Читать книгу Разочарованный странник - Иеромонах Кирилл - Страница 15

Начало зимы в Москве означало начало слякоти и снежной жижи под ногами. Это настроение очень хорошо передано в фрагменте фильма «Служебный роман», который сопровождается исполнением песни «У природы нет плохой погоды». Вот именно такой и запомнилась мне зимняя Москва 80-х: шапка-ушанка из ламы, длинное пальто и яловые сапоги. Чтобы не промочить ноги, вместе с ментоловым маслом я покупал в аптеке ещё касторовое масло, которым дома с вечера смазывал сапоги, от чего к утру они приобретали водоотталкивающее свойство. И тогда снежная каша мне была ни по чём.

Мой рабочий день начинался в 9-00 и к этому времени я уже должен был сидеть за своим рабочим столом или стоять за кульманом. Из Химок, где была квартира Дмитрия, получался достаточно долгий и разнообразный путь с пересадками на различные виды городского транспорта. Если же я ехал из своего дома, то это только на метро 20 минут до станции «Площадь Ногина» (ныне «Китай-город»).

Мой путь от метро до входа в вестибюль нашей организации занимал три минуты и его направление было в сторону Кремля, Красной площади или ГУМа – в общем туда, по улице Куйбышева (Ильинка). Каждый раз я проходил мимо огромного газона с правой стороны, и мне было известно, что на этом месте когда-то был знаменитый храм Никола Большой Крест. Проходя мимо этого газона, я всегда читал тропарь святителю Николаю «Правило веры и образ кротости», будучи абсолютно уверенным в том, что и сейчас Ангелы охраняют место Престола. Иногда мне даже казалось, что я их вижу: два огромных, почти прозрачных и с рипидами в руках. А также я знал и о том, что иконостас этого храма перед сносом, был перевезён в Троице-Сергиеву Лавру и установлен в церкви преподобного Сергия Радонежского с Трапезной палатой или просто – в Трапезном храме. Вот такой получался узелок.

Но, или касторовое масло оказалось не масляное, или я плохо им сапоги смазал, а ноги я всё же промочил и через пару дней слёг с температурой. Димка вызвал врача. Пришла женщина средних лет, на́скоро послушала стетоскопом «дышите-не дышите» и назначила обильное питьё. Весь следующий день я обильно пил морс из клюквы, привезённой из Печор. Но на другой день я почувствовал, что как бы обильно я ни пил толку от этого никакого – мне стало хуже. Лежал я на диване как раз напротив нашего домашнего иконостаса и глядя на икону Спасителя взмолился: «Господи, помоги!», и сразу вспомнил слова Сергея Васильевича, который как-то сказал мне о молитве:

– Мы не умеем молиться, так, как мы молимся – это не молитва. Вот если бы ты, например, плыл по середине реки в лодке, и она вдруг перевернулась, а ты плавать не умеешь – вот тогда бы у тебя была настоящая молитва.

И на этот раз у меня была именно такая молитва, даже не молитва, а вопль души, потому что я вдруг понял, что это конец. И тут я закричал:

– Димка, всё, хватит этого питья, нужно лечиться, беги в аптеку за бисептолом!

Однажды я заболел чем-то похожим на грипп, и врач прописал мне бисептол, вот я и отправил Дмитрия за этими таблетками. Правда, он и ещё что-то принёс, но я уже не разбирал что там – глотал всё подряд. К вечеру вроде стало полегче, я лежал весь мокрый от испарины и, глядя на теплящуюся лампадку, слушал как Дмитрий читает молитвы на сон грядущим и незаметно задремал…

Когда я открыл глаза, то Дмитрия уже не было. Наверное, он дочитал молитвы и пошёл спать. Я отрешенно смотрел в потолок, который слегка освещался огоньком лампады. Вдруг потолок стал делаться всё светлее и светлее, как будто внутри его разгоралась большая лампа. И вот я смотрю и вижу, что потолок в этом месте начинает превращаться в белые облака, которые стали медленно расходиться, открывая в середине чистое голубое небо, где-то там, высоко-высоко. К краю облаков подошли несколько Ангелов в виде светлых юношей и стали заглядывать оттуда сюда, вниз, как в некий колодец, перешёптываясь глядя на меня и слегка по-доброму улыбаясь, как бы шутя. Затем один из них повернулся чтобы взять то, что стояло возле него. Это был мешок. Он стал его развязывать, а те – другие – продолжали о чём-то шептаться, посмотрят на меня и снова улыбаются и шепчутся. И вот мешок был развязан и раскрыт. Тот Ангел, который держал мешок, что-то достал из него и бросил вниз горсть каких-то бумажек, и они полетели на меня колыхаясь, как осенние листья. Затем и остальные Ангелы хотя и весло, но с неким божественным достоинством стали тоже доставать из мешка и бросать вниз.

