Читать книгу На перекрестье дорог, на перепутье времен - Галина Тер-Микаэлян - Страница 12

В Константинополе Багдасар распрощался с Гургеном Юзбаши – тот далее следовал в Венецию. Ночь он провел на постоялом дворе в Галате, а с утра отправился в Кумкапы, где находилась резиденция армянского патриарха Богоса. Ибо только патриарх Богос, пользуясь привилегиями, дарованными главам немусульманских миллетов (религиозная конфессия, наделенная юридическими правами), имел право лично войти к султану. Багдасар рассчитывал, что патриарх поддержит его ходатайство – разве не о благе народа армянского он печется? – да и требовалось-то всего лишь подтвердить, что пристройка к храму, где он учит детей, и сама школа принадлежат церкви, поэтому являются вакуфом, не подлежащим обложению налогом.

Лодочник, старый грек с хитрыми глазами, запросил немыслимую сумму за то, чтобы доставить его в Кумкапы, поэтому Багдасар решил лишь переправиться на каюке через Золотой Рог, а от Эминёню идти пешком. Однако он давно не был в Стамбуле, поэтому долго плутал по извилистым улицам, пока не выбрался на побережье в районе Зейтинбурну, а там случайно повстречавшийся армянин подсказал ему, в какую сторону повернуть. Наконец взгляду его предстал дворец патриарха. Молодой прислужник, оглядев покрытые пылью одежду и лицо священника, недовольно поджал губы.

– Садись, тер хайр, подожди, – ничего не выражающим голосом произнес он, – я доложу и узнаю, сможет ли сегодня Святейший тебя принять.

«Называет патриарха Святейшим, как католикоса, – возмущенно подумал Багдасар, сидя в приемной на стуле и поджимая под себя пыльные ноги, – нет на Земле уголка, куда не проникла бы лесть!»

Патриарх Богос принял Багдасара, предварительно заставив дожидаться более двух часов, и не предложил сесть. Багдасар откровенно и подробно рассказал ему обо всем – о побеге крестьян, приказе паши бросить в зиндан священников, неожиданном требовании уплатить несоразмерный и незаконный налог и запрете вести занятия. Закончил просьбой получить указ, подтверждающий вакуф церковной школы.

Патриарх слушал с полузакрытыми глазами и неподвижным лицом, на котором внимательный наблюдатель мог бы отметить легкую тень досады. Однако Багдасар, измученный долгой дорогой, непривычной для жителя Карса жарой и бессонной ночью из-за великого множества клопов на постоялом дворе, таким наблюдателем не был. Поэтому он вздрогнул от неожиданности, когда по окончании его речи патриарх резко вскинул голову и холодно произнес:

– Как я понимаю, ты высказывал недовольство налогами, взыскиваемыми Карсским пашой. Признайся, тер, хайр, не ты ли сам способствовал побегу армянских крестьян в русские владения?

Багдасар настолько растерялся, что не сразу сумел ответить. Патриарх Богос, склонив голову на бок, терпеливо ждал, и острый взгляд его глаз, которые теперь полностью открылись, пронизывал стоявшего перед ним священника. Все же Багдасар сумел собраться с силами и ответить:

– Побег армянских крестьян был действительно вызван непосильным бременем налогов, но я к этому не имею отношения, Србазан хайр.

Возможно, патриарх был бы более снисходителен, если бы Багдасар использовал обращение «Вехапар тер», а не «Србазан хайр», но Багдасар твердо решил соблюдать субординацию: «Вехапар тер», по его мнению, следовало называть одного лишь католикоса всех армян. И голос Богоса стал еще суще:

– Когда паства нарушает законы, отвечать за это должен прежде всего пастырь. Мне жаль, что священники Карса не наставили должным образом свою паству, тер хайр. Мне говорили, ты образованный человек, значит, должен знать, что налоги нужны для содержания войска и удовлетворения нужд пашалыка. Известно ли тебе, – голос патриарх неожиданно сорвался на крик, – что великий Мехмед Фатих, завоевав Константинополь и утвердив своим декретом армянское патриаршество, дал армянам возможность свободно исповедовать свою веру, торговать и богатеть? Известно ли тебе, что армяне, жившие в вечном страхе при императорах Византии, с радостью приветствовали османов-освободителей? И единственно, чего потребовал благородный Фатих от армянских священнослужителей, это наставлять свою паству, дабы все истинно верующие армяне свято почитали законы.

