Читать книгу Мир и мы. Стереть стереотипы - - Страница 17

СССР резко изменил вектор отношения к России с Севера Европы на её Восток в чистом виде. Хотя формально с признаками державности, тоска по которой гложет немало людей до сих пор, у Советов всё обстояло благополучно: после нескольких лет обструкции они были признаны ведущими государствами; с демократией внешне не было проблем; после войны Москва участвовала в переделе мира, учреждении ООН и весомо выглядела в других международных организациях, – симпатии она не вызывала, доверия – и того меньше. И не вернула их себе до сих пор.

Звучащая в зарубежных СМИ мотивировка данного обстоятельства страхом перед нашей пресловутой непредсказуемостью и постсоветским нигилизмом хороша для массового употребления. Конечно, взяв немецкое золото, ленинцы затем нарушили свои обязательства и многое ещё учудили потом. Однако, подобные эксцессы, увы, общее явление. Главное состоит в другом. Утверждение, что коммунистическая угроза Западу существовала реально, может показаться банальностью. Так бы оно и было, если бы я намеревался ограничиться стандартным набором экономических аргументов. Они хорошо известны и не очень убеждают: после некоторого шока развитые страны сумели быстро адаптироваться к работе с новым партнёром, выстроив эффективную систему защиты от связанных с ним материальных рисков. Столь же мало я склонен замыкаться и на визионистских лозунгах и планах вождей как таковых.

Другое дело, что в основе своей их затея была детерминирована концепцией, воспроизводившей в социальных условиях XX в. месопотамский догмат о сакральном праве на мировое господство. Плачевное положение трудящихся было лишь инструментом в решении их основной задачи, которую они и не скрывали. Советский Союз Ленина-Троцкого-Сталина до самого своего конца был классическим восточным глобальным политическим проектом. Ибо выдвигал запрос на контроль над другими обществами до овладения потребными для того ресурсами. Отсутствовало уже минимальное организационное условие – единство в социалистическом и рабочем движении. Даже план победы в отдельно взятой стране не был достаточно обеспечен. Для погрязших в комплексах заговорщиков всё заменяла марксова идея всемирной пролетарской революции, пронизанная архаичным восточным мессианизмом, хорошо резонировавшим, по мнению Николая Бердяева, с православным сознанием, и многократно усиленная бредом перманентности.

За тысячелетия противостояния с восточным политическим проектом Запад научился улавливать появление очередной его версии и включать режим противодействия ему на уровне условного рефлекса. А коммунизм и «социализм» в этом смысле просто кричали о себе. «Холодная война» с Совдепией была для Запада межвидовой борьбой, подобно битве с гитлеризмом. Вот действительная причина западной неприязни, даже, если бы не было активной подрывной деятельности Коминтерна и его наследников. Европа сразу интуитивно ощутила, что большевистская Россия покинула рамки западного проекта и, предавшись восточному глобализму, стала ему реально чужой. Её неприятие имело культурный, архетипический характер.

В конце концов, оставшиеся в своей основе западными, что хорошо видно по православному философу Соловьёву, русские сознание и общество отторгли марксизм. Властям надо помнить, что народ, эмоционально рванувшись к родной цивилизации, сделал свой европейский выбор ещё в августе 1991 года. Увы, правительство недолго следовало за нацией, не говоря уж о том, чтобы помогать ей возвращаться к естественному пути развития.