Читать книгу 13 - Группа авторов - Страница 8
Имя, Что Нельзя Шептать
ОглавлениеПролог
Когда старые тени вспоминают о себе
Лес в июле живёт особенной жизнью. Ночь здесь – не тьма, а дыхание. Она полна звуков: стрекот насекомых, редких щелчков в подлеске, глухих всплесков в реке, где, кажется, кто-то есть – но ты не узнаешь кто, пока не станет поздно. Воздух тёплый, смолистый, наполнен травами и сыростью корней.
И огнём.
Костёр на берегу реки трещит неровно – будто вспоминает кости. И пятеро взрослых, когда-то – подростков из одного класса, снова рядом. Не друзья. Уже – не совсем. Но прошлое, как тёплая паутина, всё ещё держит их, пусть никто этого не признаёт.
Кто-то привёз гитару, но так и не начал играть. Кто-то смеётся слишком громко – не потому, что смешно, а потому что молчание здесь кажется слишком глубоким. Кто-то уже не помнит, как зовут учительницу географии, но помнит, кто плакал на выпускном, и почему.
На пластиковой скатерти – хлеб, термос с мясом, бутылка в обёртке. Комары лениво кружат над щиколотками, и пепел от сигареты падает на траву.
Река блестит в темноте, как затаённый глаз.
– Вот странно, да? – говорит один. – Мы такие разные теперь. А всё равно приехали.
– Потому что память, – отзывается другой. – Она упрямая. Особенно о таких местах.
– Или мы все чего-то боимся забыть, – говорит третий. – Как будто, если не собраться, будто и не жили.
Смех. Кивок. Глоток.
Костёр качается. Искры улетают вверх, как звёзды, уставшие от небес.
И вдруг кто-то, почти случайно, бросает:
– А давайте страшилки?
На мгновение всё останавливается. Кто-то тянет губы в улыбку, но взгляд цепляется за пламя.
– Мы же не в лагере. —
– Ну и что? Ночь есть? Лес есть? Значит, можно.
– Только без фигни, ладно? Не хочу потом с фонариком до машины бегать.
– Да ты взрослый мужик.
– Вот именно. Потому и страшно.
Смех. Но теперь – тише. Нерешительный. Как будто кто-то уже слушает. Не здесь. Но – рядом.
Истории начинаются. Голоса чуть понижаются, шёпот и смешки, вспоминания про старые дома, про кого-то, кто утонул, про девочку с белым лицом в школьном коридоре.
И вдруг, незаметно, наступает тишина.
Все смотрят на того, кто сидит у костра, чуть в стороне. Он почти не говорил за весь вечер. Пил чай, не пиво. Смотрел в огонь, не в лица.
Он не прятался. Просто будто знал – его черёд ещё не пришёл.
– Ну а ты чего молчишь-то? – спрашивают. – Ждёшь развязки?
Он медленно поднимает голову. Огонь отражается в его глазах, но холодно, без игры.
Он отвечает не сразу. Как будто проверяет – слушает ли его только пятеро или ещё кто-то другой.
– Я могу рассказать, – произносит он. – Но вы должны пообещать.
– Что именно?
– Не повторять имя. Ни вслух, ни про себя. Ни сейчас, ни потом. Ни в шутку.
Все замолкают.
– Что за имя? – говорит кто-то, полуулыбаясь.
– Имя, – отвечает он тихо, почти не двигая губами, – которое открывает дверь.
Он снова смотрит в огонь. А костёр вдруг кажется слабее. И воздух – прохладнее.
И где-то внутри каждого из них возникает ощущение, что это уже не просто игра в страшилки.
Это что-то, что ждало, чтобы быть услышанным.
Глава: Рассказ У Костра
Когда любовь становится дверью, а зависть – ключом
– Это было давно, – начал он тихо, не отрывая взгляда от костра. – После школы. Первый курс. Лето. Всё было впереди. Никто ещё не знал, кем станет. Только одно было понятно: мы трое – неразделимы. Мы были, как связка пальцев одной руки. Разные – но целые.
Он говорил спокойно, ровно, будто вспоминал не историю – а чужую судьбу, прожитую изнутри. Остальные молчали. Даже ветер стих, как будто сам лес прислушивался.
– Тогда она появилась. Та самая. Не яркая. Не шумная. Но рядом с ней время словно замирало. Не пугало, а утихало. Хотелось быть ближе. Хотелось, чтобы она смотрела – только на тебя.
И каждый из нас хотел этого. Один – с открытым лицом. Другой – с подарками и словами. А третий – молча. Просто был рядом. Ждал. Верил, что она сама увидит.
Она выбрала. Не того, кто надеялся, не того, кто дарил. А того, кто просто был – естественно, просто. Без ожидания.
