Читать книгу Легенда Арагона - Елена Свиридова - Страница 7

Утром родственники погибших собрались вместе и отправились на заупокойную мессу к деревенскому священнику.

Каменная церковь, находившаяся в деревне Ла Роса, была небольшой, с низким потолком, однако уютной и красивой: стены внутри были щедро украшены резьбой и яркой росписью. Едва человек переступал порог, как попадал в иной мир – мир ангелов и святых с неземными красками и причудливыми формами их бытия.

Алетея Долорес пришла вместе с бабушкой Хулией: после мессы padre Игнасио должен был совершить над нею конфирмацию8, так как юной графине ещё летом исполнилось семь лет. Алетея Долорес робела перед непонятным словом и, хотя отец сказал, что её всего лишь помажут миром, но через это священное действие на неё незримо сойдёт благодать Святого Духа и спасительная сила Божия, она всё равно просила отложить совершение Таинства. Граф заколебался, однако донья Хулия была непреклонна, и вот Алетея Долорес стоит в церкви, до отказа заполненной людьми: на панихиду пришли близкие и дальние родственники погибших воинов, а также соседи и друзья. Padre Игнасио, высокий, крепкий человек в парчовой фелони9 и расшитой золотой нитью епитрахили10, читал нараспев густым басом Евангелие.

Алетея Долорес внимательно слушала. Она не знала латинского языка, на котором велась служба, но отдельные слова понимала или же догадывалась об их смысле: padre Игнасио говорил о будущем воскресении мёртвых, о том, что Церковь молит Господа простить усопшим грехи и удостоить Царства Небесного.

И вдруг недалеко от канунника11, возле которого родственники сложили принесённую с собою снедь и где стоял сейчас священник, одна из женщин в чёрном платке заломила руки и громко заголосила.

Вокруг возникло шевеление: люди зашептались, кто-то теребил женщину за плечо, кто-то дёргал за одежду, но она всё голосила, горестно и надрывно.

Сердце Алетеи Долорес сжалось, на глазах невольно выступили слёзы.

– Это Карла из замка, – услышала она тихий голос позади себя. – Её муж сначала жил в нашей деревне… да вон его мать стоит…

– Которая? – так же тихо спросил другой голос.

– Ну, вон, тоже платком утирается! Я их хорошо знаю.

– А-а, вижу… Так его из деревни взяли в войско?

– Нет, он к тому времени ушёл в замок в помощники к конюху… Парень был хороший, серьёзный.

– Молодая, значит, вдова, – сочувственно проговорил голос. – А дети-то у неё есть?

– Нету, Господь не дал, – и последовал вздох.

Видя, что женщина не может успокоиться, padre Игнасио пошёл к ней. Люди расступились. Лицо Карлы, залитое слезами, было, как у безумной: волосы выбились из-под платка, губы скривила гримаса боли, глаза смотрели, но не видели, ничего не понимали.

– Повторяй за мной, дочь моя! – гулко прозвучал в притихшей толпе раскатистый и спокойный голос священника. – Боже правый, помилуй нас, грешных… Спаси нас от геенны огненной…

То ли от того, что духовный пастырь взял её за руку, то ли от его приятного голоса, но Карла словно очнулась и начала покорно повторять за ним фразы на испанском языке:

– Не дай погибнуть душам нашим… Дай нам силы претерпеть беды и напасти… и ощутить радость бытия. Аминь! – удовлетворённо закончил padre Игнасио. – Крепись, дочь моя, Господь сделает тебя не только сильной духом, но и счастливой. Ты молода, и впереди у тебя не только печаль, но и много радости… Крепитесь, дети мои! – ещё громче обратился он ко всем остальным.

Алетея Долорес была восхищена: ей понравился этот большой человек в длинной красивой одежде, которого она видела сегодня впервые. Поэтому, когда панихида закончилась и подошло время для совершения над нею Таинства, Алетея Долорес уже не боялась, напротив, охотно подошла к священнику и доверчиво улыбнулась.

– Узнаю эти светлые волосы, – весело пророкотал padre Игнасио. – Растёт красавица, достойная своей матери. Ну-ка, возложим на тебя, чадо, печать дара Духа Святого.

Он взял пахучее миро, крестообразно помазал лоб девочки и сказал:

– Освящены мысли твои.

Затем помазал веки:

– Будешь идти по стезе спасения под лучами благодатного света.

Уши:

– Да будешь чутка к слышанию Слова Божия.

Губы:

– Дабы оказались уста твои способными к вещанию Божественной истины.

