Читать книгу На страницах юмор, шутки, а в душе тоска. Книга в трех частях - Геннадий Мещеряков - Страница 37

Дмитрий Порфирьевич сидел на скамеечке у своего дома с расческой и линейкой в руках. Струилась вниз по животу борода, закрывала плечи грива волос. Видели вы руно, снятое только что с мериноса? Вот набросьте его на голову, и будет некое подобие Дмитрия Порфирьевича.

– Давненько тебя не видел, все пописываешь? – я о рассказах, не вообрази плохого.

– Думал, баранья шерсть сушится, а это ты, Порфирьевич, рад встречи с тобой.

– Ты всегда подначиваешь: борода, борода. Как будто другого у меня ничего нет. Лучше послушай, что тебе расскажу, может быть, используешь в своих балагурках, провел он расческой по бороде и приставил к ней линейку.

– У меня дед и прадед, и его дед носили пышные бороды, зимой шапок не носили – такая была на голове копна волос. По семейному преданию один из них поднимал привязанную к бороде годовалую свинью и получал ее в подарок, а другой, еще при царе, по его велению, тащил от дворца до дома вцепившуюся ему в бороду боярскую дочку. Чуть не умерла она от бессилья, но не разжала руки – так любила моего предка. Бороды у нас как семейная реликвия, и тут ничего не попишешь. Но всем я мешал. Как же: личики у них гладкие, выбритые, а у меня бородища.

Гнобили меня чиновники и в старые и в новые времена, не везло и в личной жизни. Работал я агрономом в пригородном совхозе, полюбил краснощекую доярку Лизу. Говорю ей: выходи за меня замуж. Смеется:

– За комок шерсти с глазами. Как целоваться с тобой?

К тому времени я дал свободу бороде, и она выросла на локоть. Да и как будто главное в жизни целоваться. Теперь Лиза мать – героиня, дюжину девочек родила. Слава Богу, не вышла тогда за меня замуж любвеобильная доярка, что бы я делал: совхоз развалился, агрономы никому не нужны, был бы дождик, был бы гром, помнишь такую поговорку?

Всякие чудеса в решете со мной случались. Во время уборки сена уснул в копне от усталости. Когда проснулся, не поверишь, из бороды вылетела птичка – успела свить гнездо: подручного материала много, хорошо – не утка.

А в Саратове, смех, в ЗАГС опоздал, чтобы засвидетельствовать акт бракосочетания бывшего однокурсника. Дунуло ветром и прищемило бороду дверью троллейбуса, проехал нужную остановку.

Я ведь, друг мой, и артистом был, играл в детском спектакле «Золотой ключик». Пришел в школу, детвора как закричит: Карабас Барабас, Карабас Барабас, – и все, стал артистом.

А однажды спасла меня бородушка, – Дмитрий Порфирьевич ласково ее погладил, – не выворачивал бы сейчас наизнанку душу. Давно это было. Вез я из Москвы пуда два семян люцерны для размножения – подарили селекционеры из Канады: опытные образцы с невиданными в нашей засушливой зоне урожаями. В парашютной сумке вез. Шел в совхоз от автобусной остановки через навесной мост – старый, настил сгнил и часть досок выпала. Провалился я, повиснув на тросе над Узенем. Сумка – на плече, тянет вниз. Вскарабкаться на мост никак не мог, только силы потратил. О себе не думал, хотя вода весной в Узене ледяная, только о семенах. Как их спасти? Пальцы начали ослабевать, сбросить бы сумку с плеча – и нет вопросов. Только зачем же было огород городить. И вспомнил я прапрадеда, его призовую свинью. Изловчился, перекрутил несколько раз вокруг троса бороду, зажал ее рукой – и стало легче.

А тут и люди подошли. Молодые ржали, как кони, видя агронома висящего над речкой на бороде, постарше – лодку подогнали под ноги. В предания теперь попаду, как пить дать, черт побери. Борода – моя судьба, каких только приключений с ней не было?! Мы в совхозе всегда получали высокий урожай. На выставку достижений народного хозяйства меня не брали. «Если его только показывать, – подсмеивались чиновники, – пусть побреется». Не брали и в область на совещания. И лишь когда в совхозе получили по триста пудов зерна с гектара, не отвертелись, пригласили на актив.

Сел я на последнем ряду, но заметили, подошли двое, взяли за руки и – в парикмахерскую. Говорят: подстригись – и срочно в зал, а сами ушли.

Подстригли меня, стал вылитый Карл Маркс. Может быть, ностальгия у мастера была по старым временам, ходили слухи, успела она поработать секретарем райкома партии по идеологии, и образ великого бородача всегда стоял перед ее глазами. Вот и слепила копию.

Сел снова в уголке на заднем ряду зала. Увидел меня докладчик, подзывает помощника:

– Это кто там на заднем ряду? Не могу сосредоточиться, робею, больно на Карла Маркса смахивает, а мы тут такое на уши вешаем…

Выгнали меня с совещания областного актива. Да, дружище, с Марксом меня часто путали, даже падали в обморок. Зашел в общественную приемную нашей партии, объясняю, что я с вопросом о земле. В программе у вас что записано: «земля должна принадлежать тому, кто ее обрабатывает», а сейчас снова хозяева и батраки появились. Заведующая – в обморок, присутствующие мужики стали обливать ее водой, делать искусственное дыхание, сжимая груди.

Рядом находилась приемная КПРФ, и туда я зашел, а что мне терять кроме собственных цепей. Там все вытянулись в стойку, всхлипнули: «наконец-то» и запели «Марсельезу» Почему не «Интернационал»? Все время поют или причитают, блажные, прости, Господи, мою душу грешную.

Сказать тебе новость, только не смейся: нашел и я свой бизнес, а куда денешься. Пришли вчера двое, у вас, спрашивают, волосы не продаются? Покупаем дорого, до тридцати тысяч рублей за килограмм, если длина их сорок сантиметров. Столько я и за год не заработаю. Решил постричься. Волосы у меня на голове за сорок сантиметров, а на бороде еще длинней – две линейки как раз.

За год еще отрастут, и я снова постригусь. Производство волос будет непрерывным. Если смерть не испугается меня, лет до ста расти ей без старости. И никакой кризис мне не страшен.