Читать книгу Жезл не прозябший - Мария Шматченко - Страница 11

Когда в соборе все стихло, Володя, попросив прощения у друзей, ненадолго оставил их во дворе, а сам направился в домик с подсобными помещениями. Нужно было отнести поднос с пустыми бутылками от кагора в погреб. Подойдя к нему, семинарист увидал, что двери открыты, и через них доносится пьяное пение. Послушник быстро спустился по ступенькам, резко включил свет и увидал, что под полкой с посудой, обставив себя бутылками, лежит Борис Акимович.

– Что вы тут делаете?!

– А, это ты, Володя? – промямлил мужчина. – Который час? Моя жена уже вернулась с литургии? Я не пошёл. Не хотел видеть рожу Вейкович.

– Ваша жена в больнице! – рассердился семинарист. – И Александра, Мила и многие другие – тоже, а вы лежите тут и пьёте как свинья. Как говорится в «Покаянном каноне»: «яко свиния в калу»!

Молодой человек надеялся, что его намёк будет понят, и Борис раскается.

– Как?! Как в больнице?! – перепугался Козлов и на подкашивающихся ногах поднялся с пола.

– А вот так! У вас есть кого отправить к ней? Дети, братья, сестры?

– Дочка учится в лицее. Точно, маме позвоню, пусть к ней съездит…

Что-то бормоча себе под нос, он поплёлся вверх по лестнице, а Володя, продолжая сердиться, подошёл к комоду и поставил на него поднос рядом с пустыми бутылками кагора, который использовали на причащение. Молодой человек хотел уже уходить, как вдруг обо что-то споткнулся: под ногами лежал инсулиновый шприц, судя по всему, использованный. Володя хотел его поднять, но, к счастью, опомнился и на всякий случай не стал этого делать. Вдруг его использовал наркоман какой? Ещё припишут чего-нибудь. У нас это быстро… Но… «Что произошло?!» – опомнился Кучмин. Почувствовав, как в голову ударил жар от страха, парень снова взглянул на пустые бутылки кагора. Рядом лежали пробки… Осторожно подойдя ближе, как к бомбам, молодой человек увидел, что они проколоты… Кто-то отравил вино для причастия? Кому пришло в голову такое богохульство?!

– Володя?! – раздался голос Рустика. – Ты чего там так долго?!

– Бегу! – испуганно ответил молодой человек и, что-то сообразив, решив не пугать друга, выбежал из погреба.

– Там какому-то мужику плохо! – в домик вбежала Регина.

– Борису Акимовичу?!

Девушка не ответила: услышав зов Юли, она снова выбежала на улицу. Молодые люди переглянулись. В глазах друг друга Володя и Рустик увидели неподдельный ужас. Что же произошло?

– Ваша дочь умерла. Мы делали все возможное, но не смогли ее спасти. Примите наши искренние соболезнования, – эти слова врачей показались озвученным смертным приговором.

– Но как же так? – проговорил Григорий. – Я потерял жену, а через два часа – и дочь?..

– У Александры была онкология. Организм не справился с отравлением. А у Милы был сахарный диабет, тоже ослабленный организм, который не сумел бороться с неким ядом.

– Что за яд? Где он был? В кадиле их чёртовом? В свечах? Где?!

– Мы не знаем… – несколько испуганно ответил врач и даже отшатнулся, – этим занимается следствие…

– Хорошо, – взяв себя в руки, чтобы не разрыдаться как ребёнок, произнёс глава государства, – а как остальные пострадавшие?

Горестно покачав головой, врач ответил, что почти все скончались, но в тяжёлом состоянии сейчас Елизавета Козлова.

– А Анастасия Проэлиум?

– Ей лучше, и ее перевели из реанимации. Повезло больше, чем остальным.

– Можно мне к ней? Она была близкой подругой моей Саши.

– Конечно. Она в палате номер четыре. Только не стучите. Она спит.

Не став стучать, как и просил доктор, Григорий вошёл в палату. Она оказалась многоместной, но сейчас там лежала одна пациентка. Горел свет на бра в углу. Он выхватывал из темноты бледное лицо Анастасии. Женщина была под капельницей. Вейкович тихо поставил стул и так же тихо сел. Несчастный смотрел на подругу покойной супруги, и все внутри отныне обречённого на муки переворачивалось от боли. Хотелось кричать, выть, лезть на стену, проклинать весь мир, вызывать судьбу на дуэль, казнить, но не миловать… Саша всегда раздражала Гришу своей религиозностью, даже не то что религиозностью, а попытками сделать воцерковленным его, своего мужа. Но вот теперь любимой больше нет… Нет больше и Милы… И кажется, нет больше и света в душе Григория. Он потерял все. Жену и ребёнка… И вот теперь он сидел перед Настей, женщиной, которая чуть было не отняла у него семью своей красотой, своей обаятельностью, своей трогательностью, своей грязью и своей невинностью. Она лежала перед Вейковичем бледная, словно покойница. Мёртвая царевна. Совсем недавно почти в такой же палате, только в педиатрии, Гриша поцеловал ее в губы, и этот вероломный поцелуй увидела Саша… И теперь вот Саши и Милы больше нет. И кто же скажет, что есть на свете Бог?! Почему Он не остановил это? Почему не спас их?

