Читать книгу На перекрестье дорог, на перепутье времен - Галина Тер-Микаэлян - Страница 21

В день Ашуры султан держал добровольный пост, весь день занимался богоугодными делами – приказал накормить нищих и раздать сладости детям бедняков, потом совершил полное омовение и в мечети Айя София выполнил специальный намаз. Слух об этом сразу распространился по городу, и умиленный народ говорил, что теперь Аллах простит повелителю грехи за пятьдесят лет и построит для него в раю дворцы из Нура (божественный свет).

Великий визирь Салех-паша, явившийся к султану с важным сообщением, не был к нему допущен. Лишь на следующий день Салех-паша пал к ногам повелителя молил о прощении за принесенную им дурную весть:

– Прости, повелитель, вчера из Армении пришло известие: персидский наследник престола Аббас-мирза вторгся в восточные провинции и осадил Баязет. Я срочно послал в провинцию за Мехмед-Эмин-Рауф-пашой и приготовил приказ о назначении его новым сераскиром Эрзерума. Однако нишанджи отказывается скрепить приказ хранящейся у него печатью – говорит, что не вправе сделать это без приказа повелителя.

Выражение спокойствия и умиротворения медленно сходило с лица султана, по нему пробежала судорога тревоги, забытая боль вновь сдавила подреберье. Хмуря брови, он задумчиво смотрел на великого визиря и размышлял об услышанном.

«Мехмет-Эмин-Рауф-паша… Что ж, он умен, имеет солидный опыт в военных делах, не раз доказывал, что в трудную минуту способен принять правильное решение. Призвав его, великий визирь поступил мудро, этого нельзя отрицать»

Однако султан тут же припомнил, что Мехмет-Эмин-Рауф был смещен с поста великого визиря по проискам Алет-эфенди, и заколебался – нишанджи будет недоволен тем, что его старый враг вновь призван на службу. Он ничего не ответил великому визирю, а велел созвать министров. В тишине тронного зала тяжело падали слова повелителя, угрюмо взиравшего на присутствующих с высоты своего сидения:

– Аллах вновь посылает нам испытание, со всех сторон слетелись хищники, чтобы разодрать в клочья наследие Османа. Великий визирь, какими силами мы располагаем в Восточной Анатолии?

Голос Салех-паши слегка дрожал:

– Повелитель, в Анатолии у нас сейчас недостаточно войск, чтобы противостоять персам.

Махмуд Второй вопросительно взглянул на нишанджи. Алет-эфенди этого ожидал, и его ответ был готов:

– Слава Аллаху, гарнизоны Баязета, Эрзерума, Муша и Карса достаточно многочисленны, чтобы сдержать персов, повелитель. Возможно, шахзаде Аббас-Мирза решил проучить Дауд-пашу Багдадского. В этом случае персы не пойдут дальше Баязета, нам следует лишь подождать, пока они покинут наши земли.

Раздавшийся шум заставил всех обратить глаза в сторону распахнувшейся двери. Вошел Мехмет-Эмин-Рауф-паша, бывший великий визирь Османской империи, приблизился к султану и припал к его ногам.

– Повелитель, я выехал, едва получил приказ, и только что сошел с коня.

– Пусть снизойдет на тебя милость Аллаха! – султан перевел взгляд на Алет-эфенди, который, опустив глаза, сумел сохранить невозмутимый вид, и неожиданно решился: – Сообщаю тебе, паша, что моей волей ты назначен новым сераскиром Эрзерума. Нишанджи, скрепи моей печатью указ.

Медленно, не говоря ни слова, Алет-эфенди достал печать и скрепил указ. Не глядя на него, Мехмет-Эмин-Рауф поцеловал султанскую печать и приложил к сердцу.

– Я рад служить моему повелителю, – с достоинством сказал он.

– Знаю, что Аббас-мирза сейчас имеет превосходящие силы, – продолжал султан, – и англичане снабжают его оружием, однако Алет-эфенди уверяет, что это всего лишь вылазка для того, чтобы наказать Дауд-пашу Багдадского? и нам не следует ничего предпринимать. А что думаешь ты?

– Высокочтимый нишанджи ошибается, – сухо возразил Мехмед-Эмин-Рауф, – Багдадский пашалык находится под контролем Османской империи. Даже если Аббас-мирза всего лишь желает наказать Дауд-пашу, он вторгся в наши земли. Если мы станем выжидать, тем самым выкажем слабость. К тому же, бросив на произвол судьбы одного из своих вассалов, мы потеряем доверие остальных.

Султан не ответил, взглядом предложив Алет-эфенди продолжить спор. В чуть прищуренных глазах нишанджи мелькнула молния, но голос звучал совершенно спокойно:

– Мне известно, что уважаемый сераскир давно находится в дружеских отношениях с Дауд-пашой, поэтому он, возможно, не замечает, что Дауд-паша тяготеет к России. Сейчас мы не воюем с русскими, но в случае войны он предаст нас и переметнется на их сторону. Сейчас у нас нет возможности обуздать изменника, поэтому, если это захотят сделать персы, то… пусть сделают.

