Читать книгу На перекрестье дорог, на перепутье времен - Галина Тер-Микаэлян - Страница 22

Карс, 1818—1821 годы

Со дна побега Ибрагима отношения между Асланой и ее братом стали портиться. Поначалу Вали-ага полагал, что обиженный на него сын скрывается где-то в Карсе и вот-вот вернется. Он послал двух чаушей (адъютант) его отыскать, но те возвратились ни с чем. В положенный час Нурай вошла в дом мужа, но сам муж ее там не встретил, а Вали-ага, оказавшийся в безвыходном положении, объявил: Ибрагим раскаялся в непослушании отцовской воле и решил очистить душу, совершив хадж (паломничество) в Мекку.

Хадж – дело святое, роптать Аслана не посмела, хотя все же не удержалась – намекнула, что следовало бы прежде выполнить долг перед молодой женой. В ответ Вали-ага устремил на нее укоризненный взгляд, испустил тяжелый вздох и возвел глаза к небу, словно моля Аллаха не наказывать сестру за неуместный намек.

Разумеется, тайно от нее он пытался отыскать сына и первым делом предположил, что здесь не обошлось без дочери армянского священника – Ибрагим вполне мог сбежать с девчонкой. Однако джюнджюпы (кавалеристы конного отряда, охраняющего приграничные города) напрасно обыскивали окрестности пашалыка, чауш же, посланный понаблюдать за дочерью Багдасара, доложил: семья армянина живет, как жила – с утра посетили службу в церкви, потом девушка ходила со служанкой на базар, а ближе к вечеру все три женщины пошли в баню. Пока они ходили, священник с сыновьями сидели внизу и читали свои книги, в это время забраться на дерево и заглянуть в окна второго этажа было проще простого. Нет, заверил Вали-агу чауш, в доме никто не прячется.

Конечно же, острый глаз Анаит сразу приметил следившего за Сатеник чауша, и Багдасар тоже видел человека, заглядывавшего в окна верхнего этажа. Первой мыслью обоих было: Вали-ага замыслил похитить Сатеник. Однако догадливая Нур отмела их опасения:

– Не до Сатеник ему, это он сына ищет. Да и жениться-то он хотел только, чтобы Ибрагима от нее отвадить, зачем ему еще одна жена? Ему больше мальчики нравятся.

– Что ты такое говоришь, Нур, – сконфузилась Анаит, и Багдасар тоже слегка покраснел, хотя ему, как человеку, много повидавшему в Европе, к тому же священнику, все слабости человеческой породы были известны.

– Говорю, что знаю, – Нур оглянулась, посмотреть, не слышат ли ее дети, и понизила голос, – у него хорошенький мальчик есть, Керим. Сирота.

– Но… но ведь Вали-ага держит гарем, – растерянно возразила Анаит.

– Держит, потому что как без женщин? Сам детей не родит, дом вести тоже надо, а готовить кто будет? Сами видели, поесть он любит.

Мудрая и всезнающая Нур была права: Вали-ага, как и положено доброму мусульманину, содержал гарем, но это не мешало ему испытывать влечение к юношам. Незадолго до описываемых событий его внимание привлек красивый мальчик лет тринадцати по имени Керим, просивший милостыню у городской мечети. Бросив маленькому нищему несколько мелких ахче, он велел ему купить себе чистую одежду, сходить в баню, а потом прийти к нему. Мальчик послушно все исполнил, без сопротивления позволил делать с собой все, что угодно, и даже выказал некоторую нежность к своему развратителю.

Вали-ага велел писарю зачислить Керима сакка (водовоз) в одной из рот местной пехоты и постоянно держал его при себе. На первых порах мальчик знал только одну работу: ублажать своего господина. Однако вскоре Вали-ага понял, что Керим может быть ему полезен и в другом – оставшись сиротой с ранних лет, мальчик был отдан родственниками в услужение армянскому купцу и хорошо говорил по-армянски. Порою Вали-ага, сунув своему любимцу мелкую монету, посылал его на базар:

– Купи себе халвы, побегай по базару – послушай, что болтают приезжие армяне.

В Карс, лежавший на пересечении торговых путей, приезжало немало армян из России, и среди них были такие, что мутили народ болтовней. После их рассказов многие ремесленники покидали родные дома, уезжали в Россию – в Тифлис, Григориополь, Таганрог, Астрахань. Обувщики, портные, кузнецы и гончары в основном были армянами, их отъезд приносил городу существенный ущерб, поэтому, едва узнав о появлении в Карсе подобного болтуна, Вали-ага посылал чаушей схватить его и бросить в зиндан. И не было у него в этом деле помощника лучше Керима – шмыгавший среди торговых рядов маленький турок ни у кого не вызывал подозрений, армяне спокойно обсуждали при нем свои дела, а смышленый мальчик умел быстро распознать, кто просто болтает, а кто намеренно смущает людей.

