Читать книгу Жезл не прозябший - Мария Шматченко - Страница 13

– Что, мам? – на кухню со второго этажа спустилась Анастасия. Как всегда, заплаканная и убитая горем.

– Ты погляди, – мать, ухватив дочку под локоть, подвела к окну: – сам Вейкович!

– Что?!

Молодая женщина кинулась в прихожую, и деревянный пол заскрипел под ногами. Наскоро надев валенки и накинув старенькую, засаленную дублёнку, Настя выбежала во двор. Встретившись взглядом с гостем, девушка хотела было позвать его по имени, но до неё вовремя дошло, что он тут инкогнито. Проэлиум лишь кивком позвала в дом, Григорий, открыв калитку, направился по проторённой дорожке между высокими сугробами на маленькое крылечко маленького домика. Там мужчину ждала худенькая молодая женщина в старенькой дублёнке. И это показалось богатому господину таким крохотным, таким жалким, что он не выдержал и обнял подругу покойной супруги. Ему стало безумно жаль Настю вот такую: одетую почти как нищенка, живущую в таком убогом месте…

– Гриш, заходи, а то дует с улицы.

– Хорошо… – Вейкович выпустил девушку из объятий и закрыл дверь. Стоя в узком коридорчике, они замерли, глядя друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Пока не раздался взволнованный голос бабы Моти.

«Твоя мама?» – тихо спросил нежданный гость, чей визит не просто удивил, а шокировал молодую женщину. Она кивнула. И мужчина кивнул тоже, словно бы в знак одобрения, и спросил про тапочки. Молодая хозяйка, как во сне, сказала не переобуваться, так как все равно мыть полы, но Григорий не послушался и снял дорогие ботинки. Странно было видеть в таком доме человека такого статуса, стоящего без обуви, в одних носках. Неправдоподобное зрелище. Снова раздался голос матери Проэлиум, приглашающий к столу, и Вейкович хотел было последовать, как Настя остановила гостя:

– Постой… Почему ты здесь?..

Он остановился и взглянул на девушку, и тонкие губы Вейковича задрожали:

– А разве ты не догадываешься?

– Нет… – замотала она хорошенькой белокурой головкой.

– Если мужчине надо, он всегда найдёт повод приехать…

– Идите скорее! Чай остывает!

– Идём, мам! Гриш, послушай, я… я недостойна этого…

– Позволь мне самому решать это, – тихо отозвался гость и прошёл в маленькую кухоньку, с которой их разделяла тонкая стена. Такая же стена разделяла и Григория с Анастасией.

У стола до сих пор стоял стул с розовой подушкой на сиденье – тут когда-то сидела Сонечка. И Вейкович сразу понял это. Молодая хозяйка, угадав по взгляду его мысли, лишь спрятала слезы. Она не могла смириться со смертью дочери, да и никогда не смирится.

Так Владимир остался в театре. Ночью новоявленный актёр сторожил его, а днём служил в нем. Так странно: и про священников говорят, что они служат в храмах Божьих, и про актёров, что они служат в храмах искусств. И всякий раз, когда Кучмин вспоминал это, ему становилось как-то не по себе. Парень отнюдь не считал это грехом, нет… Но его сердце по-прежнему тянулось в монастырь.

Печальной радостью для них стало известие, что осуждённые друзья Регины и Юли отправлены в ссылку в то же село, что и Дионисий. Когда выдались выходные, Володя с девушками поехали навестить близких. Путь предстоял на электричке. Новак казалась какой-то странной в тот день. Бедняге не нравилось, что у неё забрали роли. Девушка пыталась скрыть это, но все замечали и диву давались: почему ей нравится играть парней?! «Не из этих ли ты случайно… Как их Юля зовёт? Мужеложников?!» – посмеялся один раз Олег Леонидович, и девушка даже оскорбилась и не хотела разговаривать весь оставшийся день. «Они не понимают, – пожаловалась потом актриса Лилии Алексеевне, – что это дало мне развитие в профессии, открыло какие-то новые грани в моем мастерстве, о которых я даже не догадывалась. Быть не просто другим человеком, а человеком другого пола. Это стало необычным опытом для меня как для артистки. Мне было интересно сыграть серьёзные роли, пытаться сделать все предельно органично, а не как в юмореске». Ассистентка режиссёра лишь печально улыбалась девушке и уговаривала не обижаться на Олега Леонидовича.

И вот теперь, сидя в электричке, Новак думала об этом.

– Я так боюсь, Володь, – меж тем, пока подруга предавалась своим мыслям, пожаловалась Юля Кучмину. – Каждый день на молитвах сердце болит за ребят.

– И у меня тоже. Но надо возложить все упование на Господа.

– Эх, что же будет дальше?! – глубоко вздохнула девушка и устремила взгляд в окно, где проносились зимние пейзажи.