Помазывая миром поочерёдно руки, ноги и грудь немного растерявшейся девочки, padre Игнасио говорил:

– Руки твои освящены на дела, угодные Богу, а ноги будут ходить по стопам Заповедей Господних. Облекшись во-всеоружие Духа святого, моли, чадо, о укрепляющем нас Иисусе Христе.

_____________________

Полная впечатлений, взволнованная и словно просветлённая, Алетея Долорес, едва вернувшись домой, бросилась искать брата. Но Рафаэля Эрнесто нигде не было видно.

Комната его также пустовала.

«Может быть, он опять у воинов?» – подумала девочка и отправилась на крепостную стену.

Наверху было холодно. В бойницы врывался сильными порывами ветер, тяжёлые тучи, казалось, нависли прямо над башнями. Зима подошла совсем близко.

И вдруг Алетея Долорес увидела женщину в чёрном платке. Это была та самая молодая вдова по имени Карла, которая голосила во время панихиды. Сейчас она, словно каменное изваяние, стояла у проёма бойницы и смотрела куда-то вдаль, и только ветер трепал углы платка, порываясь сбросить его с головы скорбящей.

Алетея Долорес решила было уйти, чтобы не беспокоить Карлу, но ей стало так жаль эту красивую женщину, так захотелось, во что бы то ни стало, утешить, что она подошла и, тронув Карлу за юбку, спросила:

– Ты ждёшь своего мужа?

Та вздрогнула и посмотрела на девочку, словно не узнала. Но вот её взгляд прояснился, и она ответила:

– Нет, сеньорита, я больше не жду мужа. Он умер, и мне очень тяжело.

– Мне тоже тяжело, – вздохнула Алетея Долорес, – ведь у меня нет мамы. Хоть она давно умерла, а всё равно мне грустно, а бывает даже очень грустно… У тебя есть мама?

Взгляд Карлы потеплел. Она как-то по-новому, внимательно, посмотрела на маленькую графиню.

– Да, есть, сеньорита. Она живёт в деревне Эль Клабель12, и я раз в неделю навещаю её.

– Ну, вот видишь! Значит, твои дела не так уж плохи! – наивно воскликнула Алетея Долорес, чем вызвала у Карлы грустную улыбку.

– Вот ты где, красотка, – вдруг раздалось у них прямо над головой. Это неслышно подошёл начальник стражи Педро Вальдес, тот, кого окрестили в замке Бычьим Глазом.

– Ты нас напугал! – Алетея Долорес даже сердито топнула ножкой.

– Ах, простите, сеньорита! – с насмешливым поклоном произнёс Вальдес. – Но я желаю поговорить вот с этой особой. Не могли бы Вы оставить нас?

Алетея Долорес с удивлением смотрела на покрытого кольчугой толстяка с лоснящимся круглым лицом и чёрными масляными глазками. До сих пор никто из обитателей замка не разговаривал с нею так дерзко. Алетея Долорес была маленькой, но знала, что она графиня, кроме того, от природы обладала развитым чувством собственного достоинства. Но хуже всего было то, что от наглеца исходил мерзкий запах вина.

– Вот я сейчас скажу отцу, чтобы он распорол своим большим мечом твой толстый живот, – спокойно сказала девочка, меряя взглядом начальника стражи, – тогда ты, может быть, поймёшь, что хозяйка здесь я. Убирайся! – коротко приказала она и величественным жестом указала в сторону лестницы.

– Проклятье! – выругался Вальдес, и его глаза вдруг налились кровью.

– А, так это о тебе мой брат говорил – «Бычий Глаз»! – воскликнула Алетея Долорес и засмеялась. – Правда, я не видела настоящих быков, – сказала она, немного успокоившись, – но думаю, что они выглядят не так глупо, как ты. Убирайся, олух Царя Небесного, – повторила графиня любимое выражение бабушки Хулии, когда та кого-нибудь ругала.

Вальдес, вне себя от ярости, промычал что-то нечленораздельное, но рисковать своей должностью ему не хотелось: графа он боялся. Поэтому, не говоря больше ни слова, начальник стражи круто развернулся и пошёл прочь, каждым ударом каблуков с силой впечатывая свою злость в каменный пол.

– Он тебя обижает? – повернулась Алетея Долорес к молодой вдове.

– Он мне досаждает, сеньорита. Требует, чтобы я вышла за него замуж.

– За такого противного?! – передёрнула плечиками графиня. – Хочешь, я скажу отцу, и этот толстый приставала с красными глазами оставит тебя в покое?

– Нет, добрая донья Алетея Долорес, – покачала головой Карла. – Не стоит беспокоить сеньора графа из-за таких пустяков.

– Для тебя это пустяки? – строго и недоверчиво переспросила девочка и вдруг ясно увидела, что глаза Карлы полны слёз. – Ну-у, это уже совсем никуда не годится, – протянула она с огорчением. – Я сейчас же пойду к отцу и всё ему расскажу.

– Прошу Вас, сеньорита, не надо! – снова запротестовала та.

– Но ты плачешь!

– Это совсем от другого. Просто мне очень, очень грустно… Я всё время думаю о погибшем муже и о том, что осталась одна.

– А знаешь, что говорит бабушка Хулия? Она говорит: «Если тебе грустно, то нужно через силу улыбаться; если хочется плакать, то надо заставить себя спеть весёлую песню». Я пробовала, и грусть сразу проходит. Ну-ка, спой что-нибудь… Карла, я очень прошу тебя, спой!

– Милая сеньорита, я даже говорю с трудом: слёзы просто сдавливают мне горло. Как же я буду петь? Простите, Бога ради, донья Алетея Долорес.

– Но я не хочу, чтобы ты грустила и была одна, – твёрдо сказала девочка. – Должен же кто-то помочь тебе!.. Вот что! Я придумала! Ты умеешь танцевать?

Карла не успела ответить: на крепостной стене появился Хорхе.

– Сеньорита Алетея Долорес, Вас просит к себе сеньор граф, – сказал Валадас ещё издалека.

– Да? Прекрасно! Я сама хотела сейчас идти к отцу. Карла, дай-ка мне руку. Ты пойдёшь со мной.

Хорхе привёл их к библиотеке, но сам не вошёл. Карла, повинуясь настойчивости графини, несмело протиснулась вслед за нею в приоткрытую дверь.

Рафаэль Эрнесто был возле отца, посвежевшего и чисто выбритого. Брат держал под мышкой большую красивую книгу. В библиотеке находился ещё один человек, с которым бабушка Хулия до сих пор не разрешала общаться, хотя Рафаэль Эрнесто не раз просил её позволить ему и Лете сходить в комнату к белобородому загадочному старику.

«Наверно, он святой», – вспомнила девочка предположение брата, поэтому она с любопытством и некоторым страхом в душе воззрилась на старца, будто сошедшего с одной из картин Красного зала.

А дон Эрнесто удивлённо приподнял брови, когда увидел появившуюся в дверях молодую служанку. Алетея Долорес, перехватив его взгляд, сказала:

– Отец, прости, что я начинаю говорить первой…

– Ничего, я тебя слушаю.

– Я хочу научиться танцевать. Ты позволишь, чтобы Карла учила меня этому?

– Ах, сеньор! – решила подать голос Карла. – Донья Алетея Долорес так настаивает, а я ведь… повариха.

Дон Эрнесто улыбнулся: от его внимательного взгляда не ускользнуло ни то, что женщина в чёрном платке, ни то, что её нос и глаза припухли от слёз. «Дочка жалеет вдову», – подумал он, а вслух сказал:

– Я думаю, что поваров у нас хватает, а вот горничная для моей дочери очень нужна. По поводу танцев Алетея Долорес замечательно придумала: каждая молодая арагонка умеет танцевать, пора учиться этому искусству и графине де Ла Роса. Как тебя зовут?

– Карла, сеньор.

– Ну вот, Карла, сегодня же поговори о своих новых обязанностях горничной с доньей Хулией. И пусть твои занятия танцами с моей дочерью будут носить самый серьёзный характер. Справишься?

– Конечно, сеньор.

– Со мной тебе не будет грустно, – заверила Карлу Алетея Долорес.

Когда за служанкой закрылась дверь, дон Эрнесто сказал:

– Раз уж мы заговорили о том, что рано или поздно приходит пора чему-то учиться, то я должен представить вам, мои милые дети, вашего учителя и духовного наставника, – он сделал полуоборот к неподвижному и молчаливому старцу. – Будете звать учителя – padre Алонсо.

При этих словах графа старик склонил голову и снова выпрямился.

– Padre Алонсо научит нас читать? – спросил Рафаэль Эрнесто, обращаясь к отцу.

– Друг мой, обо всём, чему вас научит padre Алонсо, он поговорит с вами сам. Я лишь хочу показать комнату, где вы теперь будете заниматься. Думаю, что уже сейчас можно провести первое занятие. Не так ли, padre?

