Читать книгу Гора ветров - Анна Таволгина - Страница 7

Домыв крылечко, Танечка растянула тряпку на двух гвоздях, вбитых в стену веранды на задворках. Хлопнула калитка, послышались шаги. Она обошла крылечко и скинула сандалии, ступив на влажный еще пол.

– Здоро́во! – Инка запустила руку в карман и молча зачерпнула горсть семечек.

– Разувайся-ка! И подожди, воду вылью, – Таня направилась к яблоне, плюхнула воду в ровный ряд картошки, опрокинула ведро на настил позади крылечка.

– У папы завтра выходной, мы поедем на речку. Танька, поехали с нами!

Через пять минут они уже лузгали семечки и обсуждали грядущий вояж.

– Будем рыбачить, – деловито сказала Инка.

– Ну-ну.

Последовал взрыв смеха.

– Только папа сказал – пораньше…

Проснувшись, Таня нетерпеливо подобралась к окну и отодвинула краешек занавески: погодка не подводила.

Делая вид, что завтракает, она кивала головой бесконечным бабушкиным наставлениям.

– Еду-то забыла, заполошная, – кричала бабушка вслед и протягивала корзинку.

Таня неслась к Инкиному дому, где уже вовсю кипели сборы. Алка бросилась к ней навстречу, обхватила руками и повисла, заглядывая в глаза.

– Я клещ, – время от времени хорошенькая Алка считала нужным напоминать о своей привилегии цепляться в кого ей вздумается.

Инка вышла с сумкой, из которой торчали бадминтонные ракетки. Таня в знак приветствия подбросила в руке старый волейбольный мячик, который несла под мышкой.

– А ну-ка, девчонки, живо, – Инкин отец открыл дверцу оранжевого москвича.

Инка с Таней уселись на заднее сиденье. Алка куда-то пропала. Завелся мотор, мама запирала входную дверь.

– Алка, – крикнула она, – где тебя носит?

Та показалась из-за угла дома, таща на руках нелепого, непонятного цвета щенка круглым брюхом кверху. Он энергично вырывался. С Алкой это было бесполезно.

– Он хочет с нами, – она взяла привычную ноту. Момент был рассчитан с ювелирной точностью. Мать только открыла рот, как отец высунулся из машины и махнул рукой. Щенок и девчонки поместились сзади, родители – спереди.

Дорогой Таня молчала. Она смотрела на эту семью, и их простая жизнь казалась ей каким-то неправдоподобным счастьем. Она примечала множество деталей, которые Инка с Алкой принимали как должное. Ее поражала сама упорядоченность, устроенность быта. В их большом доме у каждой из девчонок была своя комната, свой письменный стол, своя кровать… Бытовая составляющая никогда не была главной ни для Таниной бабушки, ни для ее матери. И до недавнего времени совершенно не волновала девочку. Но в последнее время она думала об этой материальной стороне жизни все чаще и чаще. И не отдавала себе отчета, отчего так происходило.

В попытках нащупать секрет счастливой, как казалось, жизни других семей ее мысль не знала покоя. В своих блужданиях она подозрительно часто натыкалась на одно из детских воспоминаний, которые сидели в сознании колодой картинок.

Первоклассницей она приходит домой из школы и чувствует: что-то изменилось. Проходит в большую комнату и видит, что окна занавешены новыми шторами. «Тебе нравится?» – спрашивает мама. Она ничего не отвечает, только смотрит. И какое-то прекрасное ощущение обволакивает ее всю. Завернутая в эти шторы, комната словно говорит о возможности неведомой, полной покоя и счастья жизни.

Если бы только Таня знала, что этими шторами была отмечена последняя и, как быстро выяснилось, бесплодная попытка ее родителей быть вместе! Но она не знала этого. И магическая вера в уют, порождающий счастье, без спросу поселилась и жила в ее душе.

Дорога до таежной речки заняла самое большое час. Когда двигатель был заглушен, на мгновение их обступила тишина, в которой жило пение птиц, стрекот кузнечиков, звуки легких шорохов из кустов.

Мама девочек вылезла из машины и потянулась. Большая женщина с серо-голубыми глазами; ее пепельные волосы подлежали ежедневной завивке. Она раскинула покрывало, достала разделочную доску и кухонное полотенце, красиво нарезала колбасу, сыр, овощи, от души накрывая этот немудреный стол. Перламутровый маникюр – зависть всех соседок – играл на солнце. Грядки она полола только в перчатках. Как родная сестра эта женщина была похожа на те иностранные переводные картинки с броскими блондинками и брюнетками, что покрывали гитары и мопеды парней из семидесятых. Образ намеренно поддерживался до сих пор.

Она приехала в этот городок из деревни, нашла работу кастелянши в детском саду и жила у родственников, когда Павел вернулся из армии. После недолгих ухаживаний они поженились, и муж привел ее в свой большой дом, который они строили вместе с отцом. Там молодая сноха пришлась ко двору и, став женой и матерью, осталась этим вполне довольна.

Павел, отец девочек, работал шофером, возил директора большого завода, жившего недалеко от них в большом служебном доме. Работа эта не забирала много сил и оставляла достаточно свободного времени. Павел был высок, узок в кости, сутуловат. Темные волосы носил длиннее, чем было принято. Усы были предметом его неустанной заботы и тайной гордости. Однако у женщин он особого успеха не имел, проигрывая это соревнование брутальным особям с соседних улиц, которые пили, как лошади, и колошматили своих жен кто во что горазд.