После исчезновения Ибрагима Керим тоже бегал на базар – разумеется, Вали-ага не посвятил его в свои семейные дела, просто велел узнать, что говорят о его сыне. Однако люди лишь повторяли слова самого Вали-аги: ушел к святым местам. В конце концов Вали-ага решил, что Сатеник к побегу его сына никакого отношения не имеет, поэтому спустя месяц совершенно равнодушно отнесся к тому, что священник с семьей отправился в Эчмиадзин, святое место для армян.

В Карс супруги вернулись без детей, и тут Вали-агу почему-то кольнуло неясное подозрение. Он немедленно отправил Керима на базар, и тот, вернувшись, его успокоил:

– Все одно и то же говорят, ага: мальчиков оставили учиться в монастырской школе, а Сатеник обвенчалась в главном храме с богатым купцом из Тифлиса. Говорят, он уже давно засылал сватов, все было обговорено, но родителям хотелось, чтобы венчание совершилось на святой земле Эчмиадзина. Другого я ничего не услышал, ага, сколько ни бегал.

Прошел год, и Аслана уже не скрывала своего раздражения. Ежедневно навещая дочь, она на традиционное приветствие Нурай отвечала вопросом:

– Не вернулся ли еще твой муж, дочка?

Нурай корчила плаксивую гримасу:

– Аллах не хочет моего счастья, мама, зачем только я покинула родной дом?

Она громко хлюпала носом, хотя, если честно, в доме свекра ей было гораздо вольготней, чем с матерью – женам Вали-аги приказано было выполнять любые прихоти его племянницы-невестки. С утра до ночи Нурай бездельничала, валяясь на диване и уплетая сладости, отчего с лица ее не сходили прыщи. Однажды она так объелась пахлавой, что во время визита матери ее вытошнило прямо на ковер, и тогда разозленная Аслана набросилась на брата:

– Если твой сын решил пренебречь женой, – закричала она, брызгая слюной, – то не лучше ли будет моей дочери подать на развод и получить положенный махр, чтобы она могла найти себе другого мужа?

В животе у Вали-ага все оборвалось. Все же он сумел взять себя в руки и, стараясь, чтобы голос не дрожал, кротко возразил:

– Разве может стать предлогом для развода то, что мусульманин исполняет предписанное его верой? Какой кадий разведет женщину на том основании, что ее муж отправился к святым местам?

– И сколько же может длиться паломничество? – прошипела она.

Вали-ага развел руками.

– Из Мекки мой сын хотел отправиться в Медину и поклониться могиле Пророка. Не сердись, сестра, когда мусульманин молится, он может забыть о времени. И никто не вправе его торопить.

Годы шли, Нурай продолжала бездельничать, объедаться сладостями и толстеть. Совершенно обнаглев, она стала покрикивать на жен Вали-аги и помыкала ими, как рабынями. Такая жизнь ей нравилась, разводиться и возвращаться в отцовский дом совершенно не хотелось, поэтому Аслане пришлось ограничиться одними угрозами.

Керим, любимец Вали-аги, взрослел и с годами перерос своего покровителя. Теперь это был не щуплый мальчишка, а высокий юнец, важно расхаживающий по Карсу с видом господина. Лицо у него было еще по-детски круглым, но над верхней губой уже чернели усики, щеки покрылись первым пухом, а во взгляде таилась хитринка. Теперь он научился требовать от Вали-аги награды за свои ласки, а тот, чем взрослей становился мальчишка, тем сильней к нему привязывался.

– Ага, мне надоело служить сакка, я хочу быть чаушем, – дерзко заявил однажды Керим.

Начальник гарнизона Карса погладил подбородок и кивнул:

– Хорошо.

И Керим стал чаушем. Однако желания его росли, и махр Нурай таял на глазах. В бессильной злобе Аслана однажды попыталась объяснить дочери:

– Дура, скоро твой махр исчезнет, как дым. Если ты сейчас не потребуешь развода, то потом уже не выйдешь замуж. Какой муж захочет взять разведенную женщину, не получившую махр от первого мужа? Твой отец во второй раз тебе ничего не даст, не жди.

Ее дочь, развалившись на мутаках (мягкие длинные подушки), грызла сладкий арахис, одна из жен Вали-аги стригла ей ногти на ногах, другая расчесывала волосы, а девочка-служанка носилась взад с блюдами и напитками. Равнодушно взглянув на мать заплывшими от жира глазками, Нурай пожала плечами.

– Зачем мне опять выходить замуж, мама? Я уже замужем и довольна.

Вали-ага, которому одна из жен немедленно доложила о разговоре матери и дочери, довольно погладил бороду. Он велел слуге позвать Керима, а когда тот явился, Вали-ага преподнес ему кольцо с изумрудом и вкрадчиво спросил: