Читать книгу Твердь. Альтернативный взгляд на историю средних веков - Галина Колесник - Страница 6

Пришла ночь, и вновь стало покойно и благостно, и, только где- то вдалеке, за стенами Замка, в омутной сонме речного ракитника, ухал проснувшийся филин. И вознёсшись в торжественном гимне грядущему Полнолунию, вершил Песнь Песен, – Небесный Хор луговых кузнечиков…

Замок затих, смирённый той чуткой, непродолжительной дрёмой, что приносит с собой короткая летняя ночь.

Но Гедерик не принял объятий Морфея. Бессонному бдению была причина, – он ждал Гостя…

Барон возлежал, приподнявшись на высоких подушках и, полуприкрыв веки, бесстрастно взирал на танцующий в камине огонь. Иногда лицо его «оживало», – внезапная судорога, искажая, пробегала по нему туманной, речной рябью, потревоженного зеркального двойника. Иногда горькая усмешка, скользнув тишайшим ужом, приподнимала краешек тонких, надменных губ,…но холод величия и бесстрастья был начеку, – убивая малейшее проявление чувств.

И тут, где- то за стеною покоев барона, и ещё дальше, в самой, что ни на есть глубине спящего, и почти не освещённого коридора, послышался ему скрип, а затем, – едва различимый шорох. Гедерик обернулся к двери и, приподнявшись на локте, напряжённо вслушался. Но слабость вновь напомнила о себе, – и холодный пот так внезапно прошиб его, облизав липким, гадливым языком от макушки до пят, что всё вмиг, и разом в нём задрожало, и сердце кинулось в панике к горлу, и туда, выше, – на свободу! И не смогло…

Неведомый внутренний страж немилосердно и больно прихватив его цепкими, железными крючьями дёрнул вниз, – и на место! Гедерик застонал и опустился на подушки.

А по коридору уже кто-то шёл, тихой, но торопливой поступью, приближаясь к двери спальни. Шаги замерли близ порога, и тут же послышался условный стук.

«Войдите!» – негромко и хрипло отозвался Гедерик, отирая платком взмокший лоб. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель скользнул маленький человек в длиннополом плаще.

«Бартоломео!» – надломленный голос барона выразил нетерпение. И италиец, красиво прихватив тонкими пальцами, край роскошной, широкополой шляпы, небрежным, летящим движением снял её, обнажив кудрявую, сицилийскую голову.

«Закрой дверь», – тихо сказал Гедерик, и мгновение спустя, длинный брус засова, уже ловко и быстро входил в паз дверного косяка.

И в то же самое время, за стеной спальни барона произошло ещё одно событие. Из небольшой ниши полутёмного коридора вышел некто, другой. И был он невысокого роста, коренаст и широкоплеч. Тишайшим шагом, приблизившись к покоям Гедерика, он неуловимо слился с дверью, – растворяясь в ней Единым Дыханием и Слухом…

«Тебя никто не видел?» – вопрошал между тем барон, сверля недоверчивым взглядом своего гостя. И Бартоломео, усмехнувшись, отрицательно покачал головой, – «Нет».

«А то, ведь, сам знаешь…», – загадочно-зловеще молвил Гедерик.

И умный италиец, понимающе склонив к плечу голову, потупил глаза. Он знал.

«А теперь о главном», – устало откидываясь на подушки, и жестом указывая гостю кресло у камина, тихо заговорил больной, – «Надеюсь, ты принёс мне то, что обещал?» Бартоломео, уже, было расположившийся по-хозяйски в великолепном саксонском кресле, воскликнул, – «Ах, да!» И легко поднявшись, подошёл к постели Гедерика. Откинув полу плаща, он бережно отвязал от пояса небольшой, тонкого пергамента свиток и, улыбаясь подал его барону, сопроводив свои движения лёгким поклоном. Гедерик нетерпеливо вонзил пальцы в долгожданный, лакомый кус, и довольно ворча, сломал печать, и развернул бумаги. Бартоломео же, вернувшись в кресло, снова разлёгся в нём, блаженно протянув к огню, прихваченные ночной росой, носы коротких, щеголеватых сапожек.

