Читать книгу Полоса отчуждения - Евгений Кулькин - Страница 31

Эта шутка Вадима Максиму больше чем не понравилась.

Они как раз стояли возле своих машин, и рядом проходил, явно коренной, северянин, один из тех, о ком сейчас много баек и анекдотов.

И вот Вадим его поприветствовал:

– Привет, земляк!

Тот остановился, улыбаясь.

А Вадим добавил:

– А назвал я тебя так, потому что земля по тебе стосковалась.

И эта «невкусность» прошла как бы по лабиринтам памяти, и Максим вспомнил, как одну старуху так же, как Вадим, спросил:

– Не зажилась ли ты, бабуля, на этом свете?

И та смиренно ответила:

– Истинно баишь, да Господь Бог иного мнения. Он говорит: «Живи, Варвара, пока дураки не переведутся». Ну а ты даешь мне право думать, что это случится далеко не скоро.

Когда Максим ему это рассказал, Вадим долго молчал.

Потом произнес:

– Интересно, сколько эта змея за свою жизнь добрых людей перекусала?

И что Вадим машину в комнату свиданий превратил, Максим тоже не одобрял.

Но это, наверно, больше оттого что девки и молодые женщины на него, как говорится, не клевали.

Правда, одна хромоножка как-то произнесла:

– Если ты не женат, водило, продай кадило.

Он на всякий случай улыбнулся, так и не поняв, при чем тут церковный атрибут.

– И как тебя супруга отпускает одного в вольное плаванье? – продолжила, – неужели надеется, что устоишь перед такой, как я, например?

– Это надо у нее спросить, – буркнул Максим.

Если честно, он еще не раскусил, что такое женщины на стороне.

Хотя с Верой сексуальные утехи происходили не только нерегулярно, но и с какой-то такой натяжкой.

Уж больно страдальческое у нее было при этом лицо.

Правда, во время близости оно на короткое время оживало. Вернее, делалось сколько-то отрешенным, не битым обреченной сосредоточенностью. После совокупления она надолго закрывалась в ванной и порою, как слышал он, даже рыдала.

Нынче Максим устроил себе выходной.

Решил отдохнуть, как это не кощунственно прозвучит, от Вадима.

Его стало в нем раздражать все.

От барской внешности до безудержной болтовни.

И как-то один из постоянных его клиентов, который порой ездил и с Вадимом, сказал:

– Он слишком густо заряжен положительными частицами, что они наскакивают друг друга, и дальше идет сплошной негативизм.

Клиент какое-то время ехал молча, потом – в разговоре – снова въехал в тему Вадима:

– От таких людей слишком быстро забираешь то, что в них было главным. И дальше остается только одно эхо.

Максим хотел записать это изречение, да постеснялся.

А когда клиент вышел, то забыл, как оно звучит в точности.

Однако суть он уловил.

Но не более того.

У Веры было одно, если так способно сказать, мужское пристрастие.

Она увлекалась – одновременно – радио и фотоделом.

Придумывала какие-то загадочные снималки и прослушки.

И даже переписывалась с главным редактором журнала «Техника молодежи».

Только к концу дня, который определил как день отдыха, Максим пришел к выводу, что лучше провести сутки на колесах, чем час под прессом жены.

Нет, пресса никакого не было.

И какого-либо другого угнетения тоже.

Но его постоянно преследовали ее полунадсадные вздохи и длинные, как причитания, молитвенные приохи.

Так, если это перенести в атмосферу, ведет себя гром, все дальше и дальше ускребаясь от места, где дал по затылку не ожидающей подвоха земле.

Но вот что было удивительным, в какой-то мере такая жизнь не сказать, что устраивала Максима, она как бы вписывалась в мораль, исповедуемую его бабушкой.

Та говорила: «Баба – это что твоя ухаба. Наедешь – тряхнет. Остановишься – боднет. Поэтому притишь свою прыть, и козырь будет, чем крыть».

Мудрая была бабушка.

Тем более что уверяла: в их роду не было ни одного развода.

«Сходливость – это крест. А крест – для двоих насест».

Потому смирение Максима не покинуло даже тогда, когда через его судьбу катком прошла безалаберность Вадима.