Хотелось орать, биться в истерике, и Григорий сам не понимал, где брал силы сдерживаться. Любви больше нет… Взглянув на Настю, бедную, бледную, но такую прекрасную, он вспомнил свои тайные мечты о ней, вспомнил бессонные ночи, которые проводил в грезах о подруге своей жены. Чувство вины сжало сердце. Все в душе заныло в адской боли. Анастасия… Жестокий ангел Григория Вейковича…

– Сонечка умерла… – с такими словами Настя встретила на другое утро пришедшего ее навестить Рустика.

– Как?!

– Да, нет больше у меня моей Онки! – женщина зарыдала.

Юноша подсел к несчастной и обнял ее. Анастасия в ответ уткнулась ему лицом в его грудь.

– Я похороню ее завтра же. Не буду ждать трёх дней: я больше не православная. Я больше не верю в Бога. Раз Он отнял у меня и доченьку и подружку. Что теперь со мной будет, Руся?! Кому я нужна? Кому?

– Мне, – ответил Рустик.

– Тебе? – Женщина подняла голову и взглянула в его глаза своими заплаканными голубыми глазами, и парню показалось, что на него смотрит заплаканное голубое небо. – Нет, Руся… Не быть нам вместе. Я старше тебя на целых двенадцать лет.

– Но мне все равно…

– И я проститутка, хоть бывшая, но проститутка. Ты – будущий священник, а я – теперь уже атеистка. Я никогда не вернусь к Богу.

– Настенька… – Семинарист только и сумел что погладить по голове любимую.

– Я все вспоминаю, как девочки хотели, чтобы мы были вместе. В душе такая боль… Что кричать хочется. Ничего больше у меня не осталось. Ни веры, ни надежды, ни любви. Все я потеряла. И как теперь жить? Не представляю.

– Но у тебя мама осталась ещё… Подумай о ней!

– Да, а зачем ей такая дочь?

– Не говори так. Это… это… – Рустик хотел сказать «грех», но не стал из-за уважения к горю несчастной и закончил так: – Это может ввергнуть тебя в депрессию.

Так они и говорили, вспоминали Сонечку, Милочку и Сашеньку. Они плакали и горевали вдвоём. Потом же пришёл шофёр Вейковичей, вернее, уже одного Вейковича, и принёс кое-что для больной: фрукты, воду и что-то ещё. Потом Рустику нужно было возвращаться на учёбу.

Когда юноша ехал в семинарию, ему позвонил Володя.

– Отца Варфоломея арестовали!

– Что-о-о?! Как такое могло случиться?!

Кучмин сообщил, что в массовом отравлении прихожан подозревают их дорогого батюшку! Рустик не выдержал и совсем не по-христиански возмутился:

– Какие сволочи! Господи, прости! Как можно обвинять в подобном батюшку Варфоломея?!

– Вот-вот. Ты меня цитируешь дословно… Меня выгнали из семинарии…

– Володя!

Кучмин ответил, что да, и в его голосе послышалось присутствие слез. В Кафедральном соборе товарищ Руси был с утра, потому что послушание длилось по двадцатое число включительно. Он прибирался, когда пришли из полиции арестовывать их старенького батюшку. Молодой человек вступился за настоятеля, а правоохранительные органы обозвал сволочами. Свой рассказ Володя окончил такими словами:

– И я вообще сейчас в обезьяннике. Мне сюда позвонил отец Софроний и сообщил, что пришло распоряжение о моем отчислении за сопротивление и оскорбление полицейских при исполнении.

– Володя, какой ужас… Но ты не волнуйся. Главное – молись Богу, все разрешится. И ты восстановишься.

– Мне Юля то же самое сказала.

– Юля?!

– Ага. Они ночевали в театре некого Василия, друга их режиссёра, и утром тоже были в Кафедральном соборе.

– А Регина как?

Володя усмехнулся по-доброму и сообщил, что Регина «рядом вон сидит». Смелая девчонка милиционеров обматерила, когда они батюшку забирали.

– Ой, ужас… Володя, а Сонечка… Сонечка умерла.

– Как?! – А дальше послышался как-то шум, и Рустик понял, что друг уронил телефон. – Как это случилось?! – видимо, подобрав сотовый, воскликнул Кучмин.