А Гедерик, с трудом разбирая, малопонятный, незнакомый почерк, медленно, но терпеливо постигал строчку за строчкой, – то, тяжко вздыхая, то, злобно цедя сквозь зубы проклятия. И словно запамятовав то, что он сейчас в спальне не один, – переполненный болью, и опустошённый, внезапно раскрывшейся перед ним тайной, обманутый барон, следуя дальше и глубже по неумолимо уходящей вниз лестнице строк, – уже негромко разговаривал сам с собой, ещё, и ещё раз пробегая глазами прочитанное, – и снова возмущаясь, и снова негодуя…

«Стало быть», – бормотал он, меж тем, болезненно морщась, – «Мы с Эрвином родные только по материнской линии, и, разумеется, этот полукровка, – не Хепберн!» Тут он поднял глаза от бумаг и, глядя прямо перед собой, жёстко и мрачно заключил, – «А это многое решает!»

И вновь, опуская сумеречный взгляд к написанному, продолжал, – «Мало того, что Эрвин самозванец, без роду и племени, так он ещё нечестивец и прелюбодей, нагло лишивший меня святого права на отцовство! И Говард, которого я всегда считал своим единственным сыном и наследником, мой Говард, – ни что иное, как плод греховной связи бесстыжего „братца“ и моей Мины!»

«Ах, Мина, Мина!» – горько молвил он, качая головой, и глаза его наполнились слезами. И, отирая их, Гедерик уже снова перечитывал самое начало текста.

«Да!» – вдруг торжественно-зловеще вскричал совершенно прозревший барон, – «Что уж говорить о Мине, если моя мать, которую я любил безумно, и почти боготворил, – моя мать оказалась самой обыкновенной шлюхой!»

Но образ легкомысленной потаскушки, в коем он, вспоминая, старался представить её, никак не вязался с божественно-прекрасным ликом Дельфийской гречанки Пенелопы. И его отец, тогда ещё совсем юный Карл фон Хепберн, ради этой «заморской» красавицы, пошёл против родительской воли, – разом разорвав и помолвку, и добрые, дружеские связи с древним и благородным сакским родом. И уже сосватанная за него, белокурая недотрога Хельга фон дель Браун, надолго засиделась в «старых девах»…

«Итак!» – решительно свёртывая бумаги, изрёк Гедерик, – «Всё изложенное здесь, неоспоримо доказывает то, что единственный Хепберн, настоящий Хепберн из нас троих, это, безусловно, – я, и только, – я!»

И он, надменно вздёрнув подбородок, окинул притихшего Бартоломео породистым, королевским взглядом.

«А этих двух самозванцев, – Эрвина, и его мальчишку», – безапелляционно заключил барон, упиваясь собственным всесилием, – «Я завтра же выкину вон из замка!»

«Или нет!» – тут же отверг Гедерик собственное решение, – «Для них этого будет слишком мало! Тюрьма или плаха, – вот, что меня действительно утешит!»

«Да!» – повторил он мстительно и веско, – «Тюрьма или Плаха!»

И внезапно, будто обессилев от бремени новых забот, барон погрузился в тягостное раздумие. Некоторое время его лицо оставалось холодным и неподвижным, разве, только, бескрыло билась голубая жилка на виске, да едва трепетали полуприкрытые веки, выдавая некое, скрытое метание души. И, не то, чтобы, её скаредность, а, скорей, неспособность жертвенно расстаться с тем, единственно-дорогим, что у него было, – ради благой цели. Но, единственно-дорогое, уже обдуманно и прозаично делилось на три, соразмерно объёмистому кошельку Великого Магистратуса Балька, и, кроваво-чёрному, как адова пропасть карману горбатого Цвикского палача Зуля…

Озадаченный долгим затишьем, Бартоломео приподнялся с кресел, и негромко кашлянул, напоминая Гедерику о себе. Больной дёрнул щекой, шумно вздохнул, и, нащупав незрячим, мутноватым взором обеспокоенное лицо ночного гостя, – поманил к себе.