Патриарх умок, потому что на него напал кашель – столь сильное возвышение голоса оказалось непосильным для его горла. Это дало Багдасару время успокоиться, и, когда кашель умолк, он с достоинством ответил:

– Я изучал историю, Србазан хайр.

Патриарх Богос, очевидно, ощутил некоторую неловкость из-за своего взрыва. Кивнув, он сказал уже намного тише:

– В таком случае, тер хайр, ты должен понимать, что патриархат Константинополя заинтересован в сохранении добрых отношений с Портой. Русские даже теперь, в мирное время, постоянно засылают в мусульманские страны своих лазутчиков, те будоражат армянское население, призывая оказывать поддержку русской армии, и зовут армян переселяться в российские пределы.

Багдасар пожал плечами.

– Меня политика не интересует, Србазан хайр, – спокойно ответил он, – я посвятил свою жизнь делам церкви и образования. Когда народ наш выберется из тьмы, каждый армянин сумеет сам найти для себя достойный путь. Поэтому я и обращаюсь с просьбой о получении письменного указа, подтверждающего для нашей школы право на льготы, которыми в Османской империи пользуется армянская церковь. Ибо платить налог, какой требует паша, ни мои ученики, ни я не в силах.

Патриарх Богос принял высокомерный вид.

– Это не тот вопрос, с которым следует обращаться к патриарху Константинополя, тер хайр, но все же я попрошу епископа Гарабета разобраться, – он повернулся к сидевшему чуть поодаль от него мужчине в епископском облачении, – Србазан хайр, прошу тебя выслушать и решить, что мы можем сделать.

Тот, кого патриарх назвал Гарабетом, поднялся и сделал Багдасару знак следовать за собой. Коснувшись губами перстня на милостиво протянутой ему руке патриарха и получив благословение, Багдасар последовал за Гарабетом. Остановившись у высокой резной двери, епископ распахнул ее и пропустил гостя в просторный, богато обставленный кабинет.

– Садись, тер хайр, – любезно проговорил он, дернул за веревку и, звонком вызвав слугу, велел: – Подай вина и сладостей.

Внезапно ощутив дрожь в ногах, Багдасар опустился в удобное мягкое кресло.

– Благодарю.

В горле у него внезапно пересохло, и Гарабет, словно догадавшись об этом, налил вина ему и себе.

– Мы рады видеть тебя в Константинополе, тер хайр, – сказал он сдержанно, но намного более приветливым тоном, чем патриарх, – как прошло твое путешествие?

Багдасар сделал два глотка и, почувствовав себя лучше, впервые как следует разглядел епископа. Гарабет был старше него лет на пять, лицо имел красивое, с тонкими чертами. Крупный орлиный нос и горделиво посаженная голова придавали его облику величественное, почти царственное выражение, в темных продолговатых глазах затаилась легкая усмешка. Багдасар внезапно представил себе, как выглядит его пропыленная одежда в этом роскошном кабинете, и почувствовал себя неловко.

– Спасибо, хорошо, Србазан хайр, – ответил он и, чтобы как-то оправдать свой пропыленный костюм, добавил: – Однако последняя часть дороги оказалась немного пыльной.

– Как! – воскликнул Гарабет. – Разве ты плыл не морем?

– Я шел пешком, Србазан хайр, со времен молодости обожаю пешие прогулки. К тому же, я плохо ориентируюсь в Константинополе и боялся, что гребцы увезут меня не туда, куда нужно. А сейчас мне хотелось бы все же понять, как относится патриархат к моей просьбе.

Поднявшись, Гарабет подошел к двери и, плотно прикрыв ее, потянул за рычаг. Послышалось журчание воды, и внезапно ожили два маленьких фонтана.

– Теперь можно спокойно разговаривать, – пояснил епископ удивленному гостю, – журчание воды – прекрасное средство от любопытства ближних, тер хайр.

– Я слышал, это средство используют в султанском дворце, но не думал….

Смущенно запнувшись, Багдасар умолк.

– Что во дворце армянского патриарха живут по тем же правилам, что и во дворце падишаха вселенной? – закончил его фразу Гарабет и улыбнулся. – Мы здесь живем намного лучше, тер хайр. Намного! Потому что мы не беднее султана, а жизнь наша спокойней. И патриарх Богос этого покоя терять не хочет, поэтому я заранее скажу: ты не получишь письменного указа, и твоя школа вряд ли будет работать.

– Но почему? – с горечью воскликнул Багдасар. – Я не прошу наград, не прошу денежных пособий, я хочу получить лишь то, что принадлежит нашей церкви по праву, дарованному великим Фатихом! И всего лишь для того, чтобы спокойно обучать армянских мальчиков.

Гарабет вздохнул и возвел глаза к небу.

– Сейчас султан Махмуд никого не принимает, кроме великого визиря и Алет-эфенди. Он в трауре по любимой матери валиде-султан Накшидиль.

Прекрасная Накшидиль умерла осенью прошлого года, а теперь стояло лето, и вряд ли султан империи османов, переживавшей нелегкие времена, мог так долго в уединении предаваться своему горю. Поэтому возглас, невольно сорвавший с губ Багдасара, был полон недоверия:

– Гм.

– Да-да, друг мой, – преувеличенно кротко подтвердил Гарабет, склоняя свою гордую голову, – в наше время трудно поверить, что повелитель великой империи может быть столь предан памяти матери. К тому же, султан очень болезненно воспринимает то, что русский император Александр уклоняется от выполнений пунктов мирного договора – не освобождает удерживаемых крепостей, держит крупную армию вблизи границ и, – он многозначительно поднял палец, – как уже сказал Святейший, не запрещает принимать в русских владениях армянских перебежчиков из турецких земель.

– Ходатайство мое не имеет никакого отношения к русским и мирному договору, – возразил сбитый с толку Багдасар, – речь идет всего лишь о школе.

– Да, конечно. А скажи, тер хайр, что ты слышал о Мануке Мирзояне?

Взгляд Гарабета внезапно стал острым. Багдасар был настолько удивлен сменой темы разговора и тем, что епископ смотрит на него с пристальным вниманием, что ответил не сразу.

– Манук Мирзоян? – растерянно переспросил он. – В юности, когда я учился в Европе, мне доводилось встречаться с ним в Яссах – Манук обучался торговле у одного из моих родственников. Он задал мне много вопросов и показался смышленым юношей, – на лице Багдасара мелькнула добрая улыбка, – потом до меня доходили разные слухи, будто Манук невероятно разбогател и много денег пожертвовал школам для армянских детей.

– Разумеется, ты не скрывал, что знаком с ним.

– Почему я должен был это скрывать? – удивился Багдасар. – Мне непонятна цель твоих вопросов, Србазан хайр.

– Постараюсь объяснить. Ты, наверное, помнишь мятеж, во время которого недовольные реформами янычары свергли султана Селима Третьего и посадили на трон его двоюродного брата Мустафу Четвертого.

Багдасар покачал головой.

– Плохо, Србазан хайр. Разумеется, ходили слухи, но шла война с русскими, Карс осаждали войска Несветаева, и мы узнавали все с большим опозданием.

Гарабет улыбнулся.

– Понятно. А вот нам, жителям Константинополя, пришлось все это видеть своими глазами. Султана Селима свергли и заточили во дворце Топкапы, но новый султан Мустафа, двоюродный брат Селима, никому не пришелся по нраву. Уже спустя год аяны решили, что лучше вернуть Селима и выговорить себе льготы. На деньги Манука Мирзояна было набрано войско, которое возглавил умный и решительный Байракрат. Однако он не успел освободить Селима – султан Мустафа, видя, что его дело проиграно, приказал задушить двоюродного брата. Велел он также прикончить и своего родного младшего брата Махмуда, нынешнего нашего повелителя, но прекрасная Накшидиль сумела спрятать сына. Мустафу свергли, Махмуда сделали султаном, а Манука Мирзояна за его заслуги пригласили в Стамбул и встретили с небывалым почетом. Его назначили драгоманом (переводчик, при дворе султана, должность, эквивалентная советнику министра иностранных дел) султанского двора. Заметь, армянина, тер хайр, а ведь прежде эту должность исполняли только греки!

