Читать книгу Там, где меня ждёт счастье. Том первый - Мэгги Ри - Страница 12

МАРКУС:

Когда я проснулся, чувствовал себя намного лучше. Робертио рядом не было, и я принялся искать на столе свой телефон. Того и след пропал. Тогда я медленно сел, держась за спинку кушетки, и осмотрелся. Рядом сидела медсестра и пафосно жевала жвачку, напоминая мне над деревенский рогатый скот, пережевывающий стог свежего сена. Она наблюдала за мной, одновременно перелистывая журнал. Заметив, что я встал, она как-то странно открыла глаза и вскочила с места, умчавшись куда-то по коридору. Я же продолжал сидеть на месте, на большее, мне казалось, я уже не способен.

Вставать было тяжело, и я просто лег на подушку, глубоко вздыхая. Мочевой пузырь готов был лопнуть под натиском пижамы, и я начал беспокоится, как бы не намочить постель прямо здесь и сейчас.

Потом кто-то пришел, по шагам я не мог определить, кто точно. Силуэт стоял за шторой, затем резко ее отодвинул, и я нос к носу оказался с Моникой Кроу. Она стояла с розовыми щеками, держа в руках сумочку дрожащими руками, и глядела прямо мне в глаза. Ее появление было таким неожиданным, что я не сразу заговорил, а потом просто протянул ей руки для крепких объятий. Та испуганно на них взглянула, но не шевельнулась. В очередной раз я посмеялся над своими заскоками:

– Моня… Моника Кроу! Неужели, это ты?

В ответ девушка лишь повела хрупкими плечами и неловко перешла на шепот:

– Я рада тебя видеть. Как ты? Что произошло?

– Моника, поверить не могу… Боже, как ты себя чувствуешь? Я так рад нашей встрече! – и я, словно ребенок, заболтал ногами под одеялом, рассмешив ее. На самом деле все тело вновь загорело, стоило увидеть эту маленькую хрупкую блондинку, как если бы она была феей или ангелом.

– Речь не обо мне. Ты оказался в больнице. Что-то все-таки случилось. Это после вчерашнего напитка?

– Ай, пустяки…

– За пустяки в больницу не везут, – в этот момент ее голос прозвучал строго. Мы взглянули друг на друга, и я неловко сжал одеяло в руках.

МОНИКА:

Вот-вот Маркус казался мне таким взрослым, а теперь передо мной сидел совсем мальчишка.

– Ты… Ты злишься? … – тихо спросил он, а я быстро замотала головой. Я не хотела, чтобы он так подумал.

– Наоборот! Тогда я… Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты помог мне, и… – но он сбил меня с толку своей улыбкой. Наверное, он уже догадался, что она сводит меня с ума. Это его личное оружие массового поражения:

– Как ты, Моня?…

– Х… хорошо. А что-то не так? Давай, не обо мне! Сам-то в больницу попал! Я… Испугалась за тебя, ясно? – мое лицо покраснело от смущения и стыда, пока он смотрел мне в глаза. Голос как-то стремительно перешел на визг. – Твой брат ответил на телефон.

– Он у него?! – Маркус вдруг неожиданно крикнул, отчего мы оба испугались. – Прости…

Он был в обыкновенной футболке, больше напоминающей пижаму. Это меня немного рассмешило. Сейчас он был таким, каким я его еще не видела, и это меня радовало. В животе были бабочки. Он заметил, что я не свожу с него глаз и смущенно на себя посмотрел:

– Не бойся, я уже иду на поправку! Понимаешь, есть у меня некая склонность искать неприятности на… точнее, есть склонность к потере сознания, вот. И теперь врачи меня…

– Склонность к потере сознания?

– Да… Это… И головная боль… И тошнота бывает часто…

– Значит, не я одна такая, – в этот момент я даже не удержалась и коснулась руки этого потерянного в себе юноши. – Меня даже прозвали в школе из-за моей постоянной тошноты… «Дракошкой».

Мы замолчали, и он смешно зажмурился, затем спросил:

– Draco… shka…? Почему?

– Да, как дракон, только такой… маленький и непутёвый… – я ему улыбнулась, всматриваясь в его удивленное лицо, а он почему-то перевел взгляд на мои руки. Возможно, они дрожали. – А по поводу головной боли… Мой папа всегда наливал мне мятный чай с сахаром. Он немного ее убирает. Мне всегда помогало. Правда.

– Что ж… надо попробовать… А прямо сейчас! – он довольно резко сбросил с себя одеяло и в пижамных домашних штанах аккуратно спустился с кровати. Его не капли не смущало мое присутствие, и он кое-как дошел до кулера, не отпуская руки от стены.