Уже начался Великий пост, и Иванченко, конечно же, держала его как всякая православная христианка: не сидела на диете, но, воздерживаясь от пищи, отсекала от себя все греховное. Но вот уныние в последнее время отсекалось с трудом. Каждый раз, когда вспоминала, в какую беду попали друзья, Юле становилось страшно. Хорошо, что сейчас есть Володя, которого они всем театром берегли и даже в храм водили каждый раз новыми путями, чтобы не заметил кто-то из злых людей и не донёс, что есть парень, слишком часто ходящий в церковь. Не сопереживающий ли это Годзяцкому и поддерживающий идеи ксёндза, осуждая канонизацию новых святых? А может, он ведёт пропаганду монашества?

В электричке было прохладно, и пассажиры кутались в шубы и пуховики.

Было немного за пятнадцать часов, когда электричка прибыла на сельскую станцию. Все пассажиры приехали навестить своих осуждённых друзей, потому что делать это разрешалось в определённые дни. Поэтому все бодрой толпой направились к остановке наземного транспорта. Юля, Регина и Володя чуть не попали в разные автобусы. Как рыбы в консервной банке, бедняги доехали до деревни.

У околицы своих близких ожидали заключённые. Да, вот так вот просто. Без охраны, без оцепления полиции, только под суровыми, недовольными, осуждающими взглядами свободных местных жителей. У деревянного заборчика, вглядываясь в толпу, стояли Аркаша, Фима, Егор, Данька, Влад, Сева и сдружившийся с актёрами Дионисий. Увидав друзей, парни замахали им руками, и их лица озарили радостные улыбки.

Юля, Регина и Володя со всех ног кинулись к ребятам. Они обнимались, не в силах наглядеться друг на друга. Ссыльные, встретившись с близкими, уже не ощущали себя такими несчастными: в душах, даже в душе атеиста Фимы, зажглась надежда на милость Божью.

– Мы, когда сюда приехали, сразу отправились к председателю, но тот нас выгнал, – рассказывал Сева, – сказал, что поздно уже, и у него рабочий день закончился. Разрешили переночевать в местном сельском клубе.

– А утром, – угрюмо добавил Влад, – пришёл местный массовик-затейник, распинал нас и гнать тоже начал. Потом Егор говорит, что мы профессиональные артисты. Он сначала заинтересовался, но, узнав по какой статье мы сюда отправлены, начал материться, обзывать церковниками-раскольниками и погнал поганой метлой. Выяснилось дальше из споров, что Фимка наш – атеист, и его отправили в артисты. Теперь благодаря ему только и держимся. Кормилец наш.

– Да уж… Но свою атеистическую позицию пришлось доказывать долго, – усмехнулся молодой человек и, озорно подмигнув Юле, добавил: – спасла татуировка с серпом и молотом. Ты говорила, что это грех, а грех меня из беды и вытащил. Теперь хоть кусок хлеба есть.

Девушка ничего не ответила на это, лишь потупила глаза, опустив длинные ресницы. Володя невольно залюбовался подругой, но отогнал ненужные мысли, спросив друзей, всего ли им достаёт, каково отношение к ссыльным со стороны местных.

– Отвратительное! – махнул рукой Аркаша.

– А вот от других заключённых, слава богу, хорошее. Друг другу помогаем, – сказал Даня. – Нам выделили старый, заброшенный телятник, мы там живём, пятнадцать человек. В тесноте да не в обиде.

– Володь, – неожиданно кто-то робко дёрнул молодого человека за рукав.

Кучмин обернулся и увидал исхудавшую женщину с заплаканными глазами и обветренными губами. Он с трудом узнал Катю.

– Я тебя узнала. Ты не знаешь ничего о Кузьме?

– Нет, – бывший семинарист не знал, как правильно реагировать на убийцу Сони.

Его друзья, не будучи знакомы с этой женщиной, с удивлением смотрели на неё.

– А что вы тут делаете?

– Да пересмотрели моё дело и из тюрьмы отправили в эту ссылку за неимением доказательств вины. По телевизору видела в новостях похороны Милы и Саши. Бедняжки! Но Саша – нехорошо мёртвых осуждать – меня обвинила, и сама же погибла!

– Вы думаете, – Володя забеспокоился и деликатно отвёл Екатерину в сторону, – что это она убила дочь своей подруги и свалила все на вас?

Женщина испуганно вздрогнула и посмотрела на Кучмина блестящими от слез глазами. И лишь коротко кивнула.

– Но зачем ей это?!

Екатерина, назвав знакомого Володей, а не Владимиром, опасливо осмотрелась и шёпотом сказала, что подслушала разговор своего Кузеньки и этой Насти… Дочка Насти, Соня, являлась дочкой Кузьмы… Министр боялся, что проститутка начнёт шантажировать ребёнком, и начал угрожать Проэлиум.

– Почему же вы это следователю не сказали?!

