Читать книгу На перекрестье дорог, на перепутье времен - Галина Тер-Микаэлян - Страница 19

С тех пор, как Сатеник с Ибрагимом, получившим в крещении имя Ишхан, после венчания в последний раз обняли родителей и отправились навстречу своей судьбе, Анаит улыбалась очень редко. Молодые везли с собой кошель с золотыми монетами – приданое Сатеник, – драгоценности покойной матери Ибрагима и письмо Анаит к ее брату епископу Араму, сыну Джалала, имевшему приход в Астрахани. Больше года о них ничего не было слышно, наконец с одним из купеческих караванов пришло письмо от Арама:

«… Раньше не отвечал на твое письмо, потому что лгать не хотел, а правда могла бы тебя огорчить, дорогая сестра. Твою дочь и ее мужа Ишхана принял я так, как предписывают наши с тобой родственные узы, и дал им множество советов о том, как им распорядиться имеющимися у них средствами, но племянница моя Сатеник характер имеет весьма несговорчивый и любит поступать по-своему, а Ишхан так ее любит, что во всем ей подчиняется. Я расскажу тебе, что случилось, и ты увидишь, что я прав.

Возможно, тебе известно имя Иоаннеса Варвациса, одного из богатейших купцов России. По происхождению он грек, но еще при императрице Екатерине принял участие в войне с османами, смелостью своей завоевал расположение императрицы и был принят в русское подданство. Взяв в аренду рыболовецкие промысла и солевые прииски в Астраханской губернии, он приумножил свои богатства, но позже отбыл в Таганрог, а в Астрахани оставил заниматься делами своего сына Степана с семьей.

Степан этот человек честный и достойный, но после ранения, полученного в последнюю войну, страдает сильными головными болями, от которых у него иногда даже мутится сознание. Он женился на Екатерине Пушкиной, незаконной дочери бывшего губернского секретаря Федора Пушкина. Недавно от имени Степана Варвациса было объявлено о продаже акций мануфактуры, изготавливающей рыбный клей. Не знаю, помнишь ли ты: акция – это доля в каком-то предприятии, и ее владелец может получать часть прибыли. Поскольку астраханский рыбный клей считается одним из лучших в мире, ценится строителями, кожевниками, обувщиками и прочими ремесленниками, Сатеник решила, что акции быстро принесут им хороший доход. Я убеждал ее, что во всяком деле есть риск, и нельзя вкладывать все, что есть, в одно дело, но она не послушалась, и Ишхан, конечно, пошел у нее на поводу.

Прошло какое-то время, и вдруг выяснилось, что мануфактура Степану Варвацису давно уже не принадлежит, потому что его отец, уезжая из Астрахани, продал свою долю купцам Сапожниковым. Акции, проданные от имени Степана, оказались фальшивыми. Дело темное и некрасивое, Степан Варвацис уверял, что не помнит, как подписывал документы. Многие ему поверили, посчитали, что жена Екатерина и тесть Федор Пушкин воспользовались помрачением, которое находит на него во время приступов. Деньги акционеров исчезли. Все уверены, что их присвоил Федор Пушкин, но официально Пушкин никакого отношения к делу не имеет, никаких претензий к нему предъявить невозможно. Екатерина под тем предлогом, что ей нужно везти маленького сына в Морской кадетский корпус, вскоре уехала в Петербург, ее сопровождал отец Федор Пушкин, а Степан Варвацис остался под следствием.

Из Таганрога приехал извещенный Иоаннес Варвацис, отец Степана. Ради уважения к его имени дело замяли, но известно, что старший Варвацис, уезжая, проклял сына и велел ему рассчитаться с обманутыми людьми. Степан Варвацис продал все, что имел, но, конечно, полностью расплатиться со всеми не смог, Сатеник с мужем получили лишь ничтожную долю того, что вложили.

Сатеник винила себя, просила у меня прощения за то, что не послушалась. Ишхан утешал ее, говорил, что сумеет заработать деньги для своей семьи, но это оказалось не так легко. Сейчас приезжим нигде на промыслах не найти работы, потому что везде трудятся крепостные, а для работы объездчиком нужно знать русский язык и русскую грамоту. Наконец Ишхан нашел работу хамала у персидского купца, но платили ему мало, и Сатеник сильно переживала, говорила, что не хочет сидеть у меня на шее.

