Читать книгу Легенда Арагона - Елена Свиридова - Страница 11

Маура, как и многие дети, росла шалуньей. Но из детских лет ей запомнилась всего одна шалость, которая вызвала гнев у обожаемого ею сеньора графа. С тех пор она научилась недетской способности думать, прежде чем что-либо сделать. Рассудительность и обдуманность поступков стали чертой характера маленькой мавританки.

Как-то дети решили поиграть в комнате Карлы, горничной Алетеи Долорес. Здесь всей мебели были только кровать, стол и два больших шкафа. Вот эти-то шкафы и облюбовала Маура, а вместе с нею графиня и её брат: дети хотели лучше спрятаться, чтобы Карла, которая звала обедать, подольше не могла их найти.

Каково же было удивление ребят, когда они, щёлкнув ключом, обнаружили, что один из шкафов – вовсе не настоящий шкаф, а ловко замаскированная дверь в маленькую тёмную комнату без окон.

В полной темноте они нащупали стоявший в углу массивный стул, такой большой, что все трое забрались на него и начали обрадованно перешёптываться, строя предположения, где и как их станет искать Карла, как она будет сердиться, а они попросят у неё прощения и съедят всё, что она подаст им на обед.

– А я поцелую Карлу, – сказала Алетея Долорес, – и скажу, что мы больше не будем так озорничать.

– А если будем? – спросил её Рафаэль Эрнесто.

– Нет, – твёрдо ответила Алетея Долорес, – когда даёшь обещание, нужно его выполнять. Мы и так нехорошо делаем, что заставляем добрую Карлу бегать по этажам замка и заглядывать во все комнаты. Давайте поклянёмся, что прячемся в последний раз.

Рафаэль Эрнесто и Маура нехотя согласились, и все трое примолкли…

Первым уснул рано поднявшийся и уже набегавшийся с утра Рафаэль Эрнесто, потом Алетея Долорес положила головку на колени Мауры.

Маура ещё какое-то время прислушивалась, не идёт ли кто-нибудь, но всё было тихо, очень тихо, и она, откинув голову на спинку стула, крепко уснула.

Сколько времени они проспали, дети не знали. Рафаэль Эрнесто завозился на месте, спрыгнул на пол и недовольно сказал:

– Я хочу есть. Мне здесь надоело.

– А Карла нас так и не нашла, – разочарованно протянула Маура.

– Тогда давайте сами найдёмся, – предложила Алетея Долорес.

Они выбрались из «шкафа» и остановились в растерянности: комната горничной, недавно ещё залитая солнечным светом, была погружена в кромешную тьму. Дети ощупью нашли дверь и, притихшие, чувствующие, что их озорство зашло слишком далеко, не сговариваясь, отправились по гулкому коридору, освещённому факелами, в комнату дона Эрнесто.

Однако комната графа была пуста, как и другие помещения, в которые они заглянули… Обитатели замка куда-то пропали, даже padre Алонсо покинул свою келью.

Зато с улицы доносились крики, по всему двору метались зажжённые факелы.

– Наверно, вернулся с войны дядюшка Себастьян, – радостно предположил Рафаэль Эрнесто.

– Не-ет, – в раздумье протянула Алетея Долорес, – когда уезжают на войну, то так скоро не возвращаются. Дон Себастьян уехал совсем недавно… Неужели пришла весть, что его убили?!

– Смотрите, смотрите! – крикнула в это время Маура, до половины высунувшись в окно. – Факелы даже за мостом, по берегу рва!

– Они там! – донёсся снизу чей-то крик. – Дон Эрнесто! Дети в окне Вашей комнаты!

Маура отпрянула от подоконника. Дети, побледнев, уставились друг на друга.

– Ищут… нас… – пробормотал Рафаэль Эрнесто…

– Кто?! Кто придумал?! – граф задыхался от ярости. Таким Маура ещё никогда не видела этого большого доброго сеньора, и когда он посмотрел ей в лицо круглыми от бешенства глазами, девочка, как завороженная, медленно шагнула вперёд и сказала:

– Это я… Я придумала.

– Ты?! – дон Эрнесто схватил её за шиворот и поднял к самому своему лицу.

Маура близко увидела, как затряслись его губы и наполнились слезами глаза.

– Мы тоже! Мы тоже! – закричали в один голос Алетея Долорес и Рафаэль Эрнесто и заплакали. – Мы все вместе придумали, мы тоже виноваты…

Граф отпустил Мауру, почти бросил её на пол и, сильно сутулясь, вышел из комнаты, хлопнув дверью…

Наутро Алетея Долорес и Рафаэль Эрнесто попросили у отца прощения и за себя и за Мауру, и пообещали, что такого больше не повторится. Сама же Маура почему-то так и не решилась подойти к дону Эрнесто. Она притихла и надолго ушла к мастерицам, которые учили её вышивать.