– Аккуратно. Может тебе помочь? Вряд ли тебе стоит вставать! – я поспешила встать рядом, чтобы схватить его, когда он пошатнулся. Ноги его совсем не держали. Несмотря на это, он храбрился:

– Да что ты, Моня! Ничего волшебного не произойдет!

Мы опустились на пол около стены, чтобы он передохнул, и я сняла чашку с чаем со шкафа, чтобы налить горячей воды. Он же сидел и внимательно наблюдал за мной снизу-вверх, будто это ему приносило какое-то удовольствие. Когда чашка оказалась в его руках, он бросил туда три кубика сахара:

– Столько?

– На твой выбор, – я ему улыбнулась, а он усмехнулся, делая глоток:

– Знаешь, Моня, а ведь с тобой мое самочувствие будто улучшилось за последние двадцать минут… ты придаешь мне сил.

– Не мели чепуху… – на его взгляд я посмеялась. Теперь Маркус был чем-то озадачен:

– Что значит…? Я понял только… ne melli и che… puku? Или puhu? Я запутался…

Я рассмеялась. Он неловко потер щеку, после чего поставил чашку рядом с собой и обнял колени.

– «Не мели чепуху.» Это… как если бы я сказала: «Не говори глупостей». Это такое выражение.

– Как «calcare lа mano»?1

– Что…?

Мы оба замолчали от возникшей в воздухе неловкости, от чего нам захотелось смеяться, и мы не сдержались. По кабинету раздался веселый хохот, эхом отдающий в коридоре.

– Присаживайтесь, синьорина, – он сел на кровать, похлопав по простыне рядом. – У вас же в России такой жест не считается чем-то грубым? Или я сейчас кого-то осквернил?

МАРКУС:

– Нисколько, – Моника аккуратно села рядом со мной, смотря себе в ноги.

«М-м-м, сладкий чай такой вкусный…»

– Сладко. Мне нравится, – обратился я к ней, а она задумчиво перевела на меня взгляд.

– Когда теряешь сознание, значит у тебя какие-то нарушения в организме… Например, при анемии… Когда железа не достает…

Я озадаченно на нее посмотрел:

– Мой брат тоже учится на врача…

– Ох, нет, – Моня мило рассмеялась, – я не пойду в мед… Я собираюсь идти в педагогический.

– Будешь… педа… гог? – я прежде редко слышал такое слово, но понимал, о чем идет речь. – Учителем? Какой предмет?

– Пока точно не знаю. Как жизнь со мной поступит, – в этот момент в дверь постучали, и мы с Моникой встревожились, подпрыгнув на месте. Я никак не думал, что сейчас кто-то может потревожить мой покой. Несмотря на это, дверь открылась, и там стояла та самая медсестра, чьи глаза до этого не спускали с меня взгляда:

– Ваш брат просил вам передать, что он вышел за продуктами для вас.

– Отлично, – я попробовал улыбнуться ей, но искренности не было. – Он не говорил, насколько сильно он задержится?

– Нет.

– Хорошо, спасибо, – я потер ладони и глянул на Монику. Медсестра хлопнула дверью, ушла, а Моника все еще нервничала. Должно быть, она чувствовала себя тут лишней:

– Может… я мешаю?

В ответ ей я отрицательно повертел головой:

– Нет, нет, ни сколько. Оставайся. Хочешь чаю, кофе?

– Нет, спасибо. Я пила чай дома.

– Как скажете, синьорина, – я боялся ее смутить, и от того вел себя чрезвычайно глупо. – Ты торопишься?

– А? Нет, просто немного задумалась. Сегодня утром… случилось кое-что странное.

– Можешь поделиться со мной. Я никому не скажу, честно, – и, когда я устроился поудобнее, сомневаясь в том, что она на меня посмотрит, Моника выпалила:

– Ну… дело в том, что… Моя мать умирает…

Я подавился чаем. Моника сидела, опустив глаза и медленно моргала. Откашлявшись, я все-таки нашел что сказать:

– С… Сочувствую…

– Ах, но…! Я ни разу в жизни ее не… Точнее… Я видела ее в последний раз, когда мне было четыре года. Она была под… под… – Моника стала заикаться на последних словах, беспокоясь. Теперь я видел, что она чувствовала определенный конфуз, и несмотря на это, пришла меня навестить. – Она была под… наркотиками. И папа только сегодня мне… рассказал о ней. Ее, оказывается, зовут Тайрэн Кроу и… в общем…

– Она дома? Или в больнице?

– В больнице, но папа не говорит, в какой.

– Если, не дай бог, конечно, это моя больница, то я ее найду.

– Нет, мама… ее увезли в больницу, где люди с осложнениями. Не хоспис, конечно, но все же…

– Ну, – я попробовал положить руку на ее плечо и усмехнулся, на что она повернулась ко мне и смутилась, – если не хоспис, то жить будет точно. Я так думаю.