– Сегодня утром… Настя в отчаянии, не хочет малышку отпевать, так как стала атеисткой…

– Какой ужас…

– Да, Володь. Пока. Я подъезжаю к семинарии. Скинь эсэмэской адрес обезьянника: если получится, я отпрошусь и съезжу за вами.

На самом деле Рустик не подъезжал к семинарии. Просто у него иссякли силы говорить. Хотелось только одного – поскорее оказаться в храме, упасть на колени перед иконостасом и молиться Господу об упокоении умерших и об утешении живых.

Юля осталась в Кафедральном соборе. Она сразу же подружилась со свечницей и теперь помогала ей прибираться в храме. Девушке это было не впервой: каждый отпуск Иванченко ездила на послушание в монастырь, где подвизалась ее тётушка. Теперь же, чистя подсвечники, она пыталась разговорами утешить и отвлечь бедняжку Алевтину. Женщина, иногда прекращая работу, плакала навзрыд. Сколько людей скончалось, и батюшку забрали! Ему не разрешили даже отпеть погибших духовных чад. Бедняжка! Что сейчас с его ангельски доброй душой?! Отец Софроний обещал заехать, чтобы поддержать их.

Полиция опечатала погреб. Там были найдены, по указке Владимира, пустые бутылки кагора. «Батюшка Варфоломей не занимается этим, не открывает вино, потому что руки слабые уже! А вы на него наговариваете!» – слова темпераментного семинариста все ещё звучали в ушах. Юля, Алевтина и все, кто был в храме, и так не сомневались в невиновности настоятеля, но все же лучше бы Кучмин не скандалил. Так хоть бы кто-то остался с ними. Еще и Регина влезла, как всегда. Точно так же, как и тогда в ситуации с Дионисием. Вечно лезет на рожон!

– Такая ты хорошая девушка, Юлечка! – нарушила размышления Иванченко работница храма. – Спасибо, что помогаешь!

– Не за что, Алевтина Николаевна!

– А жених-то у тебя есть уже?

Юля ответила, что нет, и что просто так встречаться ни с кем не хочет. Сразу всех желающих лёгких отношений отшивает. Женщина искренне восхитилась, порадовалась, что бывают ещё такие девушки, и похвалила, сказав, что она правильно делает. А то много распоясанных парней, которым лишь бы сожительство, которое они гражданским браком величают. Блуд, одним словом.

– И не говорите, Алевтина Николаевна! Самый настоящий блуд.

– Работаете, бабоньки? – раздался наглый мужской голос, и они обернулись от подсвечника.

Перед ними стоял следователь.

– Нашли убийцу. Козлов, бывший предприниматель, всех убил. Отомстить хотел президенту. Во всем признался.

– Как же так?! – ахнула Алевтина.

– Тогда он и самоубийца, получается, – испугалась Юля.

– Это ещё почему? – сразу же заинтересовался служитель правопорядка.

– Так он же тоже сознание потерял. Выполз из того злосчастного погреба, дошёл до меня и Регины и упал.

– Да не… – махнул рукой мужчина. – Он пьяный был. У него в организме этого таинственного яда не обнаружено. Только алкоголь.

– А что за яд? – осторожно поинтересовалась Алевтина.

– Не могу сказать, – честно признался следователь. – Но я чего к вам пришёл… Чуть не забыл: вашего главного попа отпустят. Но отпевать Александру и Людмилу Вейкович будут в новом соборе, в храме святого царя Иосифа.

– Господи, помилуй! – перекрестились как по команде Юля и Алевтина.

– Да. Готовьтесь к встрече со своим отцом Варфоломеем. Позвольте откланяться.

– Постойте, – опомнилась Иванченко, – позвольте спросить: а Кучмина Владимира и Новак Регину отпустят?

– Да, отпустят. Но чтобы в последний раз это было у них! До свидания!

Когда следователь ушёл, Алевтина шёпотом испуганно сказала на ухо девушке:

– Ты и правда поговори с ними. Пусть сдержаннее себя ведут. А то в наши дни только за мысль тебе приписанную могут посадить!

– Упаси Господь! Конечно, поговорю!

– Ой… я же забыла спросить у него, как Лиза, жена Козлова.

Юля не знала тут никого, поэтому уточнила: отравилась ли эта женщина тоже? И Алевтина напомнила про вбежавшую даму, описала ее и сказала, что это как раз супруга Бориса Акимовича и есть.

– Но знаешь, Иулечка, милая, – доверительно добавила свечница, – не верится мне, что это Козлов убийца. Хоть и признался, не верится. Он пьяный был. Не знал, что говорит…

Юля согласно кивнула, сказав, что, хотя Бориса один раз в жизни видела, все же не производит этот мужчина такого ужасного впечатления. Но оставался вопрос: кто убийца?