«Утоли моё любопытство», – молвил барон, и глаза его приобрели прежнюю осмысленность, – «Ведь после всего, что я здесь узнал», – он подбородком указал на прочитанный свиток, – «Пора бы тебе назвать и имя моего „благодетеля“?!»

Италиец задумчиво свёл брови к переносице, давая понять Гедерику, что пытается вспомнить и это досадное упущение.

«Имя! Имя!» – почти стонал больной, раздражаясь молчанием собеседника.

«Кайвель Хетч», – наконец отозвался Бартоломео, суеверно оглядываясь на дверь, и добавил едва слышно, – «Чёрный Магистр…»

«Дальше! Дальше!» – нетерпеливо размахивая зажатыми в кулаке бумагами, старался разогнать памятный «туман» в голове италийца барон, – «Кто он такой?»

«О! Это был необыкновенный человек», – негромко продолжил гость, – «К его услугам прибегали не только простые смертные, а также многие высокородные господа. Были и особы королевских кровей», – здесь он снова понизил голос до шёпота, – «Но всё это делалось тайно, и держалось в тайне…»

«Сдаётся мне», – перебил его, озарённый внезапной догадкой барон, – «Что это тот самый, Сакский Мерлин, о котором мне, как- то, приходилось слышать, и слышать довольно лестное. Не так ли?»

Италиец кивнул, подтверждая мысль Гедерика, и далее говорил уже сам.

«Известно и то, что был наделён Сакский Колдун силой, данной ему от Самого…», – Бартоломео вдруг, как-то странно дёрнул головой и, прислушиваясь к себе, принялся с ожесточением растирать ребром ладони напряжённую шею.

Гедерик ждал.

«Сношение с духами умерших, проникновение в души живых, через третье, или четвёртое лицо, и многое другое…», – сумеречный и глухой голос италийца, словно читал поминальную молитву.

«Так! Так!» – ободряюще поддакнул барон, лишая Бартоломео последней надежды на скорое окончание разговора, – «Ну-ка, расскажи поподробнее об этом Мерлине. Ведь ты же самолично ездил к нему с моим запросом?!»

«Ездил», – неохотно отозвался гость, – «При передачи бумаг имел короткую беседу, а через два дня пришёл за ответом».

«О чём говорили?» – не давая опомниться, безжалостно «добивал» визитёра Гедерик.

«По поводу бумаг и говорили!» – раздражённо ответствовал италиец, – «Только вот этот паршивец, внук его, Эд, всё шнырял туда-сюда, сволочь рыжемордая, всё чего-то вынюхивал, пока сам Кайвель не „успокоил“ его затрещиной! Да, всем силён был старик!» – как-то туманно закончил свою злобную тираду Бартоломео.

«Был! Был!» – заражаясь нервозностью гостя, вспылил Гедерик, – «Почему же ты о нём упоминаешь в каком-то прошедшем времени!?»

«А потому», – заговорил снова «допрашиваемый», глядя куда-то поверх головы барона беспокойными глазами, – «Потому и был, – так как сейчас его уже нет!»

«Нет его…» – неуверенно повторил он, косясь на огонь, – «Нет!»

«Сгорел?!» – не отпуская с «мушки» свою «жертву», жадно прошептал барон.

«Сгорел!» – эхом вторил италиец, – «В ту, самую ночь, когда ответ был мной получен. Я на обратном пути остановился горло «промочить», – продолжал он сбивчиво, – «А как светать стало, двое мужиков оттуда и приехали. Ночью, говорили, пожар-то и случился, и они, мол, нечаянными свидетелями оказались. Ещё говорили, что престранно всё началось; будто пламя изнутри в крышу ударило, и сорвало её! И вкруг жилья кольцо огненное возникло само по себе! К стенам подступило, – и разом весь дом занялся! Мужиков, то, ужас обуял, – бухнулись они на колени, да давай молитву творить, а когда головы от земли подняли, всё уж кончено было, темно, да тихо как прежде, одне головёшки на том месте светятся…»

«Кто же поджог устроил?» – озадаченно молвил Гедерик, – «Может внук его?»

«Внук? Как же!» – с какой-то злорадной расстановкой процедил италиец, – «Ясно кто! Сила Нечистая!» И он коротко и глухо рассмеялся.

Гедерик подавленно замолчал. Замолчал и Бартоломео. Оба смотрели на огонь, но каждый думал своё…

«Вот нелёгкая меня возьми!» – неспокойно ворочалось в голове у барона, – «И чего это я с ним связался. Не иначе, как он и спалил колдуна! Оплачу его услуги, и пусть убирается!»

«Отдал бы он мои деньги, – да и дело с концом!» – тосковал Бартоломео, – «Думается мне, что ответом на бумаги барона, колдун сам себе приговор и подписал! Кликаю Силу Нечистую, – а она вот уже и рядом! Тьфу, ты!»

И, будто прихлопнутый, этим немудрёным, коротким оберёгом, – барон вдруг судорожно закашлялся, и недовольно взглянув на замершего гостя, сунул руку в глубину подушек, извлекая оттуда небольшой, упитанный мешочек.

«Держи, заработал!» – хмуро буркнул Гедерик. И ещё раз взвесив на ладони «уходящее» золото, отправил его Бартоломео.

Светлея лицом, италиец ловко поймал «добычу», и, преувеличенно-радостно кланяясь, начал попятное движение к заветной двери, и уже было протянул руку к засову, как..,

«Стой!» – вдруг что-то вспомнив, резко «осадил» его барон, – «А кто отец Эрвина? В бумагах об этом не написано. Может колдун тебе что на словах велел передать?» И он вопросительно-грозно уставился на Бартоломео.

«Нет! Нет! Ничего не знаю!» – испуганно оборачиваясь, залепетал гость, – «Даже Сакский Мерлин не дерзнул произнести вслух его имя. Только лишь сказал, что он…»

«Кто?!» – бледнея, в предчувствие ещё одной нераскрытой тайны, прохрипел Гедерик.

«ВЕЛИЧАЙШИЙ!» – трепетно выдохнул италиец и исчез за дверью…

…………………………………………………………………………………………..

Изумление в глазах барона держалось ровно столько, сколько требуется для жизни ночному мотыльку, попавшему в пламя свечи. И вот уже – боль, досада, презрение, злорадство! О, какую палитру чувственных мазков вынес на его лицо внутренний художник!

«Так он, Величайший!» – глумливо скалясь, прошелестел Гедерик, и, шутовским жестом, снял с головы несуществующую шляпу.

Чуть ярче обычного вспыхнул огонь в камине, да рукоятка засова приподнялась на палец от двери…

Гедерик захохотал.

«Величайший!» – всхлипывал он, гримасничая и кривляясь, и снова разражаясь хохотом, – «Величайший Шут!»

За спиной барона, над самым изголовьем кровати внезапно раздался престранный звук, будто лопнула струна и что-то, невидимо обрываясь, зашелестело, падая, и безголосо покатилось по каменным плитам. Безумный смех замер на губах и Гедерик, судорожно глотнув, приподнялся на локте, близоруко всматриваясь в пол.

Откатившись так далеко, что уже и не достать, почти у самого порога двери, тускло поблескивал колокольчик с оторванным язычком…

«Чёрт!» – коротко взвизгнул барон и, в бессильной ярости, хватил кулаком по ночному столику.

Рукоятка над дверью дрогнула и, приподнимаясь, грозно выпрямилась. Освобождённый длинный брус засова, сверкнув острой гранью, стремительно и наглухо влетел в паз косяка.

Неживая рука барона, полубессознательно потянулась к маленькому нательному крестику на шее.

КРЕСТА не было… Гедерик помертвел.

В глаза ударил Свет!

Из камина на железную приставку посыпались искры. Пламя победоносно взлетело над поленьями и, ширясь, выплеснулось сквозь редкие зубья литой, чугунной ограды, высоко вверх. Барон охнул и зажмурился.

Но уже затрещали, заскрежетали боковые держатели и, минуту спустя, тяжёлая каминная решетка, словно чьей-то могучей рукой, вывороченная из своего остова, покачнувшись, рухнула на пол и …сорвала Огненный Занавес!

«Майн Гот!» – тоненько вскрикнул обречённый, пытаясь загородиться рукой, – «Майн Гот!»

И тотчас послышался ему отдаленный звук колокола, и, союзно с ним, высокий мужской голос торжественно продолжил: «Господь Наш! Сущий на Небесах!»…

…И из Освобожденного Огня вышел Человек в Чёрном.

«Да святится Имя Твое! Да будет Воля Твоя!» – гремел невидимый оратор…

Человек ступил на каминную решётку и выпрямился, становясь ростом вдвое выше обыкновенного смертного. Полы плаща бились за его спиной, подобно крылам исполинского ворона, а в ночном бархате великолепной венецианской шляпы горело полумесяцем изумрудно-угольное перо. Ботфорты были высоки, и шпоры к ним – высеребрены звездной пылью.

«И не введи нас во искушение! И избави нас от лукавого!» – настаивал, меж тем, праведник…

Человек прислушался и, резко взмахнув левой рукой, отрубил: «Аминь!»

Голос умер…

Гедерик, вытаращив от ужаса глаза, откатился в самую глубь подушек.

Человек повернулся к барону, и чёрной птицей взлетела тень за его спиной, поднимаясь к самому потолку. И, когда он приблизился, заслонив собой последний Светоч Огня, – Гедерик увидел, как в венце его шляпы вспыхнула, загораясь драгоценным смарагдом, – маленькая, зеленая саламандра…

«Бумаги!» – властно изрёк Незнакомец, и чёрная рука в широком раструбе перчатки, требовательным жестом, метнулась к Гедерику.

И только тут несчастный понял, что до сих пор сжимает в кулаке давно уже прочитанный свиток. Гедерик протестующее-безголосо замотал головой и обеими руками намертво прижал к груди «драгоценные» сведения.

Чёрное лицо Незнакомца дрогнуло в усмешке и, …пальцы барона разжались. Свиток легко и бездумно скользнул в открытую ладонь Пришельца.

«Нет!» – взвизгнул Гедерик, пытаясь дотянуться до бумаг. Но Человек, приставив палец к губам, отступил назад и, повернувшись к барону спиной, отправил свиток в Огонь.

Гедерик, привстав с подушек, подавленно взирал, как Беспощадное Пламя развернуло тонкий пергамент и, словно удостоверившись в его подлинности, мгновение спустя, обратило Великую Тайну в ничтожную кучку пепла.

Но, уже попирая страх, поднимался из самых глубин души негодующего барона праведный гнев, и возвращалась речь, и обреталась прежняя самоуверенность.

«Да ты знаешь, кто Я!» – загремел оживающий Гедерик, воинственно потрясая пустым кулаком, – «Я Барон! Барон Хепберн!»

Человек повернулся от Огня и молча шагнул к барону.

«И я докажу это завтра», – уже едва слышно и неуверенно пробормотал, затихая, Гедерик. Краска сбежала с его лица, и Жизнь поторопилась следом.

«ЗАВТРА?!» – усмехнулся Незнакомец, низко склоняясь над мертвецом, – «Для тебя не наступит ЗАВТРА!» И тяжелая ладонь закрыла пустые глаза несостоявшегося барона…

«СДЕЛАНО!» – молвил Человек в Чёрном и, мгновение спустя, шагнул в Огонь. Пламя сомкнулось за его спиной. Врата закрылись. И камин погас…