсуждать полученные сведения классной было особо не с кем: на родительских собраниях мать появлялась крайне редко, а дружбы с одноклассниками Таня не водила, и мало кто знал, где и с кем она живет. После развода с Таниным отцом ее матери удалось не только разменять их общую квартиру, но и поселиться не слишком далеко от школы, в которую ходила дочь. Школа имела хорошую репутацию, а образование в их семье ценилось.

И все равно вранье давило камнем на сердце, и Таня почувствовала вину. За те годы, что родители развелись, она уже дважды рассказывала незнакомым между собой девочкам, что ее мама вышла замуж, родила сестренку, что живут они весело и счастливо. Более простодушная и легковерная из слушательниц получала истории с продолжениями, вторая сразу сказала: «Да ты же врешь!», и была оставлена с этой неинтересной правдой. Выдуманные семейные истории продолжались в Танином воображении, и этот вымышленный мир обвивал ее мягким коконом, защищая от неуютной действительности.

Мысль «Зачем я это сказала?» продолжала прокручиваться в голове, не находя ответа, и Танин взгляд обратился внутрь.

Как сильно она хотела быть как все! Иметь семью из папы, мамы, сестры или брата. После расставания родителей надежд на тихую семейную жизнь с мамой и собственным папой не оставалось никакой. После родительского развода Таня довольно быстро поняла, что ее самой как-то недостаточно для счастья в маминой жизни, что они с мамой – не семья, и мама от этого страдает. Страдания мамы выражались по-разному, но Тане хотелось, чтобы они уже закончились. Девочка была уверена, что в жизни возможно все, важно только как следует захотеть, всем хорошенько договориться и приложить усилия в нужном месте… Из этого легко следовало, что им необходим новый папа, который полюбит их вместе с мамой, а потом они родят ей сестру или брата и жизнь наладится. Она свято в это верила и жаждала такого развития событий со всей силой страсти…

Вдруг краем глаза Таня заметила, что кто-то вошел в ее проулок. Она повернула голову и увидела парня из гаража напротив. Все, что она о нем знала, было только его имя – Саша. «Чего это он сюда?… Хотя, может, к соседям», – подумала она.

Поймав ее взгляд, парень приостановился. День за днем эта девчонка ходила мимо их вечно открытого гаража, где он с друзьями и младшим братом возился, собирая-разбирая велосипеды, мопеды и любую технику, что попадала в руки. Кроме ее имени ему было известно, что она на пару лет младше, что ее родители развелись, что все лето она живет здесь у бабушки, маминой мамы, а зиму – где-то в микрорайонах, там и ходит в школу.

Он испытывал к ней упорный интерес. Не слишком внимательный к другим людям, он знал о ней все, что можно почерпнуть из походки, жестов и прочих движений без слов. Весело и беззаботно она поворачивала из своего проулка вниз, в сторону лога, к друзьям, почти вприпрыжку, перескакивая под горку, и ее косички подпрыгивали вместе с ней. Со стороны трамвайной остановки шла не торопясь, рассеянно глядя по сторонам. Легкий сарафанчик висел на ее худых плечах, подол колыхался вокруг угловатых колен, выбившиеся волосы сползали на лицо. Со своими друзьями она часто смеялась, рассказывала что-то, махала руками, и каждый ее жест действовал на него так… что хотелось смотреть, и чтобы это не кончалось. Еще она ездила на велосипеде, всегда в одну и ту же сторону, в горку, нажимая на педали сосредоточенно и деловито. Так мелкие собачки бегут сами по себе куда-то по своим делам.

Удивительно, но он совершенно не помнил ее в детстве, хотя они выросли бок о бок…

Она быстро опустила глаза, соскочила с лавки и направилась к своим воротам. «Все-таки насколько легче идти, когда на тебя никто не смотрит!» – подумал он, сделал еще несколько шагов и сказал:

– Постой.

– Чего тебе?

– Ничего.

Они глядят друг на друга. Таня склоняет голову набок. Вот странно, как это ему удалось проникнуть так далеко на ее территорию. От удивления тягостные мысли разом отскакивают. Она улыбается недоверчиво. Он смотрит на нее, не понимая, как здесь оказался. Раздумав скрываться, она делает несколько шагов навстречу и, поравнявшись, не останавливается, а продолжает уходить от своей калитки дальше и дальше. Он идет рядом, всем своим существом ощущая нереальность происходящего. И только выйдя за пределы своего королевства, Таня опускается на бревна, сваленные у забора. Он в нерешительности останавливается.

– Что же ты? Садись, – говорит она. – Тебя ведь Саша зовут? Вот видишь, я знаю тебя. А я Таня.

Он садится рядом. Она смотрит на него и улыбается. Ростом не намного выше ее, но какой крепкий. Волосы слегка вьются, лицо обычное, но глаза! Какого они цвета, она не разобрала, потому что выражение этих глаз заставило ее замешкаться. Как внимательно он смотрит, совершенно непонятно, как смотрит… Таня опустила глаза и увидела его руки – крупные, с крепкими пальцами и неожиданно красивой формы продолговатыми ногтями. И быстро спрятала свои, круглые и обгрызенные.

– У тебя два брата. Здорово иметь братьев? – спросила и подумала, что за дурацкий вопрос.

Саша замялся: он не знал, здорово ли это. Просто они у него были, и все. Старший, Игорь уже год как жил отдельно. Младший, Ванька, тот еще балбес… Но он не помнил себя отдельно от них. Неопределенно пожав плечами, Саша вдруг спросил:

– А куда это ты ездишь на велике?

Таня хитро прищурилась:

– А что?

– Просто.

– Интересно, да? Покажу, если хочешь.

– Хочу.

– Давай завтра.

Он подумал. На завтра были запланированы домашние дела.

– Часа в четыре можешь?

– Заметано!

Назавтра в начале пятого их улица осталась позади. Саша до последнего не верил, что ехать рядом с ней вообще возможно, так что, когда она вывела велосипед из своих ворот ровно в четыре, он забыл обо всем на свете – и даже спросить, в какую сторону они поедут и по какой дороге.

Минуя унылый барачный двор, Таня подумала: «И как они только живут здесь?» Отрывочные сведения о жизни тамошних обитателей были не самой приятной частью знакомства с окружающим миром, зато одной из наиболее интригующих. «А Славка ведь так и не вернул мой насос, надо бы зайти забрать, а то заныкает», – подумал Саша. Житье в бараке было для него обычным делом, ничего особенного.

За мыслью, зачем он вообще дал насос Славке, он не заметил, как Таня неожиданно свернула влево и покатилась вниз, вдоль встречки шоссе, которое довольно круто шло на подъем между склонами холмов, сплошь покрытых домами, банями, садами и огородами. Саша ринулся вслед и увидел, как она с неслабой скоростью катит вниз по обочине, а навстречу в какой-то очень опасной близости пролетают грузовики и легковушки. Мысли, каких раньше не бывало, вдруг замелькали одна за другой: «Какая-то она ненадежная вся, и велосипед этот слишком тяжелый… Сумасшедшая…» Почему он так подумал, ведь они с пацанами еще и не такое вытворяли? А девчонка, скатившись в самый низ, снова взяла влево, на деревянный мостик, нависавший над ручьем в логу. Саша быстро нагнал ее. Обернувшись, она безмятежно улыбнулась. И так-то недружный со словами, он смотрел на нее, забыв, как вообще говорить. Само по себе вырывалось только:

– Ну ты даешь… Сумасшедшая, – услышал себя и удивился.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она спокойно.

Он помолчал.

– Ничего. У тебя мозги-то есть?

– А зачем? – она хитро улыбнулась.

– Покалечишься. Как ты вообще на этой махине ездишь… Неверное движение, руль вывернется, силы-то у тебя, я смотрю, нет, – он кивнул на ее локти, слегка выгнувшиеся в противоположную природе сторону.

Таня дико смутилась, Сашин испуг ошеломил ее. Однако, передернув плечами с преувеличенным легкомыслием, она бросила:

– Не боись, ничего со мной не случится. Я не ломаюсь, я гнусь.

К чему она ляпнула эти не свои слова? Так говорила мама: «Есть люди, которые гнутся, а есть такие, кто ломается». Таня взглянула исподтишка. Саша шел, катил свой велосипед, смотрел под ноги и отвечать ей, судя по всему, не собирался.

А день стоял ясный и нежаркий. По склонам лога трава тянулась все выше и ее зелень еще не совсем утратила свой нежный цыплячий оттенок. В траве желтели одуванчики, ручей под мостиком чуть слышно перекатывался через камни. Таня очень любила и овраг, и ручей, и мостик, и каменисто-обрывистый уклон, вид на который открывался, если оглянуться назад на шоссе.

Перейдя мостик, они пошли вдоль железнодорожной насыпи, пока пересекавшая ее дорога не указала путь к большому террикону. Домахнуть до его подножия заняло считанные минуты. Над розоватыми камнями колебалось легкое марево и сочился едкий запах.

– Куда ты забираешься. И не боишься?

– Честно? Боюсь, – Таня опустила глаза. Сказать ему, как хорошо здесь быть одной, она не решалась. – Просто место нравится…

Он не спешил соглашаться. Однако и недоумения по поводу того, что же здесь может нравиться, не выказывал. Поэтому она решилась добавить:

– Цвет камней нравится. Ну, оттенки разные… И вообще, – она смешалась и неопределенно махнула рукой. – Там дальше ручей есть…

Саша быстро глянул на нее и повернул в указанном направлении. Она смотрела ему вслед с удивлением и благодарностью.

Они уселись у ручья. Таня провела по траве рукой и опустила пальцы в воду.

– И ты одна сюда ездишь?

– Да.

– И никто не знает?

Таня покачала головой.

– А куда ездишь ты?

– Мы с пацанами. В разные места. Где раньше играли в войнушку, – он улыбнулся. – Теперь просто катаемся…

– Курите?

Саша усмехнулся. И вдруг подумал, что сказали бы пацаны, узнай, где он сейчас, и ему стало не по себе.

Она потянулась и сорвала одуванчик, сунула в него нос, и нос пожелтел. Он засмеялся. Ей стало весело.

– Закрой глаза! – она шумно втянула в себя воздух. – Чем пахнет?

Пахло землей, слегка едким запахом дымящихся камней от террикона и чем-то еще, он не знал.

– А теперь открой! Что ты видишь?

Он видел повернувший к вечеру летний день, землю, небо и ее рядом.

– Твой желтый нос.

Они рассмеялись.

– Ты никому не расскажешь? – она вытерла нос о рукав футболки.

– Что, про нос? Не расскажу, я не разговорчивый.

– Я заметила. Тебе уже, наверно, пора. Поехали обратно?

Они вернулись к железке-однопутке, уходящей по насыпи вдаль, и дошли до мостка чрез овраг.

– Дальше пойдем по-другому, – сказал Саша, и не думая поворачивать в сторону шоссе. – Я покажу.

– Да знаю я тут все. Но там дорога так круто в горку… Я не смогу по таким буграм, – Таня остановилась.

– Я помогу.

Перед подъемом из лога он положил руку на руль ее велосипеда.

Таня застеснялась:

– Тогда я покачу твой, он легче!

Секунду поколебавшись, он согласился. Отшагав половину подъема, мельком глянул на нее. «Просто кузнечик какой-то», – подумал и сказал:

– И как ты на нем ездишь только…

– Я в космонавты готовлюсь. Ты что, не знаешь? – тут же отозвалась она.

Он засмеялся и вечером вспоминал этот смех и этот день. И потом еще вспоминал.