– Я не знаю ее, но переживаю. Папа плачет. А это больнее всего.

– Моня… – моя рука самопроизвольно легла на ее бархатные волосы. Она выглядела так, будто сейчас заплачет, и я чувствовал какая боль сейчас у нее в сердце, хотя я не помнил смерть своих родителей. Их не стало, когда мне было всего четыре года отроду, а Робертио восемь. Поэтому для меня это чувство не было знакомо. – Хочешь, спросим у медсестры, лежит ли твоя мама здесь?..

– Не надо. Она здесь не лежит, иначе ты тоже был бы на грани.

Моника тихонько поднялась с кушетки и подошла к куллеру. Ее тонкие ручки вытащили одноразовый стакан, и она налила себе воды. Наблюдая за ее хрупкой фигуркой, показалось, что если что-то ее расстроит, то она сломается…

– Мне жалко папу. Он заслуживает большего.

– Сколько ему… лет…?

– Тридцать восемь, около того.

– Так он еще… это… молодой же совсем! У нас в Италии жизнь начинается только в сорок!

– Он молод, соглашусь… но к другим женщинам он настроен отрицательно. Он до сих пор любит маму.

– Любить и баловать единственную… – почти шепотом произнес я мысли вслух. Ее слова заставили меня улыбнуться. – Оказывается, это больно?

– Не знаю… – она только пожала хрупкими плечами.

Я молча сидел на месте, оглядывая ее. Мне не надоедало смотреть на ее реснички, волосы, руки… она была словно с картины, и что-то в ней было такое родное.

– Хочешь сыграть в шахматы? – попробовал я встать, а она посмеялась. – У меня есть разные настольные игры, чтобы было не скучно.

– Прости, я совсем не умею… Но я люблю читать книги. Вот эта, на полке, она кажется знакомой, – ее голос стал более бодрым, и она на носочках подошла к шкафу, взяв оттуда книги, которые лежали в палате. До этого я их даже не видел.

– Тогда сделаем так. Я научу тебя играть в шахматы… А ты почитаешь мне эту чудесную книгу. Идёт?

МОНИКА:

Пока Маркус оживленно раскладывал шахматные фигуры по доске, у меня зазвонил телефон. Спохватившись, я быстро сняла трубку. Меня смущала мелодия, поставленная на папу (она чем-то напоминала звуки природы):

– Да, папочка?

– Моня, ты где?

– Пошла к другу. А что? Что-нибудь случилось?

– Ну… – его голос уже был пободрее, но он хрипел. – Я хотел, чтобы ты помогла мне съездить в магазин, но ладно. Ты надолго?

– Я… – я покосилась на довольного Маркуса. Он раздумывал, какую бы взять тактику, чтобы меня победить, и его лицо в этот момент было очень смешным. – Как тебе удобнее?

– Не говори так, словно твой папа решает, как тебе жить. Если хочешь ехать, иди к дому. Если нет – скажи мне, и я поеду один.

Мне не хотелось обижать отца. Я знала, что он ценит наше совместное времяпровождение, а сейчас ему особенно нужна была поддержка. Я повесила трубку и сожалеюще улыбнулась своему новому знакомому:

– Прости…

– Да ладно тебе! Хватит с нас и трех партий! – он попытался изобразить радость, но его карие глаза погрустнели, либо мне показалось. – Тогда… в следующий раз, да? Или… – он что-то искал глазами, пока не нашел другую игру. – Поиграем в «Uno»?.. Мне все равно во что, лишь бы…

– Я еще обязательно приду, не беспокойся! – я усмехнулась, а он закивал:

– Я буду скучать. Знаешь, когда есть друг – это не скучно. И ты… – он был немного смущен. – Очень хороший друг, Моника. Без тебя я чувствую себя больным, а с тобой… выздоравливаю, как будто!

– Тогда это мой долг – помочь тебе в этом, – мы вместе посмеялись, и он распахнул ко мне руки на одну секунду, но я ограничилась пожатием его руки. – До встречи, – он кивнул, и я уже собиралась выходить, как на выходе он крикнул мне вслед:

– Моня, ты…! Ты делаешь меня счастливым!

Я только обернулась на него и благодарно ему улыбнулась. Он стоял около своей палаты и неровно дышал, а его светлые волосы колыхались под больничным сквозняком. Его слова меня сильно смутили, заставили вспомнить как я его встретила в школьном коридоре, и я, вдохновленная, прибавила шагу.

– «Не мели чепуху.» Это… как если бы я сказала: «Не говори глупостей». Это такое выражение.

– Как «calcare lа mano»?2

– Что…?