И я увидел, что это никакие не бумажки, а конверты разной формы и цвета, даже треуголки и все они с надписями и печатями. Когда они начали падать на меня, и я смог прочитать надписи, то от прочитанного меня охватил ужас – это были названия моих грехов. Причём прочитав очередной грех мне чётко представлялась картина, где и как он был совершён, и при каких обстоятельствах. И вот конверты уже сыпались в таком количестве, что и неба не было видно – одни сплошные конверты. И когда они меня почти всего засы́пали, я вдруг очнулся. Весь мокрый и совершенно обессиленный, я даже руку не мог поднять и уж тем более встать с постели. Мне казалось, что это вообще не я, и тело это не моё.

Днём температура спа́ла, я почувствовал себя на много лучше, и уже в ясном уме, хотя и не в полном здравии, вспоминал то видение (а может и не видение), которое со мной приключилось ночью. Меня удивило то, что о прочитанных на конвертах грехах я давно забыл и даже не знал о них. Но когда я их зачитывал, то сразу всё вспоминал и соглашался с тем, что это было именно так. Когда я рассказал об этом Димке, то он сразу сказал, что с этим наверно нужно ехать к отцу Адриану в Печоры. И мы стали собираться в поездку.

Ничего сложного в этой поездке не было. В пятницу я уходил с работы пораньше и встречался с Дмитрием на Ленинградском вокзале. Билеты мы покупали заранее, дня за два до отъезда, на Таллинский поезд, который отправлялся в 15-02, а прибывал в Печоры в начале шестого утра. Это было очень удобно – мы сразу шли в монастырь на раннюю литургию. Обратные билеты были куплены на вечерний поезд из Пскова в воскресенье. Поезд прибывал в Москву в понедельник утром так, что я прямо с вокзала ехал на работу. Впоследствии мы ездили чуть ли ни раз в две недели, и этот маршрут был отработан нами очень чётко.

Ранняя литургия в Успенском соборе ещё не начиналась, но народу было столько, что войти в храм было затруднительно. Когда мы пробрались к Иконе Успения Божией Матери, которой непременно нужно было поклониться, то увидели, что за огромным подсвечником в пространстве перед иконой Успения принимал исповедь отец Адриан. Конечно, мне было не привычно, когда, стоя вплотную ко мне кто-то издавал внутриутробное рычание, мотал головой или вдруг содрогался всем телом словно он схватился за оголённые электрические провода.

И мне было не понять, как можно было в чём-то каяться, когда аналой с батюшкой народ плотно обступил со всех сторон, так что он иногда хватался за него, чтобы его не снесли. Мне удалось протиснуться к стене с висевшей на ней большой иконой Страшного Суда, и оказаться почти рядом с отцом Адрианом у него за спиной. Батюшка заметил меня и подозвал к себе. На исповеди я рассказал в том числе и о случившемся ночном видении. Отец Адриан слушал меня нисколько не перебивая, а потом сказал:

– Тебе нужно покаяться за всю жизнь и пособороваться. Возьми тетрадку и прям в тетрадке напиши всё, что вспомнишь с возраста от семи лет. И тогда уже приедешь ко мне с этой тетрадкой. Вот так, дорогой.

После того, как батюшка прочитал надо мной разрешительную молитву, приложившись к Кресту и Евангелию, и получив благословение, я так и не смог отойти от аналоя будучи придавленный массой людей. Тогда я упёрся руками в аналой, напрягся что было мо́чи и создал свободное пространство для отца Адриана. Иногда народ поддавливал, и мне приходилось изо всех сил упираться в массивный аналой, который то и дело сдвигался с места.

– Вы немного отойдите подальше, а то вон даже Вячеслав не справляется с вами, – попросил батюшка исповедников улыбаясь, глядя на мои усилия.

Димка тоже был на исповеди. А я так и простоял всю литургию возле аналоя пока народ не поубавился. По окончании литургии, мы пошли к выходу, а отец Адриан всё ещё продолжал исповедь. Тут нас встретила наша печорская знакомая Татьяна.

– О! Привет, опять приехали! На исповеди у батюшки были?