– Он не закатил сцену, – продолжал рассказчик, и в голосе его было что-то тяжёлое. Не осуждение, не боль – признание. – Он не устроил ссоры. Не исчез. Просто стал тише. Улыбался, но как-то… отдельно.
Глаза у него изменились. Он больше не смотрел на людей. Смотрел в сквозняки, в окно, на огонь. Как будто искал там ответы.
Он стал уходить в лес. Долго. Один. Молчаливый. Возвращался с грязью на сапогах и царапинами на руках. А потом начал вырезать странные символы на деревьях. Оставлять знаки на песке.
Я видел это. И не придал значения. Мы же взрослые, да? Ну, хобби. Ну, мистика.
Но всё изменилось в одну ночь.
– Это был праздник. Купала. Огонь, трава, песни. Мы снова были втроём. И она – рядом. Та, ради которой сердца меняли темп.
Тот, кого она выбрала, был счастлив. Рассказывал анекдоты. Пел фальшиво, но громко. А другой – сидел молча, как сейчас я. Смотрел в огонь. Как будто ждал сигнала.
И потом, не глядя, вдруг сказал:
– Ты украл мою судьбу. Пусть Керемет заберёт твою.
Слова упали в пламя. Не громко – но как будто камень в воду, чья рябь не остановится никогда.
– Кто? – переспросили мы.
– Керемет, – повторил он. – Он слышит тех, кого не слышат люди.
И улыбнулся. Спокойно. Так, что стало не по себе.
Тот, кого выбрали, расхохотался. Посмеялся. Назвал его шаманом из сказок.
Но в воздухе уже что-то изменилось.
Стало гуще. Словно кто-то прошёл между нами – но не оставил следов.
– Через несколько дней он исчез, – продолжал рассказчик, и голос его стал тише.
– Просто… не вернулся домой. Сначала – час. Потом – день. Потом – неделя. Искали всем посёлком. Нашли на восьмой день.
Он был жив. Но что-то в нём умерло.
Он сидел у реки. Босой. Синие губы. Грязные руки. Взгляд… пустой. Смотрел на воду, не моргая. Не говорил. Не понимал.
Врачи развели руками.
Он не сопротивлялся. Он просто не был с нами.
И с тех пор он не произнёс ни слова. Ни одного.
– А она? – прошептал кто-то у костра.
– Она не выдержала. Уехала в город. Говорят, замкнулась. Лечилась. Никто больше её не видел.
– А тот?.. Кто сказал имя?
Рассказчик кивнул медленно:
– Пропал. Буквально. Сначала – исчез из разговоров. Потом – из дома. Потом… из памяти. Как будто его стерли.
Огонь трещал, но не грел. Воздух был свеж, но будто с оттенком пепла.
– Я тогда был там, – продолжал он. – Я видел, как он ночью вырезал символы. Как чертил круг из соли. Как шептал в пламя.
Я ничего не сделал. Не остановил. Не поверил.
Просто молчал. И, может быть, именно этим… я тоже открыл дверь.
Никто не смеялся. Никто не пил. Лишь костёр вёл разговор – старыми голосами, что говорят без слов.
А тьма вокруг – будто сделала шаг вперёд.
Когда дверь больше не закрыта
Ночь сгустилась. Не потому, что стало темнее, – а потому, что внутри самой темноты что-то изменилось. Лес больше не шептал. Он – слушал. И ждал.
Костёр треснул особенно громко, как будто что-то в нём лопнуло – и все вздрогнули. Огонь качнулся, бросив на лица тени, которые стали вдруг неузнаваемыми. Чужими.
Рассказчик замолчал. Долго. Пауза повисла тяжело, как чёрная паутина над углями. Казалось, он закончил. Но потом… он поднял глаза. Не на них – вверх. Будто слушал, можно ли говорить дальше.
И затем, очень тихо:
– Я думал, что всё это – осталось там. Тогда. Лето, лес, проклятие, забытое имя.
Он перевёл взгляд на огонь. В нём отражались не языки пламени – а угли, неподвижные, как зрачки.
– Пока неделю назад я не пошёл на станцию. Старую, заброшенную. Хотел просто пройтись. Подышать. И там – на тропе, за путями – я его увидел.
Кто-то у костра резко втянул воздух.
– Он стоял, как тогда. Спиной. Всё тот же силуэт. Всё тот же медленный поворот головы. Я окликнул… и сразу понял: ошибся.
Он не ответил. Он просто смотрел. Долго. Без жестов. Без слов. И в этом взгляде… не было взгляда.
Где должны быть глаза – были две тлеющих впадины, как свежие уголья в золе.
И тогда – он улыбнулся.
Не как человек. Не как зверь. А как что-то, что больше не притворяется.
Не губами – а всем лицом. Как маска, натянутая на чужое.
