Читать книгу Обручник. Книга третья. Изгой - Евгений Кулькин - Страница 51

Ему приснилось то, чего он никогда не думал ни увидеть, ни услышать. Вернее, если увидеть, то в кино. А коли испытать, то в какой-то иной, менее варварской форме. Но во сне все происходило по классической схеме.

Он не знает тот город, в который вошел босиком и с посохом, на набалдашнике которого сидела райская птичка.

Он еще не знал, кем является павшему перед ним народу, только голос, сошедший с небес, предупредил:

– Не доверяй всеобщей любви, ибо ничего нет на свете лукавей ее.

И он не позволил целовать себе ноги. Но – шел.

Теперь люди кланялись ему в пояс. И что-то бубнили.

Сталин несколько раз пытался прислушаться, чтобы уловить хоть одно знакомое слово. Но – тщетно.

А голос с неба изрекал:

– В мире все поделено пополам. Небо принадлежит Богу. А земля – Дьяволу. Равно как и в человеке: душа служит – Всевышнему. А тело – Низшему Духу.

Из каких-то наук Сталин это знал.

Если не знал, то предполагал о существовании подобного.

Тем более что слух усладили стихи:

Он подошел к неким вратам.

И тут все перед ним преклонили колени.

Он попытался открыть врата и вдруг услышал:

И ему стало горько.

Горько оттого, что он подвел людей, что устремились за ним, считая, что он знает выход из Домны греха, как назвал он это сутолочное место.

Поворотив же назад, он вдруг увидел, что те, кто только что лежали перед ним ниц, воспряли.

И лица их построжели, а глаза налились гневом.

– Ты нас подвел к тупику! – кричали одни.

– Нет тебе народного почитания! – твердили другие.

Голос же с неба вещал:

– С этого начнется новый духовный труд.

И шли стихи:

А народ все гневел. Вослед за плевками в него полетели камни.

– Ты ввергнул нас в веру в тебя! – стонал некто.

Ударили в набат.

И тогда кто-то вскричал:

– Распять его на Голгофе!

А другой уточнил:

– На кресте!

И тут же – из трех, палых от летучего урагана сосен, был сооружен аляповато-грубый крест.

Сталин взгромоздил его себе на плечи и понес.

Чья-то длань вонзила ему под глаз шип от розы.

Кто-то возложил на чело колючий терновый венец.

– Ату его! – орала толпа.

А голос с небес вопрошал:

– Готов ли ты ответить за грехи всего человечества?

– Нет! – ответил Сталин. – Для этого нужна особая честь.

– Какая же?

– Быть четвертованным.

– Но ведь мучения кончатся мгновенно. А народ требует их делить и делить.

– Это не мой народ! – ответил Сталин. – Свой я приучил молчать.

И вдруг он открыл, что диалог вел вовсе не с небесами, а с неким бесовским баловнем, вознесшимся над ним на ходулях.

И вдруг он узнал его. Это был Ленин.

И тогда прорезался истинный голос с небес:

– Ты был слугою двух господ – антихристу Марксу и дьяволу Ленину. Они призвали к опеке сперва твой разум, потом и душу. И отравили сознание ядом безбожия. Я не могу тебе помочь и потому умолкаю.

– Но если не ты, то кто же?

И Сталин услышал хохот Ленина:

– Это, батенька, стало политическим штампом.

И кто-то опять прочел стихи:

И тут кто-то – хлыстом – жиганул его поперек тела.

Гвозди не лезли сперва в ладонь, потом в крест: гнулись.

Кровь заливала ему глаза.

И все же увидел он прокуратора.

Им был Троцкий.

Мефистофельски усмехнувшись, он спросил:

– Так веришь ты в коммунизм в отдельно взятой стране?

Кругом засмеялись.

И в этих зубоскалах он узнал своих: Бухарина, Рыкова, Радека, Пятакова…

– А где же Зиновьев?

– Он – писец. Гонит протокол допроса.

– Значит, – вопросил Троцкий, – будем молчать?

И в это время кто-то прижег его каленым железом.

И Сталин воскликнул:

– Пролетарии всех стран, будьте вы прокляты!

И тут Сталин проснулся.

Уши изнуряла мелодия «Интернационала».

А по крыше дачи барабанил дождь.

И где-то далеко рыдала радиола.

И голос, но теперь уже въяве, произнес:

– Власть тьмы – это и есть дух времени.

Хотел было это записать.

Но поленился искать бумагу и карандаш.

И снова ушел, сперва с некую дрему, а потом и в более приличный сон.

Как раз в тот, при котором видения исключаются как факт.