Клянусь, сестра, я никогда ни словом ее не попрекнул, но она узнала, что недавно приехавшая в Астрахань жена молодого Сапожникова ищет кухарку, и пошла к туда, ни слова не сказав, не мне ни своему мужу…»

В гостиной своего астраханского дома недавно приехавшие из Петербурга Александр Петрович Сапожников и его молодая жена Пелагея обсуждали полотно Вуаля – портрет недавно умершего князя Александра Куракина.

Когда-то император Павел Первый, вступив на престол, пожаловал своему любимцу князю Куракину принадлежащие прежде казне богатые рыбные ловли и соляные прииски в Астраханской губернии, а Куракин отдал их в аренду купцам Иоаннесу Варвацису и Петру Сапожникову. Он получал от арендаторов в год до полумиллиона рублей и покупал на них бриллианты, за что получил прозвище «бриллиантовый князь»

Прибыль самих арендаторов – купцов Варвациса и Сапожникова – от продажи промысловой рыбы, клея и икры была неизмеримо выше дохода князя. Полученные деньги Петр Сапожников тратил, приобретая картины великих мастеров, и та же страсть передалась его сыну.

После смерти князя Куракина его младший брат и наследник начал распродавать полученное наследство, часто не представляя себе его истинной стоимости. Портрет покойного брата он явно недооценил, и полотно досталось Александру, сыну Петра Сапожникова, за относительно небольшую сумму.

– Вспомни, Саша, – говорила Пелагея, разглядывая красивое лицо любимца императора Павла, – еще покойный брат Ваня рассказывал, будто сам Вуаль был недоволен этим портретом, говорил, что облик князя блекнет из-за такого количества сверкающих бриллиантов. И я вполне с этим согласна.

Александр пожал плечами.

– Вуаль сделал все, что мог, характер Куракина передан достаточно верно.

Оглядев портрет, он хотел сказать что-то еще, но на пороге гостиной появилась мнущая фартук горничная.

– Там женщина, барыня, – застенчиво сказала она Пелагее, – говорит, кухарка. Только не русская, из армян или из персов, я не разбираю. Вы сказывали позвать, коли кто придет.

– Да-да, – Пелагея повернулась к мужу, – извини, Саша, я должна с ней поговорить.

– Конечно, – Александр с улыбкой поднес к губам ее руку, поцеловал и отпустил, – беги, кухарка – это очень важно.

За две недели пребывания Сапожниковых в Астрахани им катастрофически не везло с кухарками. Первая, молодая хохлушка Зоря, в течение пяти дней кормила их безбожно пересоленной пищей, а на шестой сбежала с промысловым объездчиком. Срочно нанятая по рекомендации управляющего дебелая татарка Гульяр готовила неплохо, но на третий день своей работы наотрез отказалась запечь свинину с пряностями и картофелем, как просил Александр, бывший большим гурманом. Растерянная и ничего не понимавшая Пелагея начала было ее уговаривать, но Гульяр заявила: пусть хозяйка ищет другую повариху, а она не прикоснется к мясу «нечистого» животного. Эта история немало повеселила астраханских знакомых Сапожниковых, которые с шуточками и прибаутками принялись подыскивать для них кухарку, готовую заменить капризную Гульяр.

Глядя на стоявшую перед ней красивую молодую армянку, примерно свою ровесницу, Пелагея Сапожникова сделала строгое лицо – такое, как советовали ей делать в разговоре с прислугой умудренные жизнью приятельницы.

– Как тебя зовут, у тебя есть рекомендации?

Сатеник, знавшая по-русски не так много слов, все же поняла смысл вопроса и уловила слово «рекомендации».

– Простите, мадам, – сказала она по-французски, – мы с мужем недавно в России, и я почти не говорю по-русски. Меня зовут Сатеник, я родом из Карса. Рекомендаций у меня нет, но я хорошо готовлю, вы можете это проверить, если вам угодно.

Мягкая по природе Пелагея растерялась, не зная, как следует держаться с этой молодой и, по-видимому, образованной женщиной.