– Да, повезло нам. Вот теперь ещё нужно определиться, где бы нам остановиться на одну ночь, – сказал я.

– Так, а вы спросите у батюшки, он и благословит к кому-нибудь, – посоветовала Татьяна.

– Слушай, Дим, поди спроси, а.

Димка пошёл, поджав губы, внутрь храма. Минут через пять он вернулся радостный.

– Батюшка благословил остановиться у какой-то Аданичкиной, на Рижской 23, – отрапортовал он.

– А! Так я знаю её, это Валентина Васильевна! Пойдёмте я вас провожу, тут совсем рядом, – предложила Татьяна. И мы пошли на Рижскую 23.

Разве могли мы тогда помыслить о том, что останавливаться в этом доме мы будем ещё много раз, вплоть до нашего поступления в монастырь.

Дом Валентины Васильевны был большой, двухэтажный. Сама она оказалась худощавой пожилой женщиной, можно сказать даже бабушкой. Когда мы вошли, Татьяна тут же затарабанила:

– Здравствуйте, Валентина Васильевна! Это чада отца Адриана из Москвы, мои друзья. Батюшка им благословил к вам на одну ночь.

– Отец Адриан благословил, точно? – переспросила она, шамкая, протезами. – Я к себе беру только с благословения отца Адриана.

– Да-да, он благословил. Мы как раз идём из монастыря, а батюшка сейчас там исповедовал в Успенском на ранней, – продолжала Татьяна.

Хозяйка провела нас в комнату на втором этаже.

– Вот тут можете располагаться, – сухо сказала Валентина Васильевна.

Мы осмотрелись – вроде ничего. Бросили вещи и пошли с Татьяной, решившей сводить нас к схимонахине Рафаиле, которую она сама постоянно навещает. По дороге Татьяна рассказывала, что матушка Рафаила – настоящая старица. Преклонные годы и болезни не позволяли ей выходить из дома, и она всё время находилась в своей комнате на кровати. Матушка Рафаила очень любила книжки с детскими сказками, в которых было много иллюстраций, а стена у её кровати вся была завешана разными иконами. И мы, собственно, шли к ней в гости как к старице, которая вполне могла сказать нам нечто душеполезное для нас.

Матушка жила не одна. При ней была её верная помощница Анна, которая и ухаживала за старицей, и была её как бы келейницей. Войдя в дом, нас встретила Анна. Татьяна попросила её зайти к матушке и спросить, сможет ли она принять ребят из Москвы. Анна вошла в другую комнату и вернувшись сказала, что мы можем к ней войти.

Схимонахиня Рафаила сидела, придвинувшись к спинке металлической кровати, где была подложена подушка для удобства. Голова её была покрыта апостольником, а по строгому даже мужественному лицу можно было понять сколько всяких жизненных трудностей пришлось ей пережить. Татьяна слегка подтолкнула нас сзади, прошептав: «Подойдите под благословение». Сложив ладони рук, мы один за другим подошли и попросили благословить нас. Матушка перекрестила каждого обычным крестным знамением, как все мы крестимся, тихо произнеся при этом: «Матерь Божия». Поцеловав руку, мы присели на стулья возле кровати. Она листала сказки Пушкина с иллюстрациями Билибина. Это самые лучшие иллюстрации всех времён и народов! Мне самому очень они нравились, и я всегда с интересом их разглядывал ещё в детстве.

– Матушка Рафаила, это мои друзья из Москвы. Они только сегодня приехали и решили тебя навестить, – выпалила Татьяна.

– Матушка, мы с Дмитрием собираемся поступить в монастырь и вот присматриваемся к Печорам, – начал было я разговор.

– А вы у кого исповедуетесь, кто ваш духовник? – поинтересовалась она.

Тут Татьяна рассказала ей про нас всё что знала и, кажется, даже то, о чём мы и сами о себе не догадывались. Мы с Димкой только переглянулись.

– Они чада отца Адриана, – заключила Татьяна.

– Ах, отца Адриана? Хороший духовник, слушайтесь его. Правда он болеет много. Но, отца Иоанна он переживёт, хотя и болеет. Да. Конечно, здесь тяжело, не все выдерживают. Некоторые, бывало, и через несколько лет уходили и женились. Даже пытались тут кого-то удержать, а он всё равно перелез через стену и убежал. Тяжело.

Мой стул был у кровати как раз там, где подушка, а Димкин ближе к ногам. И вдруг матушка Рафаила резко поворачивается ко мне и строго спрашивает:

– А ты пойдёшь в монастырь?!