– Я не знаю, сколько стоял там. Но когда он шагнул – я бежал. Всё тело знало: это уже не он. Это не просто человек, прошедший через лес.
Это тот, кто вернулся не один.
Костёр резко опал. Пламя стало ниже, но гуще. Воздух пах не дымом – а печью. Старой, погребальной. Один из них порывисто встал.
– Это шутка? – спросил он, но голос сорвался. – Ты… ты врёшь?
Рассказчик поднял глаза.
– Я не прошу верить. Я просто… рассказываю. Потому что он здесь. Не снаружи. Пока – в словах.
Но если кто-то… вслух скажет его имя, он войдёт.
Тишина.
Глубокая. Ушная. Давящая.
Никто не говорил. Даже шепотом. Даже глазами. Потому что в этот миг даже неверие стало опасным.
Словно само пространство между ними стало слишком хрупким, слишком тонким, чтобы выдержать ещё одно имя.
Огонь треснул. Лес отозвался эхом. Где-то – будто вдалеке – прошелестело, как шаг.
Рассказчик медленно выдохнул. И сказал уже почти шёпотом:
– Он не умер. Он… отдался.
И теперь он ходит по местам, где был человеком. Чтобы вспомнить, кого он звал с собой.
Ведь он не был один в ту ночь. Нас было трое.
Никто больше не сказал ни слова. Один украдкой перекрестился. Другой – отвернулся. Третий смотрел в землю, будто под ней был безопаснее.
А рассказчик замолк. Не потому что закончил. А потому что дальше – не говорил никто.
Только лес.
И пепел.
Эпилог
Когда приходит тот, кто был зван
Все ушли. Никто не прощался. Ни слова, ни жеста. Только взгляд – у каждого одинаковый. Пустой.
Словно каждый уносил с собой приглушённый звон, как от колокольца, что прозвучал не ушам, а внутри костей.
Он остался.
Не по долгу, не из бравады.
Просто потому, что не мог уйти. Это место – теперь часть него. Или он – часть его.
Костёр почти угас. Остались только угли, тускло светящиеся в пепле, как глаза старого зверя, спрятавшегося под золой. Ветер стих. Лес замер. Всё как будто ждало, что он скажет ещё что-то. Но он молчал.
Он сидел на корточках, близко к огню. И слышал, как угли шепчут без звука. Не словами – памятью.
Пепел помнил.
Место помнило.
И он сам помнил всё, чего больше никто не хотел помнить.
– Я не произносил, – сказал он в тишину. – Я только слушал. Только стоял.
Но дверь ведь не знает, кто молчал, а кто говорил. Она открывается на зов – изнутри.
И тогда он пришёл.
Сначала – треск. Лёгкий, как сломанная ветка. Но в нём было нечто неестественное – задержка, эхо, как будто звук был старым, но всё ещё живым.
Потом – запах. Ни гнили, ни земли. А пепла и крови.
Как будто кто-то развёл костёр из мёртвых слов.
Как будто кто-то угорал в песне, которую больше никто не пел.
Он не встал. Он просто повернулся – и увидел его.
Керемет.
Он не вышел. Он не явился.
Он уже был.
Тень между деревьями вдруг обрела форму. Нечёткую. Как будто сама ночь сложилась в фигуру, вырезанную из забытого мифа.
Он был высокий – не по росту, а по ощущению.
Он не прикасался к земле.
Тело – как будто собрано из копоти, пепла, железа и чего-то ещё – стёртого из памяти, но знакомого на уровне боли.
Лицо…
Лицо не имело черт. Лишь обожжённая маска, с двумя углями вместо глаз.
А когда он двинулся – не зашуршала трава, не скрипнула ветка.
Он не двигался – он появлялся, каждый раз всё ближе.
И каждое его приближение – как выдох забытого проклятия.
Он не говорил. Он не умеет говорить.
Он – собранная тишина, забытая в каждом молчании.
И он пришёл не мстить, а забрать.
Они смотрели друг на друга.
И в этот момент рассказчик понял:
это не кара.
Не наказание.
Это – ответ.
На ту тишину, что он оставил.
На то, что он не сделал.
На то, что не остановил.
Он не сказал имени – но он не отвёл глаза. И этого было достаточно.
И Керемет наклонился.
Никаких криков. Никакой боли.
Просто мрак стал глубже.
Просто огонь в золе потух.
Просто один человек перестал быть человеком.
Утром никто не вернулся за ним.
И когда через дни нашли это место —
Костёр был холодный.
Следы были – только в одну сторону.
А в пепле – чёрный круг.
В нём не росла трава.
И каждый, кто смотрел туда, чувствовал,
что если задержаться взглядом,
то что-то смотрит в ответ.
Конец.
А имя – так и не было произнесено.