Когда же пришло время занятий грамотой у padre Алонсо, и Маура изредка встречала в коридорах замка высокую фигуру графа, ей хотелось убежать и спрятаться, но она останавливалась и смотрела в его лицо с мольбой, всем своим видом говоря: «Простите меня, сеньор!»

Но он проходил мимо, даже не взглянув на неё, и ещё долго после этого случая дон Эрнесто был внешне холоден и к своим детям, и к Мауре.

А она каждый вечер горько плакала, сжимая спрятанный под подушкой ключ от комнаты-«шкафа». Ключ случайно остался в её кармане, и Маура не знала, что с ним делать.

Как-то раз, когда мама Роса, весь вечер утешавшая её, наконец, уснула, Маура встала и подошла к склеенной фарфоровой девочке. Осторожно взяв со стола нож, она отковырнула кусочек и опустила ключ внутрь статуэтки. Осталось только приклеить осколок на место.

Но просить склеивающий состав у гончаров она не решилась бы. Маура обвела глазами тёмную комнату. Ну, конечно! Как она раньше не догадалась!

В углу возле печи лежит глина. Недавно у них починяли печь, и эту глину мама Роса до сих пор не вынесла из комнаты. Маура, наблюдавшая за работой печника, знала, что глина может крепко соединить даже большие камни, не говоря уже о маленьком кусочке.

Бесшумной тенью девочка скользнула к печи, взяла сырой комок и, размяв его в руках, исправила статуэтку, даже тщательно вытерла с неё полой платьица грязные следы от своих пальчиков.

Если бы Мауру спросили, зачем она всё это делает, она вряд ли смогла объяснить.

Спрятав ключ в надёжном месте, девочка успокоилась, легла в постель и, глядя в дощатый потолок, дала себе клятву больше никогда-никогда не сердить дона Эрнесто и вообще стать послушной, такой, например, как сеньорита Алетея Долорес…

Уже год Маура считалась невестой Карлоса. Они были красивой парой: стройный юноша, один из лучших воинов, и черноглазая горничная-мавританка с милым смуглым личиком.

Хотя Маура жила теперь в замке, в той самой злополучной комнате, заняв место Карлы, она почти каждый вечер приходила навестить маму Росу и Карлоса.

Роса бережно хранила когда-то разбитую, но тщательно склеенную фарфоровую куклу, которая так напоминала ей маленькую Мауриту. Кукла всегда стояла на столе. Вместе с нею Роса садилась обедать, ей говорила ласковые слова перед тем, как уснуть.

Когда она брала статуэтку в руки, внутри что-то легонько позванивало, должно быть, остался какой-нибудь камешек или осколок. Этот звон был приятен Росе – будто фарфоровая девочка разговаривала с нею, а когда вечером приходила настоящая Маура, оживленная, румяная и весёлая, Роса не знала, куда себя деть от радости.

Старшая прачка гордилась девушкой, как родной дочерью, и, к слову сказать, гордилась не зря. Непоседливая и работящая, Маура прекрасно справлялась со своими обязанностями.

Она была не только горничной Алетеи Долорес, но и единственной её подругой. Сеньорита могла положиться на свою мавританку, как на саму себя, – та не только умела хранить тайны, но и обожала юную графиню, боясь причинить ей зло даже в помыслах.

Поужинав с Росой, Маура и Карлос шли гулять и бродили до глубокой ночи. Иногда Карлос заводил речь о том, что они могли бы пожениться. Однако Маура, как всегда, была настроена решительно против.

Юноша не понимал причины её отказа.

– Ты думаешь, что ещё слишком молода? – спрашивал он. – Но ведь в деревне есть девушки, которые вышли замуж в двенадцать лет, а тебе скоро шестнадцать! Вот отправят меня на войну, и поминай, как звали… А может, ты меня вовсе и не любишь?

В ответ Маура обвивала руками его шею, наклоняла к себе высокого воина и, горячо поцеловав в губы, шептала:

– Люблю! Ещё как люблю!.. Но зачем обязательно жениться? Появятся дети, я только и буду делать, что ухаживать за ними, некогда будет даже с сеньоритой поболтать.

– Так ты не хочешь потерять место горничной?

– Какой глупый! – сердилась Маура и даже отталкивала Карлоса. – Разве в этом дело?.. После «Арагонского леса» я начала вышивать другой большой ковёр… Недавно прочитала о Персии. Там такие красивые города из белого камня, огромные мечети, сплошь покрытые каменными кружевами!.. Ну и… всякие заморские звери, каких у нас здесь не бывает…

– Всё от этих книг! – ворчал Карлос. – Зачем было учить тебя грамоте? Все девушки думают о женихах да о свадьбе, а ты – о заморских зверях…

– А мне приятно, что мастеровые прямо толпой идут в ткацкую, где висят мои работы. Где бы ещё они повидали всех этих птиц и зверюшек, которые у нас не водятся? Я их сделала очень похожими. А ты знаешь, Карлос, как высоко ценит мои вышивки сам дон Эрнесто! – с гордостью говорила Маура. – Он даже заказал мне орнамент для обрамления портрета сеньоры Эсперансы. Я вчера только закончила, а сегодня уже видела свою работу в Красном зале. Знаешь, Карлос, и правда, хорошо получилось… А после персидского города вышью молодому сеньору портрет Сида Кампеадора. Он не просил, но я знаю – будет очень рад, он такой хороший, добрый…

– Что-то ты расхваливаешь дона Рафаэля Эрнесто, – хмурился Карлос. – Нравится?

– А кому он может не нравиться? – поддразнивала Маура. – Разве только злобному горшечнику Муньо. Ну, будет тебе дуться, Карлос, ты же знаешь…

– Да, я знаю, знаю… – теперь уже он начинал целовать её, пьянея и говоря что-то бессмысленное…

Устав от упрёков и расспросов Карлоса, Маура, в конце концов, сказала ему прямо:

– Давай немного подождём со свадьбой, ведь мы всё равно любим друг друга. Мы всё время вместе, и нам хорошо. Видишь ли, Карлос, я боюсь, что не смогу потом заниматься своим любимым делом – вышивкой. Я хочу закончить хотя бы самые крупные работы, какие задумала. Ведь какая красота должна получиться! Люди будут смотреть и радоваться, а я буду знать, что не зря прожила свою жизнь.

Последние её слова обидели юношу:

– Ты так говоришь, Маурита, как будто не замуж пойдёшь, а прямо сразу в могилу: только, мол, и живёшь сейчас, а потом жить перестанешь.

– В какой-то мере ты прав, – тихо ответила Маура, виновато опуская глаза.

– Но разве ты не знаешь, что ради тебя, ради того, чтобы ты была счастливой, я готов на всё! – горячо проговорил Карлос. – Даже когда у нас появятся дети, ты не бросишь своего любимого занятия: я попрошу донью Хулию освободить нашу маму от работы, чтобы она смогла помочь тебе… помочь нам. Прости, Маура, но ты как-то неправильно всё себе представляешь. Надо меньше читать книг, а больше к жизни людей присматриваться. Мне даже неловко перед друзьями: моя невеста будто не от мира сего.

– Ты и правда поможешь, Карлос? – обрадовалась Маура и даже запрыгала на месте. – Как замечательно, что ты меня понимаешь! И мама Роса понимает. Что бы я делала без вас?.. – с лица девушки на минутку сбежала улыбка. – А и правда, что бы я сейчас делала… в той, другой жизни?..

– Сколько прошло лет, а ты всё не забываешь о прежней жизни, – встревоженно сказал Карлос, которому мать строго-настрого запретила рассказывать Мауре что-либо о том, каким образом та попала в замок Ла Роса.

– Как я могу забыть или не забыть то, чего не знаю? – возразила девушка. – Ты неправильно говоришь. Я хочу вспомнить, но… не получается.

– Ты была маленькая и не можешь помнить.

– Не такая уж и маленькая. Ведь помню же я, как вёз меня на коне твой брат, когда вместе с доном Эрнесто ехал в замок. Так ясно помню, как будто это было вчера!.. А вот раньше, всего чуть-чуть раньше… Словно стена какая-то стоит чёрная, огромная – не заглянёшь через неё… и дон Эрнесто отказался говорить со мной об этом, и Хорхе сердится. Мама Роса только плачет, а ты, похоже, ничего не знаешь, иначе разве бы ты мне не сказал?

– Зачем ты мучаешь себя, Маурита? – беря её за руки, тихо проговорил юноша. – Тебе хорошо с нами, у тебя есть увлечение, цель в жизни, вот и радуйся. Смотри, какая ночь, – он поднял глаза к фиолетовому небу, усыпанному мириадами звёзд. – А утром встанет солнце, мир будет ещё прекраснее.

– Ты хорошо говоришь, – Маура снова улыбнулась. – Да ты не волнуйся, Карлос. Я радуюсь жизни. Вот только… вспомнить бы лицо моей родной мамы!..