Я аж отпрянул от неожиданности.

– Ну да, конечно, пойду.

– Смотри мне, – сказала она строго.

И матушка стала показывать нам иллюстрации в книжке и комментировать по-своему действия нарисованных персонажей. Я внимательно её слушал, уже хорошо зная о том, что старцы ничего от себя не говорят. И вполне могло случиться так, что вроде как идёт рассказ о картинках, а на самом деле всё это нужно сидеть и мотать себе на ус.

Пока мы беседовали со схимонахиней Рафаилой, её келейница Анна накрыла стол к чаю. Попрощавшись с матушкой, мы вышли из её комнаты и сели за стол пить чай с коврижкой, которую прикупили в булочной по дороге сюда.

После всенощного бдения в Михайловском соборе мы сидели в своей комнате на Рижской и отогревались. Что-то резко похолодало – зима. Ну а Валентина Васильевна дровишки экономила и поэтому хорошо, что мы уже немного привыкли спать одетыми. Поэтому теплые вещи мы с себя снимать не стали. Прочитав правило ко причастию и молитвы на сон грядущим, я закутался в одеяло и сразу заснул.

Утром мы уже были на ранней литургии в Успенском соборе. За литургией народный хор пел обиход. Как душевно и хорошо, безо всяких этих оперных рулад, по-простому. Сергей Васильевич – музыкант, гитарист классик, работал в Москонцерте и как глубоко верующий человек разбирался в церковном пении. О церковном пении он говорил мне так: «Знаешь почему, когда поёт простой братский хор создаётся молитвенное настроение? Потому что они знают о чём поют. А профессиональный хор больше думает о своём исполнительском интересе, о качестве исполнения». Поэтому я всегда ходил на ранние литургии, где можно было бы просто помолиться.

Возле раки с мощами преподобномученика Корнилия пахло дымом из печки, которая находилась тут же, за пономарской дверью в алтаре. Пономарю нужно было прийти очень рано, часа в четыре утра, для того чтобы затопить печку, особенно зимой, так как никакого другого отопления в Успенской церкви нет – она ведь пещерная. И только после этого он начинал приступать к остальным своим обязанностям – зажигать лампады, разогревать воду и т.д.

Вчера на исповеди я спросил отца Адриана, можно ли зайти к нему на беседу. И он действительно благословил зайти после причастия. Батюшка и потом всегда говорил нам, когда мы приезжали в Печоры, что сначала нужно помолиться, сходить на вечернее богослужение, утром причаститься и уже тогда только приходить к нему. И мы это хорошо понимали.

Пройти к отцу Адриану в келью было не так просто. Для этого нужно было как минимум быть монастырским сотрудником или трудником. У входа в братский корпус стоял дежурный Василий или его напарник Анатолий, которых мы уже знали. Но это ещё не всё. Нужно было пройти так, чтобы не наткнуться на эконома, который гонял всех, кто пытался пробраться в братский корпус. На этот раз нам помог послушник Александр, запомнивший нас как москвичей по прошлому приезду, потому что и сам был из Москвы и уже четыре года нёс послушание в Псково-Печерском монастыре, будучи келейником у старца игумена Адриана. Он провёл нас на хоздвор, где стоял корпус, в котором тогда жил батюшка. Мы поднялись на второй этаж и Александр постучал в дверь.

– Молитвами святых отец наших, – дверь приоткрылась.

– Батюшка, тут к тебе пришли, – сказал он выглянувшему старцу.

– А, ну заходите, – пригласил нас к себе в келью отец Адриан.

Меня, конечно, резануло по уху то, что молодой послушник обратился к почтенному старцу на «ты». Но, войдя в келью, это всё тут же забылось, потому что в углу, где были иконы, я увидел всё ту же икону Божией Матери «Черниговская-Гефсиманская». Правда написана она была каким-то неумелым самоучкой, но просто и с любовью. И ещё я почувствовал очень знакомый запах, который был в келье. Вначале я никак не мог вспомнить, где я мог слышать этот запах. Но потом я узнал его: точно так пахло в келье не то у отца Наума, не то у отца Кирилла, но точно где-то в Лавре. И это был тот самый монашеский запах, о котором я однажды прочитал в житии какого-то святого.