Поздний и единственный сын простых родителей, он ни в чем не знал отказа. С детства его основную страсть составляли автомобили. К тридцати годам ему удалось обзавестись москвичом – директор помог. Много времени Павел проводил в своем гараже, соседские мужики шли к нему за советом, и он никому не отказывал. Но на радость жены с ними он почти не пил, что ему прощалось вопреки неписаным законам этой клубной культуры.

Павел искренне не понимал, как люди работают на производстве, изо дня в день выполняя одно и то же. Кроме автомобилей, свою жизнь он заполнял самыми разными вещами. Его техническое призвание странным образом переплеталось с потребностью в красоте. Он увлеченно занимался устройством своего дома: наладил паровое отопление, пристроил не лишенную изящества веранду. Баню он устроил по образу и подобию сауны, о которой никто в их местах и слыхом не слыхивал. Все инженерные и, так сказать, художественные идеи он черпал в журналах, кипами лежащих в его мастерской.

Он разводил породистых голубей и держал странных на вид собак. Огород его, как говорили соседи, был «устроен по уму». Все живое тянулось к нему. Дочерей своих он любил бесконечно, никогда, однако, не показывая этого на людях. С женой они жили мирно, и всем окрестным сплетницам в их семье не к чему было придраться.

Девчонки скинули одежду и неловко, по каменистому дну вошли в обжигающе холодную воду. Раз, два, три – и они уже бултыхались и плескались. Через пять минут Алка начала ныть. Они вышли и растянулись на старых полотенцах.

Солнышко пригревало, спины обсыхали. Щенок, по горло сытый Алкиными тисканьями и не пожелавший участвовать в купании, развалился в тени. Когда девчонки угомонились, он неловко поднялся на крепенькие передние лапы, пристроил задние под круглый животик, зевнул. Потом встал, нерешительно махнул коротким хвостиком и заковылял к Тане. Ткнул мокрый нос в ее бок. Она повернула голову. Протянула руку и погладила его. Он лизнул ладонь и неловко завалился. Таня гладила его по головке и по пузику.

Инка деловито разматывала удочку.

– Танька, – позвала она. Девчонки посмотрели друг на друга и расхохотались. Обе помнили день первой в их жизни рыбалки, три года назад. Они сделали тогда удочку из длинной кленовой ветки, привязали к ней леску с крючком на конце и долго пытались поймать что-то в заполненном водой карьере неподалеку. Мальчишкам как-то удавалось извлекать оттуда мелких карасей, которые годились только на корм кошкам. Девчонки так ничего и не поймали, но радость, свет и смех этого дня остались с ними навсегда.

С тех пор в деле рыбной ловли Инка, можно сказать, преуспела.

Таня побрела вдоль заросшего травой берега, щенок остановился и нерешительно смотрел вслед. Она обернулась, присвистнула и побежала. А он только того и ждал, с готовностью ринувшись в игру. Таня резко остановилась и присела ему навстречу, он доскакал и взгромоздил передние лапы на ее колени, а она, чувствуя эту подвижную теплоту и жизнь под своими руками, ласкала и обнимала его. Щенок вывернулся и плюхнулся задними лапами в траву, припал на передние, виляя хвостом и требуя продолжения игры. Она убегала, щенок догонял. Она раскрывала ему объятия, и он благодарно в них падал. Они были полностью поглощены друг другом, и жизнь была прекрасна.

Инкин отец смотрел на них. Откуда она взялась такая? Желая объяснить себе что-то, он попытался припомнить ее мать, какой та была в детстве, и не мог. Сколько в этой девчонке было жизни и нежности. И грусти. Она не была красива, как он привык думать до сих пор. Слишком худая. Неяркие черты. Русые волосы, длинные темные ресницы…

Инка выудила шесть рыбешек, мама быстро их почистила и сварила уху.

– Паша, девочки, идите есть.

Щенок, получив сосиску, устроился в тени.

Поев, девчонки снова плюхнулись в реку. Вода на мелководье успела нагреться. Алка было настроилась заныть, но Инка втихаря показала ей кулак, и та, быстро прикинув, что купаться вместе лучше, чем в одиночестве сидеть на берегу, оставила эти попытки до более подходящего момента. Они навозились в воде досыта и выползли буквально на четвереньках.

Когда день склонился к вечеру, стали собираться. Девчонки отбежали переодеться, под босые ноги больно подкатывались шишки, толстый слой опавшей хвои пружинил, запах нагретой на солнце смолы обволакивал все вокруг. Инка с Таней стянули купальники и надели сухие трусики. Инка просунулась в майку и натянула шорты. Таня надела платье из легкой тонкой ткани, застегнула пуговицы на груди. Лифчики летом не носились.

В ходу у Тани было всего лишь два платья, которые она выбрала из кучи тряпок, что принесла бабушкина подруга от своей подросшей внучки. Оба из натурального материала, платья подошли по цвету и идеально сидели, она убедилась в этом перед зеркалом. Остатки кучи были навеки заперты в шкафу.

Павел взглянул на Таню. Такого уже давно не носят. И где только она это берет? Необъяснимым образом платье ее украшало. Таня поймала его взгляд и опустила глаза. Поспешила усесться в машину, исподволь наблюдая за ним. Инка сидела рядом, щенок дремал на ее коленях. Отец докурил, захлопнул дверцу и, обернувшись, взъерошил собаченку шерстку на загривке. Тот завилял хвостом и лизнул палец.

Все ждали, как обычно, Алку, которой мама вытирала волосы. Она плюхнулась рядом с Инкой и, не церемонясь, перетащила к себе щенка.

Как зачарованная, Таня смотрела на руку, лежащую на руле.