– Извините, но… быть кухаркой – тяжелая работа, будет ли она вам по силам?

– У нас была большая семья и всего одна служанка, мадам, – не удержав улыбки при воспоминании о доме, Сатеник сверкнула ровными белыми зубками, – я с детских лет помогала маме на кухне. Никто так хорошо не готовит, как моя мама. Мама родом из Смирны, мадам, а армянки Смирны считаются лучшими поварихами, они готовят даже лучше француженок, поверьте!

– Я вам верю, – Пелагея невольно улыбнулась в ответ своей странной собеседнице, – а кто научил вас говорить по-французски? Тоже ваша мать?

– Мой отец, мадам, – в голосе Сатеник зазвучали горделивые нотки, – он окончил университет в Страсбурге, и еще обучался в Швейцарии. Сейчас он служит священником в Карсе.

– Обучался в Страсбурге! – восторженно воскликнула Пелагея. – Мой любимый старший брат тоже окончил университет в Страсбурге. Но скажите, мадам, что вынудило вашего отца уехать в Карс? Ведь это, кажется, город где-то в турецкой провинции?

Сатеник с достоинством вскинула голову.

– Когда-то Карс был столицей Армянского царства, и сейчас это город армян, мадам, хотя османы считают эту землю своей. Мой отец родом из Карса и, получив образование, он вернулся туда служить своему народу и учить грамоте армянских детей.

Пелагея прижала к груди руки и покачала головой.

– Подумать только, мой отец и мой старший брат Иван тоже посвятили жизнь просвещению, – голос ее неожиданно задрожал, – к сожалению, никого из них уже нет с нами. Вы счастливее меня, мадам, ваш отец жив и здоров.

Сатеник немедленно прониклась сочувствием к собеседнице, глаза которой увлажнились.

– Бог решает, кого взять к себе, мадам, ушедшие смотрят на нас с небес и благословляют нас.

Судорожно вздохнув, Пелагея кивнула.

– Вы правы. Но я все же не пойму, почему вы с вашим образованием решили служить кухаркой?

– Мы остались без средств, мадам, – просто ответила Сатеник, – отец дал мне неплохое приданое, но я по глупости уговорила мужа приобрести акции Варвациса….

– Ах, да, я слышала, – Пелагея слегка смутилась, – я не очень разбираюсь в этом, тогда, кажется, пострадало много людей.

– Мой муж сумел найти лишь работу носильщика у персидского купца.

В глазах Пелагеи было сочувствие.

– А что же ваши родные и родные вашего мужа, – спросила она, – неужели они не могут вам помочь?

– Мы остановились у моего дяди епископа на армянском подворье, он не богат, других родных у нас в Астрахани нет, а вернуться в Карс мы не можем.

– Почему? – вырвалось у Пелагеи, но она тут же спохватилась: – Простите меня, мадам, я не вправе задавать вам подобные вопросы.

Сатеник пожала плечами.

– Ничего страшного, мадам, я могу ответить. Мой муж из мусульманской семьи, но из любви ко мне принял христианство. По законам шариата в империи османов его за это ждет смертная казнь.

– Боже мой, как это романтично, – Пелагея схватила Сатеник за руку, – да что же мы с вами стоим здесь у черного хода, мадам? Идемте, идемте в гостиную! Вы выпьете с нами чаю и поговорите с моим мужем. Саша… он такой умный, он непременно что-нибудь придумает. Знаете, наша с мужем любовь тоже встречала множество препятствий.

Растерянная донельзя Сатеник все же сообразила, что упираться будет неприлично и позволила Пелагее увлечь себя в дом. Александр Сапожников, все еще разглядывавший портрет князя Куракина, обернулся, услышав последние слова жены, и был изумлен до крайности, увидев ее саму, вводящую в гостиную молодую женщину в армянской одежде. Вежливо поклонившись, он с легкой иронией в голосе поинтересовался у жены:

– Ты говоришь о каких-то препятствиях, Поля?

Усадив гостью, и сама опустившись в кресло, Пелагея позвала служанку и велела ей подать чай, а потом обернулась к мужу:

– Да, Саша, ты неужели забыл? – тон ее стал шутливо-капризным. – Сколько раз меня матушка ругала, когда вы с Ванюшей и Яшей Тулиновым собирались у нас поболтать, а я прибегала, усаживалась рядом с тобой, и никакой силой нельзя было меня от тебя оттащить?