Этот преподобный подвизался в пустыне и с ним в келье так же несла молитвенный подвиг его племянница, молодая девица. Но однажды некий юноша, проезжая на коне мимо кельи пустынника, увидел его племянницу, которая была хороша собой. Он уговорил её покинуть монашескую келью и поехать с ним, чем губить здесь свою молодость. И она уехала с этим юношей. Преподобный очень огорчился из-за ухода племянницы и молился, чтобы Господь открыл ему то место, где она находится. Прошло некоторое время и вот кто-то сказал пустыннику, что видел его племянницу в таком-то городе в трактире, где она стала блудницей. Тогда монах переоделся в мирскую одежду и попросил этого путника отвезти его в тот город. По прибытии в город он отправился в трактир. Войдя туда, он сел за стол и увидел танцующую племянницу. Тогда он надвинул на лицо шляпу и пригласил её за свой стол, так как узнать его в такой одежде она никак не могла. Девушка подошла к преподобному, как к своему очередному кавалеру, обняла его прильнув к шее, и сразу почувствовала знакомый монашеский запах. Она отпрянула и присмотревшись узнала в незнакомце своего авву. Сама она боялась возвращаться, думая, что пустынник прогонит её. Но преподобный пришёл за ней и забрал свою племянницу. И так они продолжили подвизаться вместе, постом и молитвой угождая Богу.

В этом повествовании ключевыми словами для меня были именно «монашеский запах». Оказавшись в келье старца игумена Адриана, я ощутил именно тот самый монашеский запах, тот аромат, который ни с чем не сравним, он сразу узнаваем. Такой же аромат однажды я ощутил в Покровском храме Данилова монастыря. И он довольно долгое время там присутствовал. Но больше я никогда и нигде, ни в одном монастыре, храме или келье, этот запах не встречал.

– Благословите, батюшка.

– Бог благословит.

– Это вот Дмитрий и Вячеслав, они из Москвы приехали. Они говорят, что ты просил их зайти, – представил нас послушник.

– Да, да. Сейчас мы поговорим, как надо спасаться и каяться в своих грехах.

– Ну, я тогда пойду, батюшка, на послушание.

– Да, иди.

– Ну, вы сами-то обратно выйти сможете? – спросил нас Александр.

– Конечно, – ответил я, прикинув, что обратно-то нас даже если и попрут отсюда, так нам всё равно нужно на выход.

– Ну, вот, дорогие мои, – начал отец Адриан, – прежде всего, конечно, должна быть крепкая вера в Бога. Я вот когда молодой был то на Крещение ездил в Новый Иерусалим, чтобы окунуться в Истре и набрать воды. И вот однажды я приехал со своей знакомой Анной и когда подошел по льду с бутылками к проруби, то лёд обломился, и я нырнул в воду. А там было глубоко, несколько метров. И я даже на дно опустился и какое-то время там был под водою. Конечно, я должен был захлебнуться, потому что я там находился долго. Но вдруг меня какая-то сила потянула из воды и вытолкнула на лёд, как пробку. Смотрю и бутылки мои с водой стоят на льду. Я говорю этой женщине, что вон, Аннушка, смотри я воды набрал. А она уже думала, что я потонул и так сильно удивлялась, что я так долго был там под водою и не захлебнулся. Значит, говорит, Бог есть, и я теперь буду Богу молиться и веровать. Вот так, – засмеялся батюшка.

– Поэтому надо иметь веру, молиться и каяться в своих грехах, – продолжал он. – Вон посмотрите, как бесноватые мучаются за грехи, значит если бесы есть, то и Бог тоже есть. Так что кайтесь в своих грехах, читайте псалтирь. Сейчас время короткое, кругом соблазны, и нам остаётся только как бы успеть покаяться в грехах и стараться не попасть в сети врага.

– Батюшка, у нас вот есть желание поступить в монастырь. И мы думаем, что здесь нам будет лучше всего спасать свою душу, – сказал я.

– Подальше от Москвы, от того места, где мы жили во грехе, – продолжил Дмитрий.

– Ну, пожалуйста, сначала приезжайте, поживите здесь и поработайте на послушании, присмотритесь, – предложил отец Адриан.

На том мы и порешили, что весной ближе к лету обязательно приедем на пару недель в Печоры. Да здесь и не только можно поработать, но можно и хорошо отдохнуть на природе от городской суеты.

Батюшка помазал нас святым маслицем и благословил в дорогу.

Мы сидели в вагоне поезда на своих любимых боковых местах и обсуждали события этого дня, которые положили начало духовного окормления у игумена Адриана и нашего пути в Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь.