Читать книгу Гора ветров - Анна Таволгина - Страница 8

Большую часть дня Саша провозился в гараже, куда скрылся еще до завтрака, избегая очередной отцовской воскресной похмельной разборки.

Он проснулся от приглушенных голосов в кухне, где мать что-то выговаривала Ваньке. Слов он не расслышал, но уловил настойчивость интонации. Тихий голос словно описывал круги, все возвращаясь к чему-то. Саша встал, потянулся и вышел в кухню. Мать замолчала. Ванька, воспользовавшись возникшей паузой, разом слинял. Мать посмотрела на Сашу, хотела что-то сказать, но не стала.

Если можно было промолчать, она всегда молчала. Со средним сыном они имели много общего. Чтобы понять друг друга, слова им не требовались. Сейчас было ясно, что мать чем-то всерьез озабочена. И Саша догадывался, чем.

Подошел и прижался щекой к ее плечу. Она вздохнула. В соседней комнате скрипнул диван, и раздалась утренняя доза незамысловатых и непечатных претензий к жизни. Саша поспешил одеться и вышел во двор.

Он понял, о чем мать говорила Ваньке. А знал гораздо больше.

Исподволь тайное место их пацанячьих игр стало пристанищем для времяпрепровождения совсем иного рода. Войнушку, а потом и футбол постепенно вытеснили посиделки с сигаретами, пивом и скабрезными рассказами. Годом позже туда стали захаживать и фигурантки этих рассказов. Потом появилось курево с травой. И деньги. Траву приносил низенький рябой пацан по кличке Лысый из барака, имевший корефаном недавно вернувшегося из колонии соседа.

По старой памяти Саша бывал там время от времени. Он знал всех этих пацанов с детства, был одним из них. Не разделяя их новых занятий, он не задумывался над тем, хорошо это или плохо. Если другим нравилось, то – пожалуйста. Ему это было не нужно. Такая его позиция не вызывала отторжения, вопреки тому, что их компания сбивалась по тому же принципу, что и любая другая в этом возрасте: «Кто не с нами, тот против нас». Физически сильный, Саша всегда мог постоять за себя, что было существенно, но вовсе не являлось гарантией принятия. Кроме того, чтобы дать в морду за дело, он умел слушать и хранить тайны. Ванька, на полтора года младше и на полголовы ниже, выпивал, курил траву, трындел лишнее и был бы бит гораздо чаще, если бы не брат…

Саша сидел на старом табурете перед верстаком. Солнце уже спустилось достаточно низко, чтобы, скользнув в гаражные ворота, упереться лучом в противоположную стену. Таня подошла неслышно и встала в луче света так, чтобы ее тень упала на его лицо. Он не заметил этого. Сделать безразличный вид и пройти дальше по своим делам, было уже невозможно, так же, впрочем, как и вступить внутрь. Она замерла в замешательстве. Саша повернул голову и увидел ее. Продолжая сидеть, он отвернулся, улыбнулся и снова посмотрел. Ее приход был чудом, обещанием счастья.

– Заходи.

Она нерешительно обошла мотоцикл, мопед и два старых велосипеда.

Он поднялся и кивнул на дверь, ведущую во двор.

Таня покачала головой и оглянулась на улицу.

– Тогда садись, – Саша подвинул маленькую скамейку. – Ты вчера…

– Да. Инкин отец возил нас на реку… Знаешь его?

– Скорей его машину, – Саша усмехнулся. – Ну и как?

– Здоровско.

– Вода теплая?

– Нет.

– Ты умеешь плавать?

– Нет.

– Что же тогда…

– Можно научиться!

Тут мимо гаражных ворот прошла ее мать. Таня быстро поднялась.

– Я пойду.

Саша кивнул.

– Пока! – она выбралась наружу и припустила вслед стройной женщине в красивом платье. Подскочив, обняла и чмокнула в щеку. Та отстранилась. Таня сказала матери что-то, женщина мельком посмотрела назад. И они пошли к своему дому.

Саше стало не по себе. Он не понял почему, просто это чувство ему не понравилось. У него не было ни нужды, ни желания думать, что же это такое.

Досада и ревность оказались также сильны, как и ощущение счастья. Со взглядом Таниной матери в свою сторону он почувствовал смутную тревогу.

От всех житейских неурядиц, которых в их семье было великое множество, он привык скрываться здесь. Саша склонился над разобранным двигателем и коснулся его рукой, пытаясь вернуться мыслью туда, где должны были рождаться движение и жизнь. Ощутил холод металла. И невозможность вернуться к тому, чем занимался полчаса назад. Это удивляло.

Это был последний рабочий день перед Вериным отпуском. В ближайших планах стояли свадьба брата и побелка дома. Когда она сдавала подписанные экзаменационные ведомости по своему предмету, подошла подруга:

– Слушай, два билета на ту неделю пропадают, может, возьмешь, а?

В их городе шли гастроли театра из соседнего областного центра. «Танька все равно допечет», – подумала Вера и сказала:

– Давай.

Таниной радости не было конца. Предвкушение похода в театр целиком заполнило ее счастьем.

Несоответствие их городского театра и его труппы бросалось в глаза. Построенное после войны, обветшалое снаружи и изящное внутри здание было достойно лучшего применения. Как-то классная организовала культпоход на детский спектакль. После первого действия Таня ушла. Это было просто невыносимо. Села на трамвай и уехала обратно одна, не сказав ни слова. Ну и влетело же ей потом! Единственный раз, когда матери пришлось идти объясняться в школу. С тех пор коллективное посещение каких бы то ни было «культурных мест» казалось ей противоестественным. В театр с классом она не ходила больше никогда.

То, что изображали на сцене местные актеры, никуда не годилось. Совсем другое дело – гастроли. Каждое лето к ним ненадолго заглядывали разные коллективы. Многое оказывалось интересным. Это была одна из немногих областей, где у них с матерью присутствовало понимание.

Таня помогла матери донести сумки с продуктами.

– Послушай, – сказала Вера, – что это ты делала в том гараже?

– Ничего. Просто болтали, – дочь не считала нужным входить в подробности на тему своих друзей. Никогда ее выбор не встречал одобрения матери. Но в своих отношениях с друзьями она не знала разочарования, что позволяло ей легко игнорировать критические ремарки.

Мать открыла, было, рот, чтобы сказать что-то вроде «нечего шляться по гаражам» или «чтобы я тебя там больше не видела», но зная, что это совершенно бесполезно, зашла с другой стороны:

– Ты с ним дружишь? А он давно к тебе неравнодушен. Но как-то… мужиковат.

«О, как же больно. Не обращать внимания? Не обращать. Пропустить мимо ушей. Наплевать».

Как? Если бы она знала, как! Если бы хоть кто-нибудь знал.