– Подумать только! – растроганно воскликнул Багдасар. – У этого молодого человека была светлая голова, но я и подумать не мог, что его ждет, столь блестящее будущее.

– Именно Мирзоян составлял проект Бухарестского мирного договора и способствовал его подписанию. Позже Порта обвинила его в том, что он торопил подписание договора по сговору с Кутузовым и действовал на руку русским – мир был подписан всего за несколько месяцев до вторжения Наполеона в Россию, не будь этого, императору Александру пришлось бы воевать на два фронта. И то, что Россия постоянно находит лазейки, чтобы юлить и не выполнять своих обязательств, тоже ставили в вину Мирзояну. Сам же Манук Мирзоян, перебравшись на русские территории, предложил императору Александру грандиозный план: на купленные им в Молдавии земли переселить всех армян из мусульманских земель. В настоящее время Порта считает Мирзояна предателем и с подозрением относится ко всем, кто как-либо был с ним связан.

Багдасар покачал головой.

– Всего этого я не знал, вести из Румелии (европейские земли Османской империи) плохо доходят в Карс. В Европе и Индии люди читают газеты, мы же узнаем новости от купцов, ведущих торговлю с Эрзерумом, Тифлисом и Тебризом. Их больше тревожат Кавказ, отношения с русскими и с Ереванским ханом, ибо от этого зависят оборот товара и спокойствие на дорогах.

– Тем не менее, кто-то оказался заинтересован в том, чтобы тебя обвинили в связях с предателем Мирзояном и намерении тайно способствовать переселению армянских крестьян Карсского пашалыка в его владения. Тебе следует знать, что в Порту на тебя поступил донос.

– Донос, – растерявшись от неожиданности, повторил Багдасар, – это нелепо, я почти не знал Мирзояна. Зачем, кому понадобилось?

Гарабет пожал плечами.

– Откуда мне знать, тер хайр? Судя по всему, доносчик – человек не очень большого ума и не особо сведущий. Дело в том, что Манук Мирзоян умер больше года назад.

– Умер!

– Умер, – подтвердил Гарабет, – одни говорили, упал с лошади, другие утверждали – отравлен. Возможно, его просто хватил удар, когда он скакал верхом. Но сейчас речь не об этом. Главное, что человек, писавший на тебя донос, о смерти Мирзояна не знал – скорей всего, он им вообще не интересовался, просто услышал что-то краем уха и воспользовался, чтобы тебе навредить. Писавший – мусульманин, потому что Аллахом клянется в преданности великому султану. Правда, имени своего не называет. Подумай, кто в Карсе может так тебя ненавидеть?

Под пристальным взглядом епископа Багдасар нервно поежился, но все же твердо ответил:

– Я поддерживаю добрые отношения с мусульманами Карса и не знаю никого, кто был бы на меня сердит. Даже паша Мехмед-Эмин, хотя и был сильно зол во время нашего последнего разговора, спросил у меня совета.

– О чем же вы тогда говорили?

– Ну… – Багдасар слабо улыбнулся, – я попытался объяснить ему на пальцах теорию налогового нейтралитета Адама Смита.

– Ты ему объяснил… что?

Возможно, впервые в жизни епископ Гарабет изменил своей привычной сдержанности. Он хохотал так, что слезы выступили у него из глаз и потекли по щекам. Не удержавшись, Багдасар тоже рассмеялся.

– Без ложной гордости скажу: паша моим советам внял, и я тому рад, хотя отблагодарил он меня весьма своеобразно – обложил налогом мою школу. Однако написать на меня донос он в любом случае не смог бы – ему просто не хватило бы для этого ума.

Отсмеявшись, епископ утер слезы и покачал головой.

– Хватило бы или нет – это теперь неважно, – сказал он.

– Разумеется, раз Манук Мирзоян умер, – вновь опечалившись, Багдасар перекрестился и приложил руку к сердцу, – мир его душе, он был хорошим юношей.

Гарабет покачал головой.

– Далеко не тем юношей, которого ты помнишь, но дело не в этом – тебя, скорей всего, допросят, чтобы выяснить, виновен ты, или нет. Патриарх Богос вряд ли станет вмешиваться – ведь это касается имперских дел, а не григорианского миллета, – он помедлил, наблюдая, как кровь медленно отливает от лица Багдасара, – но хуже всего, что о доносе стало известно Алет-эфенди, и он им заинтересовался. Не стану скрывать: скорей всего, в ближайшее время тебя арестуют.