– Верно, спасения от тебя не было, – засмеялся он, – особенно тогда, когда нам хотелось поболтать о непредназначенном для ушей маленькой барышни. Иван за тебя всегда заступался, когда матушка пыталась отправить тебя в детскую.

– Да, Ванюша, – глаза Пелагеи подернулись печалью, – это тот мой брат, о котором я вам рассказывала, – пояснила она Сатеник и повернулась к мужу, – Саша, я хотела узнать твое мнение, сейчас я узнала историю мадам…

Ее взгляд вопросительно устремился на Сатеник, но та пояснила:

– У нас не все имеют фамилии, как это принято в России и Европе, только представители знатных родов. Моего деда люди звали тер Микаэл, он был священником. Поэтому мой отец, когда учился в Европе, принял фамилию Тер-Микаэлян. Я же, выйдя замуж должна получить имя мужа. Мой муж принял в крещении армянское имя Ишхан. Я – Сатеник, жена Ишхана.

Александр Сапожников внимательно оглядев ее чуть прищуренными глазами, кивнул.

– Однако, мадам, если вы собираетесь жить в Астрахани, вашему мужу нужно будет записаться в книгу сословий Астраханской губернии, – сказал он, – и тогда ему придется назвать себя какой-то фамилией.

– Мой дядя, у которого мы остановились, говорил об этом, но мы пока точно не решили – из-за всех наших неприятностей….

Она запнулась, а Пелагея поспешно проговорила:

– Позвольте, мадам, я перескажу мужу то, что узнала от вас, а вы поправите меня, если я ошибусь.

Внимательно слушая жену, Александр продолжал легонько кивать – очевидно это было у него признаком понимания. Когда Пелагея закончила, он повернулся к Сатеник:

– Что ж, мадам, все верно, на соляных промыслах вашему мужу найти работу не удастся. Лет десять назад еще можно было бы, но теперь помещики скупили почти все казенные земли, и им выгодней посылать на работы крепостных. А для того, чтобы служить в конторе нужно знать русскую грамоту. Что касается вас, мадам. Вы прекрасно говорите по-французски. Наверное, знаете еще какие-нибудь иностранные языки?

– Языки? – Сатеник слегка растерялась. – Читаю и пишу, по-арабски и по-персидски. Греческий знаю, как свой родной, дома мы часто говорим по-гречески.

– Вы могли бы стать гувернанткой, мадам, но вы замужем, большинство семей предпочитают незамужних гувернанток, которые живут в семье и постоянно могут быть с детьми. Преподавать в школу женщину тоже не возьмут, даже в училище, которое открыл для армянских детей господин Агабабов.

Глаза его продолжали испытующе буравить молодую женщину. Проглотив вставший в горле ком, она постаралась, чтобы голос у нее звучал спокойно и даже немного весело:

– Я все это понимаю, месье, и не стремлюсь обучать детей. Но если вы дадите мне работу кухарки, я быстро освоюсь и сумею объясняться с вашими слугами – отец всегда говорил, что греческий язык похож на русский.

Он вскинул брови и покачал головой.

– Работу кухарки? Жаль, мадам, но друзья мне уже рекомендовали кухарку, я не могу их обидеть, – в серьезном голосе Сапожникова звучало искреннее сожаление, но Пелагея уловила мелькнувшую в глазах мужа смешинку.

– Но, Саша… – начала было она, однако Александр остановил ее взглядом.

Сатеник, заметив их молчаливый разговор, вспыхнула, отодвинула стоявшую перед ней чашку с чаем и поднялась.

– Благодарю за участие, месье, мадам. Не стану больше отнимать у вас время.

Пелагея проводила ее до выхода.

– Поверьте мне, все будет хорошо, – говорила она, – если вы позволите мне вам помочь…

– Не позволю, но благодарна за предложение, мадам.

Учтиво попрощавшись с хозяйкой, Сатеник поспешно покинула дом Сапожниковых – меньше всего ей хотелось разрыдаться. Огорченная Пелагея вернулась в гостиную.