– Безусловно, сеньор, – немного надтреснутым голосом ответил старик.

Чувствовалось, что он испытывает сильное волнение, но всеми силами пытается это скрыть.

Рафаэль Эрнесто и Алетея Долорес переглянулись и, без слов поняв друг друга, подошли к padre Алонсо и взяли его за руки:

– Пойдёмте, padre.

– Мы так рады, что у нас теперь есть учитель.

– Обещаем слушаться!

Старик растроганно заморгал и благодарно сжал прохладными ладонями маленькие тёплые руки.

Первый урок у padre Алонсо Алетея Долорес запомнила надолго и потом не раз пересказывала его бабушке Хулии.

– Сегодня я поведаю вам притчу о сеятеле, – сказал padre, когда дон Эрнесто ушёл, а дети сели на стулья за большим столом.

– Что такое притча? – сразу спросил Рафаэль Эрнесто.

– Это иносказательный рассказ: говорится об одном, а подразумевать надо другое. Рассказ этот нравоучителен. О сеятеле – самая первая притча Спасителя. Вот как её передаёт в евангелиях Матфей13: «Вот, вышел сеятель сеять, и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы. И поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать. Кто имеет уши слышать, да слышит».

В этой притче дороге уподобляются люди, нравственно огрубевшие. Слово Божие – семя – не может проникнуть в их сердца: оно как бы падает на поверхность их сознания и быстро изглаживается из их памяти, нисколько не заинтересовав их и не вызвав в них никаких духовных возвышенных чувств. Каменистой почве уподобляются люди непостоянные в своём настроении, у которых добрые порывы так же неглубоки, как тонкий слой земли, покрывающий поверхность скалы. Такие люди не способны ради Божественной истины жертвовать своими интересами, изменить привычный образ жизни, начать неуклонную борьбу со своими дурными наклонностями. При первых же испытаниях они падают духом и соблазняются. Говоря о тернистой почве, Христос имеет в виду людей, обременённых житейскими заботами, людей, стремящихся к наживе, любящих удовольствия. Житейская суета, погоня за призрачными благами, как сорная трава, заглушает в них всё доброе и святое. И, наконец, люди с чутким к добру сердцем, готовые изменить свою жизнь согласно учению Христову, уподоблены плодородной земле. Они, услышав Слово Божие, твёрдо решают следовать ему и приносят плод добрых дел, кто в сто, кто в шестьдесят, кто в тридцать крат, каждый – в зависимости от своих сил и усердия.

Заканчивает Господь эту притчу знаменательными словами: «Кто имеет уши слышать, да слышит». Этим заключительным словом Господь стучится в сердце каждого человека, призывая его внимательнее заглянуть в свою душу и понять себя: не подобна ли его душа бесплодной почве, покрытой лишь сорной травой? Даже если это так, то не следует отчаиваться. Ведь не годная для посева почва не обречена навеки оставаться такой. Старание и труд земледельца могут сделать её плодородной. Так и мы можем и должны себя исправить постом, покаянием, молитвой и добрыми делами, чтобы из духовно ленивых стать благочестивыми и добродетельными.

Завершив своё объяснение. Padre Алонсо осенил себя крестом и подумал: «Да простит меня Господь за то, что осмеливаюсь толковать Его слова. Всё-таки сейчас я зовусь „духовным наставником“, а значит, обязан пояснить…».

– Как это замечательно! – прервала его мысли Алетея Долорес. Подперев щёку рукой, она мечтательно смотрела куда-то в потолок.

– Padre Алонсо, я хочу не только слышать Слово Божие, но и читать его, – сказал Рафаэль Эрнесто и весь напрягся, будто ожидая отказа.

– Этим мы сейчас и займёмся на уроке грамоты… сын мой, – успокоил его учитель. – Но, может быть, вы устали, и следует отдохнуть?

Дети дружно запротестовали. Тогда padre Алонсо достал откуда-то из-под стола небольшую квадратную доску, выкрашенную в чёрный цвет, и мелом написал на ней первую букву латинского алфавита…

…Проходили дни и недели. Дети занимались охотно, были дисциплинированны и понятливы. Рафаэль Эрнесто не расставался с книгой о Сиде Кампеадоре, преодолевая одну страницу за другой. Оказалось, что у мальчика превосходная память: он запоминал наизусть многие строки поэмы и часто повторял их, разгуливая по дорожкам сада или крепостной стене.

А вскоре у padre Алонсо появилась ещё одна ученица.