Взгляд сераскира полыхнул гневом.

– Разве почтенный нишанджи имеет доказательства измены Дауд-паши?

– Дауд-паша изгнал из Багдада Ост-Индскую кампанию. Теперь путь от Трапезунда до Басры перекрыт, и из-за этого стоимость английских товаров на базарах Тебриза подскочила до небес, а это на руку русским купцам.

– Не только русским, – запальчиво возразил Мехмет-Эмин-Рауф-паша, – уважаемый нишанджи не замечает, что английские товары мешают также ремесленникам Карса и Эрзерума, да и самому Дауд-паше – он недавно открыл в Багдаде мануфактурную фабрику.

Алет-эфенди торжествующе усмехнулся

– Возможно, почтенный сераскир прав, только помимо этого Дауд-паша состоит в дружеской переписке с русским царем Александром, у меня даже есть копии нескольких писем.

Султан, прежде спокойно слушавший их перепалку, встрепенулся и гневно вскинул голову.

– В переписке?

В этот миг сераскир Мехмет-Эмин-Рауф-паша мысленно восславил Аллаха и поблагодарил армянского епископа Гарабета – тот не только предупредил его друга Дауд-пашу о происках нишанджи, но и подсказал путь к спасению.

– Повелитель, – голос сераскира был спокоен и даже благодушен, – высокочтимый нишанджи говорит истинную правду. Когда Дауд-паша получил пост правителя Багдада, он обратился к Ермолову с просьбой ходатайствовать перед русским царем о своей оставшейся в Картли семье. Император Александр, получив ходатайство, лично ответил Дауду ласковым письмом. Отец Дауда старый Георгий Борчолашвили с семейством не только освобождены князем Орбелиани из крепости, но и именным императорским указом возведены в потомственное дворянство Российской империи. Теперь они носят фамилию Мануковы. Но разве это измена?

Расслабившись, султан кивнул:

– Забота о семье делает честь Дауд-паше, я не вижу здесь преступления. Я не желаю терять столь умных и грамотных слуг, как Дауд-паша, всего лишь из-за необоснованных подозрений. Аллах видит, мне не хватает образованных сподвижников!

Не ожидавший подобного ответа, Алет-эфенди на миг утратил спокойствие.

– Повелитель, – вскричал он, – если Дауд-паша спустя столько лет помнит своих родных, то он может вспомнить также, что родился христианином. И если он решит вернуться к вере своих отцов, то русский император окажет ему всяческую поддержку во всем – даже в стремлении обрести независимость от Высокой Порты.

Мехмет-Эмин-Рауф-паша кивнул и вновь поддержал Алета:

– Высокочтимый нишанджи прав, Дауд-паша, родился в Гурджистане (Грузия) и в младенчестве был крещен. Зная об этом, я в первую же нашу встречу долго говорил с ним, желая выяснить, не таит ли он в сердце измену. Но нет, изыски мои ни к чему не привели, я убедился: душа Дауд-паши открыта учению Пророка, а верность его принадлежит великому султану. Мы оба, Дауд-паша и я, готовы служить нашему повелителю и отдать жизнь, если так будет угодно Аллаху.

Сераскир был красив особой мужественной красотой, в осанке и манерах его сквозило нечто величественное. С ног до головы он воплощал в себе силу и преданность, султан Махмуд не мог этого не почувствовать.

– Я не требую, чтобы ты отдавал жизнь, сераскир, – мягко возразил он, – твоя жизнь еще понадобится империи османов. Я доверяю тебе защитить Эрзерум. Когда же мы сможем прислать тебе подкрепление, ты очистишь Анатолию от персов. Да пребудет с тобой милость Аллаха!

Алет-эфенди понял: неизвестно каким образом Мехмет-Эмин-Рауф прознал о его, нишанджи, планах, касавшихся Дауд-паши Багдадского. Он сумел заранее продумать, как отвести от друга беду и при этом расположить к себе султана. Но кто мог ему сообщить? Дальше спорить было бесполезно и даже опасно. Лицо Алет-эфенди приняло ласковое выражение, тон стал шутливым, даже немного фривольным:

– Повелитель, по воле Аллаха вина за вторжение персов вольно или невольно ложится на правителя Багдада. Шахзаде Аббас-мирза, объявив нам войну, сообщил, что причиной его вторжения в наши пределы является ограбление любимой жены Фетх-Али шаха Даулет-ханум – у нее отобрали драгоценности, когда она совершала паломничество в Кербелу, а произошло это во владениях и на землях Дауд-паши.

Официально причиной вторжения можно было назвать что угодно, значения этому никто не придавал. Однако сообщение нишанджи пробудило любопытство султана.

– Даулет-ханум? – удивленно спросил он. – Я думал, любимая жена шаха – Агабеим-ага. Разве не она мать шахзаде Аббас-мирзы?

– Нет, повелитель, мать Аббас-мирзы – Асия-ханум, принцесса из благородного рода Девели. Именно поэтому Фетх-Али шах назвал ее сына Аббас-мирзу наследником престола в обход старших шахзаде, рожденных от рабынь.

– Аллах, какое значение имеет, кто мать? – удивился султан. – Важно лишь происхождение отца.

Нишанджи тонко улыбнулся.

– В Османской империи, на престоле которой по воле Аллаха много веков сменяют друг друга потомки великого Османа, происхождение матери действительно не имеет значения. Однако скопец Али-Магомет-хан Каджар свергший с иранского трона Шахрох-шаха (последний шах Ирана из династии Афшаридов), не имел в своих жилах ни капли царственной крови. Поэтому он пожелал облагородить династию Каджаров – женил своего любимого племянника и наследника Баба-хана (впоследствии Фетх-Али-шах) на принцессе Девели. Ее сын Аббас-мирза назван наследником престола, но самой принцессе Фетх-Али шах никогда не выказывал особого расположения. Повелительницей шахского гарема стала Агабеим-ага, дочь Ибрагим-хана Шушенского. Когда грозный шах Ага Магомет-хан был заколот под Шушой, Ибрагим-хан испугался, что новый шах Фетх-Али обвинит его в смерти дяди и, чтобы доказать свою преданность, послал ему красавицу-дочь.

Министры оживленно зашевелились – нишанджи умел увлечь слушателей рассказом. Султан тоже не скрывал своего интереса.

– Родила ли Агабеим-ага сыновей Фетх-Али шаху? – спросил он.

– Агабеим-ага никогда не была на ложе своего мужа, повелитель, – торжественным тоном ответил Алет-эфенди, и только присутствие султана заставило окружающих подавить удивленные возгласы.

– Аллах! – воскликнул султан, не менее других пораженный. – Фетх-Али, этот сластолюбец, пренебрег красавицей? Ты шутишь, нишанджи!

– Видно на то была воля Аллаха, повелитель. В день свадьбы Агабеим-ага надела платье матери Фетх-Али. Когда шах увидел жену в материнском платье, он не смог возлечь с ней на ложе. Ее много раз приводили к нему в других нарядах, но Фетх-Али уже ничего не мог с собой поделать – едва он пытался коснуться прекрасной Агабеим, как перед ним вставало лицо той, что дала ему жизнь. И тогда шах заявил, что Агабеим-ага станет его сестрой. Они часто беседуют, шах почитает Агабеим за красоту, ум и стихи, которые она пишет, поэтому и назначил главной в своем гареме. Шахзаде Аббас-мирза тоже относится к Агабеим с большим почтением и часто спрашивает у нее совета, поэтому многие иностранцы считают ее его матерью.

Впечатленный повествованием нишанджи, султан покачал головой.

– Видно, постоянное пребывание Фетх-Али при дяде-деспоте повредило его рассудок. Однако кто же его любимица, которую ограбили во владении Багдадского паши?

– Даулет ханум, повелитель, дочь шашлычника из Тебриза. Она так очаровала шаха, что он каждую ночь вызывал ее на свое ложе, забыв остальных триста пятьдесят жен своего гарема. Это так их разозлило, что они распустили слух: Даулет пользуется приворотным зельем. Даулет решила отомстить. Она поговорила с каждой из сплетниц в отдельности – потихоньку, чтобы другие не знали. Давно, мол, мечтает с ней дружить, но все не решалась сказать. Чтобы доказать свою искренность, каждой пообещала дать щепотку приворотного зелья – пусть с вечера заварит вместо чая и выпьет. Клялась, что средство подействует быстро – возможно, уже следующей ночью шах призовет счастливицу на свое ложе. Так и получилось, как она обещала – средство подействовало очень быстро. Только вместо милости шаха оно вызвало у красавиц жесточайший понос. Когда Агабеим-ага узнала об этом, она вызвала к себе озорницу и сурово ее отчитала, но Даулет-ханум повела себя дерзко – заявила, что Аллах научил ее дарить счастье повелителю, и не пристало унижать ее тем, кого он счел недостойными такой милости. Нетрудно было понять, кого хотела уязвить девчонка. Агабеим-ага побледнела, но она была дочерью хана и не могла опускаться до перепалки с дочерью шашлычника. Кротким, но непреклонным голосом повелела она прекрасной Даулет совершить паломничество в Кербелу к гробнице имама Хусейна, дабы Аллах простил ей ее грехи. Фетх-Али шах, узнав об этом, сильно расстроился, однако перечить не посмел. И вот на землях Дауд-паши красавица Даулет подверглась нападению и лишилась подаренного шахом черного жемчуга, а ведь его специально привезли для нее из Индии!

Султан Махмуд хохотал до слез, и вместе с ним во весь голос смеялись министры Высокой Порты.

– Можно подумать, Алет-эфенди, что ты сам лично побывал в персидском гареме!

– Повелитель, – Алет изящно склонил голову, – у меня везде есть глаза и уши.

«Не везде, – мысленно возразил он сам себе, – а Дауд-паша? Чувствую, что кто-то меня предал. Кто?»