– Неужели ты ничего не можешь сделать для этой бедной женщины, Саша? – с упреком спросила она. – И почему ты сказал, что у нас уже есть кухарка?

Он рассмеялся.

– Сама посуди, детка, не мог же я позволить этой утонченной молодой даме трудиться у нас на кухне. А помочь – помогу, это непременно. Мне кажется, у причала возле ремонтных мастерских на Волжской косе не хватает харчевни. Муж нашей новой знакомой вполне мог бы этим заняться, а если она готовит так хорошо, как говорит, дела у них скоро пойдут на лад. Я устрою им ссуду, чтобы они могли начать дело.

Пелагея захлопала в ладоши.

– Саша, ты чудо! Но почему ты ей об этом не сказал?

Сапожников укоризненно покачал головой.

– Ты забываешь, дорогая, – нравоучительным тоном произнес он, – что глава семьи – ее муж, а для любого мужчины унизительно, если столь важные дела за его спиной решает женщина. Тем более, что мадам пришла сюда искать работу кухарки без его согласия. Поэтому человек, которого я пошлю, будет говорить с ее мужем, а не с ней. Иначе вместо того, чтобы сделать добро, я разрушу их семью.

Пелагея звонко засмеялась.

«…Вернувшись домой, Сатеник призналась мне, что ходила к Сапожниковым наниматься кухаркой, но ей отказали, – продолжала читать письмо брата Анаит, – я ее укорил за непослушание и сказал:

«Не говори об этом мужу, грех невелик, если скроешь, а если скажешь – огорчится. Он и без того приходит домой без сил»

Она заплакала и сказала:

«Хорошо, дядя, не скажу. Но до чего же мне горько и обидно! Почему им было сразу не отказать мне? Эти люди просто посмеялись надо мной, но за что? Что я им сделала?»

А на следующий день к вечеру явился человек – пожилой персиянин. Сказал, что он служит в канцелярии губернатора и пришел к Ишхану поговорить о деле. Мы не могли поверить – пришедший сказал, что слышал о добросовестности Ишхана и потому предлагает ему открыть харчевню в районе мастерских. Пообещал устроить ссуду на льготных условиях. Ишхан был счастлив, хотя никак не мог взять в толк, почему предпочли именно его. Мы-то с Сатеник быстро догадались, что руку тут приложил Сапожников, однако Ишхану говорить не стали.

Сатеник с мужем взялись за дело и с тех пор работают не покладая рук. Готовит Сатеник прекрасно, ты сама ее учила, поэтому у них нет отбоя от посетителей. Сейчас они уже взяли двух помощниц на кухню и человека для обслуживания клиентов…»

Горько плача, Анаит говорила мужу:

– Наша бедная девочка, сколько ей пришлось перенести! Ах, если б она вышла замуж за племянника Гургена!

– Перестань, Анаит, она сама выбрала свой путь. Наша Сатеник сильная, у нее все будет хорошо.

Действительно, прошел год, и наконец они получили письмо от самой Сатеник.

«Папа, мама, писала она, – я и муж Ишхан, низко кланяемся вам и сообщаем, что все у нас хорошо. Мы с мужем открыли харчевню, и дела наши идут прекрасно. Жизнь здесь такая, какой у нас в Карсе никогда не было, а вера наша почитается наравне с православной. Армяне в Астрахани люди богатые и уважаемые, на деньги купцов Агабабовых открыто бесплатное училище для армянских детей, а кроме того дети армян могут учиться и в гимназии. Для нас это особенно важно, потому что после Пасхи я подарю вам внука, и мы уже сейчас думаем о его образовании…»

Больше посланий Сатеник не присылала, от старших дочерей письма тоже приходили нечасто, и Анаит все реже выходила из своего тоскливого состояния. Поэтому Багдасар изумился и обрадовался, увидев, как оживилась жена, предлагая Леде с новорожденным ребенком задержаться у них в доме. Ласково улыбнувшись, он взял руку Анаит, легонько сжал и сказал купцу:

– Моя жена права, Гурген-джан, пусть эта женщина и ее ребенок пока побудут у нас, ты ведь говоришь, ее муж приедет нескоро, а у нее никого больше нет.