Багдасар вытер пот со лба.

– Алет-эфенди, – растерянно пробормотал он, – но почему арестуют? За что?

Имя всесильного временщика знали в каждом уголке Османской империи и за ее пределами. Багдасар немедленно припомнил все, что слышал об Алет-эфенди: при султане Селиме дважды побывал послом при дворе Наполеона Бонапарта, а вернувшись в Константинополь, занял при новом султане Махмуде должность нишанджи (хранителя султанской печати). Однако власть, предоставленная ему Махмудом Вторым, не соответствовала столь скромной должности, она была почти безграничной. Алет-эфенди снимал и назначал министров, казнил, миловал, награждал. По его желанию султан отправил в отставку великого визиря Мехмед-Эмин-Рауф-пашу и назначил Бурдурлу. Говорили, что Алет-эфенди писал очаровательные стихи и музыку, покровительствовал поэтам. И еще ходили слухи, будто он учит молодого султана искусству убивать – тайно или открыто, – если этого требуют интересы империи. Мысли роились, мелькали в мозгу Багдасара, и лицо его из бледного постепенно становилось серым. Гарабет сочувственно вздохнул:

– Тер хайр, это все, что мне известно. О доносе на тебя и об интересе Алет-эфенди к этому делу патриарху сообщил шейх-аль-ислам Мустафа-Асым-эфенди, с которым мы иногда встречаемся для обсуждения некоторых догматов, общих для наших религий, – он человек высокообразованный и философ по натуре. Узнав, что ты пока не арестован, явился в Кумкапы и просишь аудиенции, я убедил патриарха Богоса, что наш долг тебя принять и предупредить. Поэтому тебе и пришлось так долго ждать. И поэтому патриарх говорил с тобой… гм… несколько неблагосклонно.

– Весьма благодарен за предупреждение, Србазан хайр, – губы Багдасара кривились, но он пытался сохранить достоинство, и в тоне его сквозила горькая ирония, – думаю, теперь мне лучше покинуть резиденцию патриарха и отправиться в Галату.

Он встал, и Гарабет тоже поднялся.

– Тебя отвезут, тер хайр, я распоряжусь, чтобы….

Епископ не договорил, потому что на пороге появился слуга, не менее бледный, чем Багдасар.

– Србазан хайр, – пролепетал он, – у входа в резиденцию бостанджи (стражники султана).

– Что ж ты медлишь, проведи их сюда, – резко бросил епископ и повернулся к Багдасару, – что я могу для тебя сделать, тер хайр?

– Моя жена, дети…

– Сделаю, что смогу.

Вошел молодой офицер за ним следовали два бостанджи. Вежливо поклонившись, офицер, обратился к Багдасару:

– Багдасар, сын Микаэла, по приказу великого султана ты должен следовать за нами.

В карете офицер с Багдасаром ехали вдвоем – один из бостанджи сел с кучером, другой пристроился сзади. Офицер не произнес ни слова, но в лице его не было ничего угрожающего. Мельком глянув в окно, чтобы посмотреть, куда его везут, Багдасар узнал Диван-Йолу, главную улицу города, которую пересек, когда шел из Эминёню в резиденцию патриарха Богоса. Карета свернула и остановилась у входа в красивый дворец, в архитектуре которого угадывалась рука Синана (знаменитый архитектор, живший во времена Сулеймана Кануни). Выйдя из кареты, пораженный священник, не удержавшись, повернулся к офицеру:

– Почему меня привезли в этот дворец, ага?

– Приказ нишанджи, ага, – приветливо ответил офицер.

Он распахнул перед Багдасаром дверь в роскошно убранную в европейском стиле гостиную, но сам заходить не стал. Дверь мягко закрылась за спиной священника, и стоявший у высокого окна человек обернулся. Он шагнул вперед и с дружелюбным видом протянул руку, которой Багдасар в замешательстве коснулся.

– Садитесь, месье Багдасар, рад вас видеть, – звучно сказал человек.

Священник осторожно опустился в кресло.

– Благодарю.

От растерянности он даже не сразу сообразил, что они говорят по-французски.

– Я рад вновь с вами встретиться, месье, – задушевным тоном продолжал человек и, видя недоумение на лице гостя, покачал головой: – Неужели вы не помните хамала (носильщика) Алета, с которым познакомились на постоялом дворе в Венеции?

– Бог мой! – воскликнул ошеломленный Багдасар. – Не может быть!

– Столько лет прошло! А тогда мы были молоды, нам не хотелось спать, и ночью мы с вами отправились бродить по городу. У вас был с собой хлеб и немного сыру, мы разделили их поровну, сидели на каменных плитах, ели и говорили, говорили. Я рассказал о своем суровом отце, от которого сбежал, вы – о предстоящей вам учебе в университете в Страсбурге. Поправили ошибки, которые я делал во французском языке. Видите, с тех пор я стал говорить намного лучше.

– Конечно же, я все помню, – растроганно ответил Багдасар, – безумно рад вас встретить, но это так неожиданно!

– Вы читали мне стихи, помните? – он перешел на турецкий: – «Ах, воскресим любовь былую, забытый мой кумир! О ты, чьи брови – полумесяц, приди, затеем пир».

– «Ты в чашу обратись литую и освети весь мир! О ты, чьи брови – полумесяц, приди, затеем пир», – тоже по-турецки дрогнувшим голосом закончил Багдасар, до боли любивший Ахмеда Недима, писавшие стихи, по стилю и ритму подобные турецким народным песням – шаркы.

Словно дыхание юности коснулось их лиц, унеся груз миновавших десятилетий. На глазах Алета выступили слезы, он взволнованно вспоминал:

– Тогда впервые в жизни я решился прочесть свои стихи другому человеку. Можете считать, что вам я доверил свою душу, месье Багдасар. Вы похвалили меня, хотя сделали несколько замечаний – я тогда еще плохо знал законы стихосложения. А потом вы, предложили переложить мои стихи на музыку. И сейчас помню, как до утра мы распевали на набережной, а когда пришло время расстаться, пообещали, что непременно в будущем отыщем друг друга. Доскажем, что не досказали, допоем, что не допели. Видите, я первым сдержал обещание – нашел вас.

Откинувшись на спинку кресла, Багдасар на миг закрыл глаза.

– — Как же все изменилось с тех пор, месье Алет! Мы уже старики.

– Да, – подтвердил его собеседник, – у нас другие заботы, но наши воспоминания остаются с нами.

Внезапно лицо Багдасара выразило тревогу.

– Боюсь, не стоило нам встречаться, месье Алет, – торопливо сказал он, – я безмерно рад вас видеть, но мне только что сообщили, что на меня поступил донос, и я должен ждать ареста. Мне не хочется каким-либо образом вам повредить.

Сидевший перед ним человек на миг приподнял брови, потом весело рассмеялся.

– Повредить? Мне? Аллах с вами, месье Багдасар! Этот нелепый донос не может повредить ни мне, ни вам, но я благодарен за него доносчику – он помог мне вас отыскать. Однако, я вижу, вы безумно устали, и если патриарх Богос не предложил вам быть гостем в его дворце….

Он сделал паузу, и в вопросительном взгляде его мелькнули веселые искорки. Багдасар покраснел.

– В этом не было нужды, я остановился на постоялом дворе в Галате.

– О, Аллах, на постоялом дворе! Неужели вы хотите обидеть меня, вашего старого друга? Если я сразу не пригласил вас в мой дом, то лишь потому, что боялся оскорбить армянского патриарха Богоса, отнимая у него дорогого гостя.

Багдасар испуганно оглянулся.

– Благодарю, месье Алет, однако…

– Слуги покажут вам ваши покои, – любезно прервал его Алет и, подняв глаза к небу, добавил по-арабски: – Пророк говорил: «Кто верует во Всевышнего и Судный День, тот пусть оказывает почет своему гостю»

Лишь расслабив усталое тело на мягкой постели и мысленно вознеся молитву Богу, Багдасар сообразил:

«Алет. И как же я сразу не понял? Да ведь это сам нишанджи Алет-эфенди!»

Несмотря на жару его внезапно охватил озноб. Могущественный временщик Мехмед Саид Алет-эфенди – вот кем стал романтичный молодой хамал, с которым Багдасар однажды в юности коротал ночь в Венеции.