Бывшая управляющая замка покачала головой и горьким голосом ответила:

– А вы думаете, я не говорила? Говорила. Да они сказали, что я вру, и что сейчас накинут срок за дачу ложных показаний. Кузьма боялся, что Проэлиум начнёт его шантажировать. Но я не думаю почему-то, что у неё это было в уме.

– Да, Настя такая хорошая. Так жаль ее.

– Дурак вы, Володя! – разочарованно воскликнула Катя. – Все вы смотрите на белобрысых, голубоглазых девок с ногами от ушей!

– Я мечтаю о монашестве.

– Угу, другому кому-нибудь рассказывайте! Знаю я вас, мужиков: вы все предатели. Этот Кузьма, как ее увидел, белобрысую свою потаскушку, сразу обо всем на свете забыл. А на счёт Сони, я думаю, Соню убил несчастный случай, либо это сделала Саша.

– Но почему вы так об Александре думаете? Она такая благочестивая была, добрая.

– Потому что я видела, что все мужики, высунув языки, смотрели на эту Настю, включая… – Катя поманила высокого Володю указательным пальцем, и молодой человек нагнулся к ней, и та закончила шёпотом: – …включая и ее, Сашиного, мужа.

– Что-о-о?! – Володя ушам своим не поверил. – Наверное, в вас говорит ревность.

– Может быть. Но я не специально перепутала комнаты. Вот честно! Я видела, что Кузя глаз не сводит с этой Насти. Замечала, что и Сашин муж это замечает, и видела, какой он недовольный. Я просто очень расстроилась из-за новости, что у моего мужчины, с которым мы – секундочку! – собирались пожениться, есть дочка на стороне от самой настоящей проститутки. Наверное, я расстроилась, задумалась и перепутала комнаты. Но я не убивала Сонечку! У меня и в мыслях не было причинить вред ребёнку. Я бы ни одного ребёнка и пальцем не тронула! А Саша меня подставила. Вот, думаю, черти сейчас воздали ей по грехам!

– Что вы такое говорите? – испугался Володя. И бывшему семинаристу сразу же расхотелось говорить с разгневавшейся дамой. – Простите, Катя. Меня заждались друзья.

– Ничего! Удачи вам.

– Божьей помощи и вам, Катя.

Кучмин вернулся к друзьям, которые обсуждали тяжёлую жизнь в ссылке и надежду на лучшее, но Володя не мог присоединиться к беседе: в голове всё ещё звучали жестокосердные слова этой женщины. Можно ли верить Кате?.. Бывшая управляющая не убивала бедную девочку, она никогда не смогла бы причинить боль беззащитному дитя? «Ребёнку… Соне, дочке проститутки? Наверное, Катя никогда бы не поступила так с Милой, с дочерью президента? И тут Кучмина осенило: «Что, если хотели убить Милу, а не Соню?!» Убийца не знал, что Катя перепутает комнаты… Тогда кто злодей? Народу в тот день в резиденции собралось много. Кто угодно мог сделать это. Ведь кому угодно могла быть выгодна смерть дочери президента. Все-таки на то она и есть дочь президента, а не проститутки. Это могла быть месть отцу Милы за канонизацию странных святых. Могло быть предупреждение от скрытых представителей оппозиции на том вечере.

– Володь, кто это был? – тихо спросил Дионисий.

– Катя…

– Катя?.. – испуганно переспросил друг. – Та самая?..

Кучмин лишь опасливо кивнул, глядя, как удаляется женщина и как снежинки кружатся ей вслед.

– А что она тут делает? Ее же вроде посадили.

– Перевели сюда за неимением доказательств вины. Я думаю, будут пересматривать дело.

– Ты знаешь, – осторожно сказал Дионисий, – мне кажется, это все же она.

Владимир лишь пожал плечами. Он боялся пока делиться с кем-то своими соображениями. Погибшая, прекрасная Александра, предстала Кучмину в ином, неожиданном образе – в образе коварной, завистливой ревнивицы и обманщицы, обрёкшей на тюрьму невинного человека. Настя потеряла дочку, а Катя не за что угодила в тюрьму.

Но если хотели убить Милу, а не Соню, то кто и почему?

От друзей они вернулись в Городок поздно. После ужина у Юли дома Регина, несмотря на уговоры остаться на ночь, отправилась к себе. А Иванченко призналась матери, что подруга в последнее время выглядит грустной и задумчивой. Наверное, потому что у нее забрали роли и отдали Владимиру.

– Но он же парень, ему как-то сподручнее парней играть! – всплеснула руками мама, закрыв за Новак двери и вернувшись на кухню.

Дочка Виктории Александровны сидела за столом и пила чай.

– Я тоже так считаю, но она вбила себе в голову, что, видите ли, растёт профессионально, работая над мужскими образами. Ой! У меня телефон пикнул. – Юля взяла мобильник в руки. Ее тёмные глаза заблестели от навернувшихся слез, губы задрожали. Когда испуганная мать воскликнула, спросив, что случилось, девушка ответила тихим голосом: – Это от Регины: «Прости. Но я ухожу из театра».