Читать книгу Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй - Нелли Шульман - Страница 11

Облупившийся нос старомодного парома подпрыгивал на волнах.

Западный ветер бил в лицо, на лавках палубы удобно расположились домохозяйки, с островов. Рыбаки давно покинули порт. Добычу в рестораны и на рынок привозили ранним утром, когда тихую воду залива скрывал туман. На пароме ездили туристы, с кодаками, и женщины, навещавшие городские магазины:

– На островах лавки маленькие, – объяснила Анна Констанце, – все жители овощи выращивают, курятники ставят, а рыбы и крабов вокруг хоть ведром черпай… – она улыбалась, – но за кофе, и другими… – Анна поискала слово, – излишествами, – приходится ездить в город. На островах только порошок продают, и то, не во всех лавках… – Анна отнесла сына к небольшому прилавку, где тоже разливали растворимый кофе, с пончиками. Петенька спал. Буфетчица, в фартуке с эмблемой паромной линии, обещала присмотреть за мальчиком.

Анна и Констанца покуривали, с картонными стаканчиками кофе, облокотившись на крашеные белой эмалью, проржавевшие перила. Пахло солью, над легкими, темно-синими волнами, метались чайки.

Их корабль отошел от пирса одновременно с красавцем паромом, довоенной постройки, MV Kalakala. Анна указала вслед изогнутой корме, в стиле ар деко:

– Там в ресторане шампанское с устрицами подают, туристов на экскурсии катают. Но мы с вами поедем на рабочей лошадке… – туристы сгрудились на другой стороне палубы, фотографируя панораму Сиэттла.

– Немедленно прекратите кренить судно… – захрипел динамик, – береговая охрана обещала, что больше не станет вылавливать из залива ни одного туриста… – в голосе капитана слышался смех:

– Через три часа дома окажемся… – Анна взглянула на бесконечную, водную гладь, – думаю, Донован с Даллесом убрали людей с острова. Зачем держать охрану, если мы с доктором Кроу давно на пути в Россию… – начальство Анны могло сбиться со следа, и решить, что она направилась в Мексику.

– Скорее всего, так и случилось, – хмыкнула Анна, – и совершенно точно никто не мог подумать, что Кукушка спрячется в мормонском лагере для девушек, спрягая с ними французские глаголы… – она еле скрыла улыбку. Анна рассказала Констанце о дачке, как, по-русски, называла домик женщина:

– У большого особняка только фундамент готов, там еще много работы, – вздохнула она, – но Теодор хотел, чтобы мы с Петенькой под крышей жили. Связь, думаю, в домике осталась, – обнадежила Анна Констанцу, – а прослушивание сняли. Они считают, что больше оттуда разговоров никто не поведет… – Анна решила, что герцог может прилететь в Канаду, на британскую территорию.

– Скорее всего, так он и сделает. До Ванкувера рукой подать, возьму в аренду автомобиль, доберемся до границы… – ни у нее, ни у Констанцы не имелось никаких документов. Анна выбросила окурок в воду:

– Но вы не волнуйтесь. Мы с Джоном опытные люди. Мы организуем… – Анна пощелкала пальцами, – приватное рандеву, где-нибудь в тамошних лесах… – Констанца смотрела на темные точки островов:

– Я еще никогда в лесах не бывала… – Анна коснулась худого плеча, в клетчатой рубашке:

– Вот и погуляете… – она вздернула бровь, – если это можно так назвать. Леса здесь красивые, на Сибирь похожие… – Констанца предполагала, что миссис Анна не миновала Сибири:

– На востоке России тоже гражданская война шла. Там сейчас сталинские лагеря. Она мне не говорит, где Степан, где кузен Теодор. И о Меире она ничего не упоминала. Хотя Меир, наверное, в Европе… – Констанца слышала от кузена Мэтью о Потсдамской конференции.

– Он мне должен был результаты испытания тарелки привезти… – округлая корма дорогого, оторвавшегося от их пароходика, парома, напомнила Констанце о ее творении:

– Профессор фон Карман обещал поработать над аэродинамикой, – озабоченно подумала она, – но я теперь его выкладки не скоро увижу… – сделав вид, что она хочет полюбоваться Сиэтлом, Констанца попросила у Анны бинокль. Торговые корабли швартовались у отдаленных причалов. Констанца, отчетливо, разглядела красные флаги, в хорошие, цейсовской работы, линзы:

– Степана тоже могли отправить в лагеря, – поняла она, – русские недоверчиво относятся к побывавшим в плену. Хотя Степана и не брали в плен. Он в немецком лагере сидел, а теперь СССР его за решеткой держит… – Констанца, незаметно, прикусила губу:

– Я с ними поторгуюсь, повожу их за нос. В конце концов, я справилась с фон Рабе. Американцы меня держали в камере, и тоже ничего не добились… – она вспомнила о семи скалах, из папки леди Констанцы:

– Место находится не в Сибири, а на Северном Урале. Степан говорил, что его самолет, словно отбросило, от камней. Через неделю, для России началась война. Все ерунда, разумеется… – Констанца не хотела спрашивать у миссис Анны о семи скалах:

– Во-первых, вряд ли она слышала об этом месте. Камни стоят в глуши… – в голову Констанцы пришло русское слово, – в тайге… – кроме того, Констанца замечала внимательный взгляд спутницы:

– Она знает, что я русский язык учила. Мы даже поболтали… – миссис Анна похвалила Констанцу:

– Вам нужна только практика, для бойкости. С грамматикой и словарным запасом у вас затруднений нет… – миссис Анна, действительно, преподавала языки.

– У меня диплом есть, – она повела рукой, – с давних времен. Только на работу все не удавалось устроиться, другие занятия подворачивались, что называется… – она забрала у Констанцы пустой стаканчик:

– Я выкину. Заодно проверю, как малыш себя ведет… – Констанца напомнила себе:

– Не вызывай у нее подозрений. Она при пистолете, она может меня запереть на этой дачке, пока Джон не прилетит из Канады, по ее вызову. Или на подводной лодке придет, как они хотели после Пенемюнде сделать… – медное солнце закатывалось за горизонт. Ветер трепал черные, с проседью, волосы миссис Анны.

Женщина, неожиданно ласково, сказала:

– Я знаю, что вас немцы с парома похитили, доктор Кроу. Вас и мистера Майорану… – Анна вспомнила об этом, стоя в очереди в билетную кассу, на пристани, но до островов никак иначе было не добраться:

– Не волнуйтесь, – подытожила она, – ни немцев, ни русских здесь не ожидается. Со мной вы в безопасности… – паром тряхнуло на волне, Анна выронила стаканчик. Картон подхватил ветер, она прищурилась:

– Нет, почудилось. Откуда здесь перископу взяться? Военно-морские базы ближе к океану стоят… – чайка, нырнув в воду, поймала клювом стаканчик, туристы восторженно ахнули. Динамик опять ожил. Капитан, весело сказал:

– Сейчас птица облетит пассажиров. Пожертвование, пять долларов… – под громкий смех детей, Анна повторила себе: «Почудилось».

Крейсерская дизель-электрическая подводная лодка, К-57, покинула уединенную бухту, в заливе Де-Кастри, до того, как СССР объявил войну Японии.

К-57 принадлежала к серии сверхдальних подводных лодок. Корабль мог провести в автономном плавании примерно три месяца. Строили К-57 в последний год войны, предназначая судно для Тихоокеанского флота, но перегонять лодку на восток, пока шли боевые действия, признали нецелесообразным.

К-57 стояла на базе субмарин, на полуострове Рыбачьем. В конце мая лодка начала поход в Тихий океан. Путешествие, с остановками для забора топлива и воды длилось до начала августа. На восток субмарину перегоняли матросы и офицеры Северного флота, понятия не имеющие о новых базах, на востоке. Территорию вокруг удобной бухты надежно отгородили. Им объяснили, что в Татарском проливе, создается порт, для стоянок и технического обеспечения походов советских подводных лодок. Моряков-североморцев отправили на американском дугласе, полученном по ленд-лизу, во Владивосток, где им выдали медали «За отвагу». Война с фашистской Германией закончилась, однако, как сказал работник политотдела Тихоокеанского флота, на вручении наград, дальние походы всегда представляли собой опасность.

– Но вы, товарищи, как истинные комсомольцы и коммунисты, последователи дела Ленина-Сталина, и в мирной жизни проявили героизм… – о том, что произойдет с К-57, на церемонии, в штабе Тихоокеанского флота, не упоминалось. Морякам хлопали, они получили цветы, от владивостокских пионеров, после концерта штаб флота устроил торжественный ужин. Североморцы улетели в Мурманск. К-57, в заливе Де-Кастри, ждала нового экипажа и нового задания.

Согласно штатному расписанию, лодка брала на борт почти семьдесят человек, включая десять офицеров. Товарищ куратор, на собрании, сказал, что поход ожидается коротким:

– Не больше месяца под водой… – он обвел глазами рубку, – с вашим опытом и умениями, мы уверены, что вы справитесь… – на К-57 служили только офицеры.

Официально лодка больше не существовала.

В штабе Тихоокеанского флота появилась аккуратная папка, с бережно подшитыми бумагами. Внутри имелись четкие фотографии, отпечатанные на машинке протоколы допросов берегового состава и заключения дознавателей. К-57 сгорела, находясь на ремонте, в заливе Де-Кастри. Вредительства в инциденте не обнаружили, пожар начался из-за неисправности электропроводки. Лодка восстановлению не подлежала, остатки корабля отправили на металлолом.

Экипаж К-57 тоже не значился в списках флотов Советского Союза:

– Вернее, значился… – капитан разглядывал в перископ залитый вечерним, золотым сиянием залив Пьюджет-Саунд, – то есть до сих пор значится. Как говорится, мы ушли в вечный патруль… – на лодке, включая капитана, служили три Героя Советского Союза. У самого капитана, кроме внушительной планки наград СССР имелся и британский военно-морской крест.

В перископ была хорошо видна палуба старенького парома. Почувствовав движение сзади, капитан отступил от окуляров. Внимательные глаза товарища куратора были совершенно спокойны. Чекист морякам по имени не представлялся. Он не знали имен его сопровождающих, неприметных, хорошо вооруженных людей. Охранники занимали три каюты. Четвертая, отлично убранная, оснащенная личным душем, и мягкой кроватью, пока стояла пустой.

Капитану не сообщали, зачем лодка пришла в территориальные воды союзников. На собрании товарищ куратор заметил:

– Думаю, вы успели понять, что не стоит задавать лишних вопросов. Ваша цель, довести лодку до точки рандеву, минуя столкновения с флотом японцев и американские радары. Вот карта залива Пьюджет-Саунд… – он взял указку, – где подробно отмечены все военно-морские базы, в том районе. Сведения о базирующихся там подводных лодках… – моряки зашуршали бумагами. Капитан просматривал отпечатанные на машинке листы:

– У НКВД сидит агент, в штабе военно-морского флота США. Это строго секретная информация, такими вещами не делятся даже с союзниками… – он, разумеется, ничего не сказал ни куратору, ни сослуживцам. Капитан предполагал, что ребята, офицеры, и сами все понимают.

Куратор приник к перископу, капитан вернулся к штурвалу. Рубку охраняло четверо вооруженных людей, в штатском. Экипажу оружия, разумеется, не давали:

– Но ведь нас больше… – горько подумал капитан, – мы можем на них напасть, обезоружить, убить. Пусть и голыми руками, как евреи делали, в варшавском восстании. Мы в американских водах. Можно всплыть на поверхность, попросить убежища… – он знал, что ни один человек из экипажа на такое не пойдет.

Успокаивающе, мирно, перемигивались огоньки на капитанском пульте, в наушниках звучал привычный, едва слышный шум сонара:

– Я первый не пойду, – вздохнул капитан, – понятно, что потом с нашими семьями сделают. Они считают, что мы мертвы, или пропали без вести. Они получают пенсию, государство о них заботится… – экипаж знал, что ждет их семьи, после сдачи К-57 американцам:

– НКВД может никогда не получить сведений о нашей судьбе, США все засекретит. Но Лубянка и превентивно нашу родню расстреляет. Детям поменяют имена, отправят в приюты… – капитан подавил желание закрыть глаза.

Он понятия не имел, для чего К-57 болтается в заливе Пьюджет-Саунд, и зачем они следят за облупившимся паромом. Кораблик напомнил капитану суденышки, ходившие вокруг Оркнейских островов. Прошлым летом он принимал в Лервике британскую субмарину «Санфиш», переданную по ленд-лизу СССР:

– Точно, год прошел… – он услышал крики чаек, ощутил на лице солнечные лучи, – мы из Лервика вышли. Мой последний поход, то есть, как оказалось, не последний… – о прошлом годе, проведенном в закрытой тюрьме Суханово, ему вспоминать не хотелось.

На собрании экипажу обещали и будущие, дальние походы:

– Работы ожидается много, служба интересная, – обнадежил их товарищ куратор, – в общем, за работу, дорогие моряки… – товарищами чекист их не называл. Капитан подумал, что можно было бы и отказаться:

– Меня все равно считают мертвым, как и весь экипаж «Санфиша». Зачем я согласился разыгрывать комедию? Но мне объяснили, что операция нужна для победы, что я выполняю личное задание товарища Сталина… – «Санфиш» пропал с радаров британской береговой службы через два дня после выхода из Лервика. Экипаж ни о чем не подозревал, системы на борту лодки работали отлично. В наушниках радист слышал голоса британских диспетчеров.

– То есть нарезку… – капитан покачал черноволосой, с легкой сединой головой, – нарезку голосов. Почему я тогда не понял, чем все закончится? Дурак, какой я дурак… – больше всех он жалел британских инженеров. Ребята, вместе с советскими моряками, шли на «Санфише» в Мурманск, проводить технический инструктаж. О плане знал только он, капитан, и два куратора от НКВД, прилетевшие в Лервик из Лондона. Они изображали возвращающихся домой советских дипломатов.

До Мурманска «Санфиш» не добрался.

Лодку встретили у полуострова Рыбачьего, и отвели в огороженную, тихую бухту. Капитан больше не видел ни британцев, ни своих бывших сослуживцев:

– Экипаж расстреляли, наверное, но англичане НКВД понадобятся… – он, незаметно, посмотрел на крепкую спину куратора:

– Скорее всего, бедняг, в какие-нибудь отдаленные лагеря загнали… – чекист, наконец, оторвался от перископа.

Его снабдили подробным описанием, и фотографиями Вороны. В толпе, на корме парома, он разглядел рыжие волосы. Женщина носила американские джинсы и клетчатую рубашку. Ворону сопровождал Паук, агент СССР в США, однако работник НКВД не представлял себе, как он выглядит.

– Наверное, только товарищ Эйтингон и Лаврентий Павлович его знают… – благоговейно подумал куратор, – и товарищ Сталин, конечно… – Наум Исаакович пребывал в Европе, проводя закрытые консультации с будущим союзниками, из Германии, Польши и Чехословакии. Генерал-майор, впрочем, выдал работникам на К-57 строгие и подробные инструкции.

– Паук нам не покажется, – вспомнил куратор, – Ворона одна в лодку сядет, а мы ее подберем… – Наум Исаакович обещал, к возвращению лодки, приехать в залив Де-Кастри. О Вороне чекист тоже ничего не знал:

– И она, наверное, агент… – он рассматривал худое, бледное, упрямое лицо, – не красавица, но есть в ней что-то… – он попытался подобрать нужное слово:

– Притягательное. Да, именно так… – на подводных лодках не курили, но К-57 снабдили запасами жевательного табака. Бросив в рот ароматную, шведскую пастилку, чекист услышал сухой голос капитана: «Прикажете привести в действие торпедные аппараты, потопить судно?»

– Что вы! – всплеснул руками куратор:

– Гражданский корабль, пусть идет спокойно, по расписанию. Нам только надо оказаться в точке рандеву, в назначенное время… – сквозь шум сонара, капитану послышались голоса птиц.

– Мы на двадцати метрах глубины, – тоскливо подумал он, – какие птицы? Впрочем, некоторые ребята плачут, по ночам. Им голоса жен и детей чудятся… – капитан сверился с швейцарским хронометром:

– Британские ребята подарили, в Лервике. Мы тогда каждый день застолья устраивали. Хорошее лето стояло, немцев обратно в рейх погнали, союзники почти освободили Италию… – он помнил вкус шотландского виски, тосты за победу, и за дружбу:

– Кто знал, что все так закончится? Экипаж мертвецов, на несуществующей лодке… – темные глаза взглянули на куратора.

– Окажемся, – хмуро отозвался Герой Советского Союза, капитан второго ранга Израиль Фисанович, пропавший без вести прошлым летом, в Норвежском море:

– Задание будет выполнено, товарищ куратор… – пропустив паром, немного подождав, К-57 тоже пошла на запад.

Лунная дорожка дрожала, переливалась на тихой воде.

У деревянного пирса покачивалась старая лодка. В свете звезд виднелись очертания сарайчика:

– Здесь моторка стоит, – объяснила Анна, подергав замок, – впрочем, она вряд ли нам понадобится… – женщина склонила набок черноволосую голову:

– Пока я под присмотром армии жила, к моторке мне хода не было. Поэтому и замок такой простой… – Констанца едва успела отскочить, зажав уши руками. Она забыла, каким громким, поблизости, кажется звук выстрела. Ребенок, впрочем, не проснулся. Анна оставила мальчика сопящим на кровати, среди подушек, с индейской вышивкой:

– Мы по дороге сюда все купили… – она открыла окно, – когда покинули место, где Петя родился… – о городе, где появился на свет ее сын, Анна тоже не упоминала:

– Но в Америке, – поняла Констанца, – это индейские узоры, такие, как на ее сумке, на юбке… – путь от пристани, с закрытым, крохотным почтовым отделением, и лавкой, они прошли пешком. Констанца не привыкла к таким долгим переходам. Едва заметная колея петляла среди соснового леса, под ногами пружинили иголки.

Анна, иногда, останавливалась у кустов, срывая ежевику:

– Последние ягоды, – вздохнула женщина, – а малина отошла. Скоро клюква появится… – по пути к участку они миновали маленькое болотце. Показалась темная вода лесного озера:

– Мы дома… – поправив индейскую перевязь, с ребенком, Анна отдала Констанце саквояж:

– Держите. Остальные вещи я завтра заберу. У нас велосипеды есть, с тележками… – Констанца обрадовалась:

– На велосипеде я ездить умею… – она осеклась, заметив в руке Анны браунинг: «Зачем?»

– На всякий случай… – женщина прислушивалась к звукам леса, – идите за мной, след в след. Постарайтесь производить как можно меньше шума… – Анна была уверена, что охраны на участке нет, но осторожность никогда не мешала. Багаж они сложили на пристани, в настежь распахнутом сарае, с гордой надписью: «Касса, буфет, хранение клади». Буфет оказался урной с горячей водой, впрочем, сейчас пустой.

Констанца удивилась: «Здесь есть электричество?». Анна подсунула под ручки саквояжа записку:

– У всех жителей стоят автономные генераторы. Но казенное электричество после отхода парома отключают. Пароходная компания экономит деньги… – на стене сарая висело пожелтевшее расписание рейсов на летний сезон сорок пятого года. Констанце достаточно было бросить один взгляд на цифры, чтобы выучить наизусть время прибытия и отхода суденышек.

– Завтра… – она затянулась сигаретой, – паром завтра, после обеда… – на острове жило всего полсотни семей. Когда они проходили через поселение, с Анной здоровались, расспрашивая ее об отпуске:

– Они думают, что мы с Теодором работаем на миллионера, купившего участок, – усмехнулась Анна, – за порядком на стройке следим. Армия в этой стороне острова не показывается… – сарай с моторкой пустовал. Подув в дуло пистолета, Анна, кисло, сказала:

– Между прочим, лодка, наша частная собственность. Правительство США не имело права ее забирать… – она почесала браунингом висок:

– Ладно. Не волнуйтесь, я завтра Джону позвоню. Придумаем что-нибудь. Доедем на пароме до Сиэтла, возьмем напрокат машину. Я вас довезу до канадской границы… – в Сиэтле Анна, несколько раз, хотела зайти на почту и связаться с герцогом. Она одергивала себя:

– Трансатлантические переговоры надо заказывать заранее, ждать несколько часов… – кроме того, Анна предполагала, что прямой номер Джона, полученный от полковника Горовица, не значится в телефонных справочниках:

– Заказ вызовет подозрение. Донован и Даллес не дураки. Они разослали наши приметы в крупные города, тем более, на тихоокеанском побережье… – пока Анна и Констанца избегали правительственных учреждений, они находились в относительной безопасности:

– Если мое начальство узнает, где я, и доктор Кроу, то может узнать и Мэтью, то есть Паук… – Анна не хотела думать о дальнейшем:

– Федор никогда не вернется из СССР, а Лубянка убьет и меня, и Петеньку. Мэтью и убьет нас, не задумываясь… – Анна оставалась единственной преградой на пути СССР к доктору Кроу.

За остров она не волновалась:

– Здесь никто не сообщит правительству, что я вернулась. Донован с Даллесом и не подумают сюда мои приметы посылать. Тем более, меня и так все знают… – распахивая окна в спальне, укладывая сына на кровать, Анна, весело, сказала:

– Комаров на участке нет, мы рядом с океаном. Как говорится, утро вечера мудреней. Поедим, выспимся, завтра я позвоню в Лондон… – телефон, судя по всему, работал исправно:

– Прослушивание армия сняла, как забрала она моторку, – поняла Анна, – наверное, они посчитали, что мы в лодке тайники сделали. Разбирают сейчас ее по винтику… – они выпили хорошего кофе. Анна пожарила на керосиновой плитке картошку:

– Кладовую армия не тронула… – она подложила Констанце малинового джема, – но, скорее всего, мы завтра уедем. Я утром Джону позвоню… – между Сиэтлом и Лондоном было восемь часов разницы во времени. Констанца обернулась. Огонек керосиновой лампы, в окне спальни, давно погас:

– Она устала, – подумала женщина, – она ничего не услышит, не проснется… – Констанца сверилась с часиками:

– Полночь миновала. В Лондоне восемь утра. Джон, наверное, на Ганновер-сквер ночует, если он в городе. Жарит на кухне сосиски с беконом, себе и охранникам… – Констанца услышала стук вилки, в фарфоровой миске. Стивен сбивал яйца, для омлета. На плите шипели тосты, брат улыбался:

– Доброе утро, милая… – приезжая в город, они со Стивеном ночевали у кузенов, – садись, все готово… – Стивен наклонялся, целуя ее в лоб.

– Он был ранен, – грустно подумала Констанца, – у него дочка, он успел во второй раз жениться. Семь лет мы не виделись… – в темноте залива она заметила дальний огонек:

– Миссис Анна рано встает, с ребенком. Джона ее звонок за обедом застанет. От Лондона до Ванкувера двенадцать часов лета, с посадкой на Ньюфаундленде. Хотя нет, он попросит миссис Анну сразу отсюда выезжать. Завтра паром в Сиэтл. Она мне прикажет подчиняться, и я ничего не сделаю. Степана могут убить на Лубянке. Мне надо его спасти. Хотя бы его… – Констанца раздернула замшевые веревочки, на индейской торбе. Подобрав камень, рядом с крыльцом, она придавила булыжником конверт, для брата.

– Степан мне тоже завтраки готовил, – тоскливо вспомнила она, – и малиновый джем варил… – лазоревые глаза ласково смотрели на нее:

– Ешь, пожалуйста. Сахар полезен для мозга… – Констанца кивала:

– В общем, да. Химические элементы стимулируют кратковременные процессы, в коре полушарий… – она помотала головой:

– Я не позволю ему сгинуть, без следа. Пока мы вместе, смерти нет… – огонек, на горизонте, двигался:

– Рыбаки, – поняла Констанца, – на ночной лов вышли. В Норвегии тоже так делали. На рассвете они в Сиэтл отправятся. В порту стоят советские корабли. Степан меня научил грести… – мягко шуршали волны, пахло солью. Пробежав по пристани, прыгнув в лодку, Констанца отвязала канат. Течение подхватило ее, унося прочь, на середину залива.

В каюте слабо, неприятно пахло чем-то металлическим.

Констанца прислушалась:

– Работает система регенерации воздуха. Двигатели тоже включились… – она чувствовала легкую, почти незаметную вибрацию. Женщина сидела за стальным столом, положив перед собой хрупкие руки, с кольцом, тусклого камня.

Лодка Констанцы наскочила на субмарину. Течение в заливе оказалось сильным, она не справлялась с веслами. По лбу потек пот, рубашка промокла на спине. Констанца ежилась, под прохладным ветерком:

– На воде всегда зябко. Давай, давай… – крупные звезды отражались в темных волнах. Свет рассыпался брызгами, дрожал, огонек двигался, приближаясь к Констанце.

Прямо впереди выросла черная стена, давешний огонек поблескивал наверху:

– Это вовсе не рыбаки… – успела понять Констанца:

– Но что здесь делает субмарина? Или это американцы, они напали на наш след… – нос лодки затрещал, Констанца еле успела шагнуть в прохладную воду залива Пьюджет-Саунд.

В Норвегии Степан учил ее плавать.

Приходя из лесов, летом, он забирал одноколку Эйриксенов:

– Мы ненадолго, – подмигивал он Кристине, – к завтрашней утренней дойке вернемся… – в телегу он клал лоскутные, деревенские одеяла, ставил корзинку с провизией, откуда торчало горлышко бутылки зеленого стекла, с домашним аквавитом. Констанца устраивалась в телеге, с тетрадью и карандашом. Степан ласково говорил невысокому, горному коньку Эйриксенов: «Дорогу ты знаешь, милый».

Озеро Мьесен было слишком холодным. К тому же, как смеялся Степан, на плоскогорье все было видно, как на ладони. Кроме фермы Эйриксенов у озера никаких построек не стояло, но Степан замечал:

– Лесное озеро лучше. Более уединенное место… – вокруг чистой воды теснились сосны. Пахло жаркой, летней смолой, сладкими ягодами, звенели комары. На поросшем густой травой берегу трещали дрова, в костре.

Констанца боролась с течением, слыша треск разбившейся лодки:

– Тогда, в первый раз, мы тоже в лодке были. Мы смеялись, что могли в море оказаться. В лесное озеро, Степан меня на руках заносил… – она почувствовала ласковые губы, пониже уха, ощутила крепкую руку, поддерживающую ее:

– Плыви, не бойся. Я здесь, я с тобой, Констанца… – та же рука сейчас помогала ей:

– Плыви, плыви, тебе нельзя умирать. Ты один раз пыталась, но то была трусость. Ты не имеешь права погибать, ты нужна Степану… – Констанца не знала, чья субмарина перед ней. До берега оставалась примерно миля, руки устали. Она разозлилась:

– Какая разница. Пусть это американцы, я все равно убегу. И, разумеется, я не скажу, кто меня вывез из Лос-Аламоса… – она понимала, что начальство миссис Анны обо всем догадается, но другого выхода у нее не оставалось.

– Я не доплыву до берега… – Констанца сжала зубы, – черт с ним… – на лодке включили прожектор. Мертвенный свет метался по воде залива, выхватывая из темноты остатки разбившейся лодки. Подождав, пока луч доберется до нее, зажмурившись, еле удерживаясь на воде, Констанца замахала руками.

На стальном столе остывала легкая, алюминиевая чашка хорошо сваренного кофе. Вежливый человек, в штатском костюме, принес пакет с чистой, сухой одеждой. Констанца никогда не обращала внимания на такие вещи, но и юбка и джемпер оказались приятной, мягкой шерсти:

– Кашемир, – вспомнила она слово, – тетя Юджиния всегда выбирала кашемир. Лаура и Тони тоже итальянский кашемир носили… – ее снабдили нейлоновыми, американскими чулками, изящными мокасинами, ловко севшими на ногу:

– У них есть мои мерки, – поняла Констанца, – откуда… – человек забрал ее мокрые джинсы и рубашку:

– Ни о чем не беспокойтесь, пожалуйста, – у него были светлые, внимательные глаза, – отдыхайте, скоро вам накроют ужин… – по имени он Констанце не представился. Оказавшись в шлюпке, спущенной с субмарины, услышав русский язык моряков, Констанца едва не вздрогнула:

– Но как? Почему они пришли в залив? О том, что я здесь нахожусь, знала только миссис Анна… – Констанца не стала просить у чекиста, как, про себя, она называла мужчину, тетрадь и карандаш.

– Сжечь бумагу здесь негде. На лодке запрещено курить… – рядом с кружкой лежала круглая, жестяная коробочка, с ароматным, жевательным табаком, – а рвать листы, и спускать их в унитаз, опасно… – человек извинился за тесноту ванной и каюты:

– Но переход ожидается быстрым, – он улыбался, – скоро мы увидим берега СССР… – Констанца тоже не говорила, как ее зовут.

– Думай, думай… – она медленно жевала пахнущий ванилью табак, – думай, как они могли понять, что я на острове? Словно они меня ждали… – Констанца подперла ладонью острый подбородок:

– Либо миссис Анна играла, все время, как играли со мной американцы, изображая допросы, и так называемое освобождение. Мэтью извинился, объяснил, что рейд был частной инициативой горячих голов. Виновников, якобы, наказали… – Констанца поморщилась:

– Ложь на лжи, и ложью погоняет, как любил говорить дядя Джон. Миссис Анна знает мои мерки, мы в магазине вместе были… – в одном из саквояжей женщины могла прятаться рация:

– Она вышла на связь, передала данные в СССР, они привезли одежду. Она знала, что я не смогу оставить Степана в опасности, что я попытаюсь выручить его, с Лубянки… – Констанца почесала лоб:

– Но тогда почему она говорила мне, что Степан в безопасности… – уравнение не складывалось. Констанцу это беспокоило.

– Наука требует точности, – говорила она сотрудникам кембриджской лаборатории, – нельзя, спустя рукава, относиться к расчетам. Нельзя оставлять приблизительные цифры. Все данные должны быть выверены, по многу раз… – Констанца пожалела, что у нее нет доступа к ЭНИАКу:

– Но машины, делают только черновую работу, массивные объемы вычислений. Ответственность за выводы лежит на ученом. Как на мне всегда останется ответственность за смерть невинных людей, в Японии… – она вздохнула:

– Потом. Сначала надо отыскать Степана, спасти его… – прежде всего, ей требовалось понять, откуда в Пьюджет-Саунд взялась русская подводная лодка.

– Если бы миссис Анна работала на советскую разведку, ее бы снабдили письмами от Степана ко мне… – пол каюты прикрыли персидским ковром, Констанца прошлась туда-сюда:

– Помещение маленькое, но все хорошо оборудовано… – здесь поставили не флотскую койку, а удобную кровать, с шотландским пледом. В ванной висели пушистые полотенца и халат, Констанца нашла итальянское мыло и американскую зубную пасту:

– Они меня ждали. Но почему миссис Анна говорила мне, что Степан в безопасности? Логичней было бы, наоборот, отдать мне его письма, скорее всего, поддельные, заявить, что от меня зависит его жизнь… – Констанца верила в логику и расчет:

– Мои мерки знал Мэтью. Он заказывал для меня вещи, по каталогу… – она остановилась посреди каюты:

– Стивен тоже знал мои мерки… – по словам миссис Анны, выходило, что брат в Англии:

– Он женился на младшей сестре миссис Анны… – Констанце захотелось опустить голову в руки, – все случившееся может быть большой операцией русских. Стивен тоже мог оказаться на Лубянке. Нельзя верить ни одному их слову… – она сцепила зубы:

– Я и не верю. Скорее всего, в СССР меня примет начальство этого чекиста. Он мелкая сошка, исполнитель. Я не показываю свое знание русского языка… – чекист говорил на хорошем, но с акцентом, английском, – и дальше не собираюсь… – в ванной Констанца выплюнула табак в унитаз. Вернувшись к столу, она залпом допила кофе:

– Где сейчас ее дочь, миссис Анна тоже не говорила. Может быть, они обе меня встретят в СССР… – она криво усмехнулась, – миссис Анна подсунула дочь фон Рабе, куратором, от советской разведки… – Констанца откинулась к стальной стене:

– А ребенок, Петенька? Но я не видела кузена Теодора, и не знаю, где он. Он бы не стал работать на русских. Или стал бы… – вздохнув, она подытожила:

– Надо дождаться встречи с начальником чекиста, кем бы он ни был. Или она… – Констанца вспомнила серые, дымные глаза миссис Анны.

– Те, кто мертвы, живы… – прозвучало у нее в голове, – живы… – она покрутила кольцо на пальце:

– Нельзя ничего писать на бумаге. Нельзя оставлять им возможность меня использовать. Я, разумеется, не намереваюсь сотрудничать с русскими, – она вспомнила гул костра, восторженные голоса девчонок:

– Вы так интересно рассказываете, миссис Конни… – Констанца закрыла глаза:

– Инге хвалил мои объяснения. Я его обязательно увижу. Я выручу Степана, мы поселимся где-нибудь в Шотландии, в тихом месте. Посмотрим, может быть, я начну преподавать, в школе… – в руке Констанцы оказался кусок мела. Черная доска перед ней пестрела крючками уравнений. Ощущая спокойный ход лодки, она погрузилась в свои вычисления.

Над мокрыми, серыми камнями, метались, хлопали крыльями чайки. Тихие волны с шипением набегали на прибрежную гальку, рассыпаясь белой, легкой пеной.

Анна переступила мокрыми ногами в мелкой воде. Ветер трепал рассыпавшиеся по плечам волосы, шелестел конверт, зажатый длинными пальцами. В бухте покачивались обломки досок. Поддернув индейскую, хлопковую юбку, Анна прошагала вперед.

Ткань, все равно, промокла. Стоя по колено в воде, она потянулась за деревяшками.

Анна и сама не знала, что заставило ее открыть глаза, в предрассветной тьме. Она смутно помнила, что ночью кормила Петю:

– Я пеленки ему меняла… – она скосила глаза на сына, мирно спящего среди подушек, – столько лет прошло, а я ничего не забыла. Но такое не забывается, конечно… – сын спал спокойнее дочери:

– Янсон к Марте вставал, приносил ее, не разрешал мне подниматься. Он сам пеленки менял… – Анна прислушивалась к тишине, за стеной спальни, – он всегда ей был отцом. Но Федор ей тоже отец. Девочка моя, где она, что сейчас с ней? Где наш внук, Теодор-Генрих… – дочь назвала ребенка, будто предчувствуя судьбу мужа и свекра:

– Марта все понимала. Генрих, и его отец хотели искупить вину Германии, своим мученичеством. Она понимала, но не могла их остановить. Никто бы не смог. Но, хотя бы, у мальчика имена от них остались… – Анна напомнила себе, что ее внук, единственный наследник семьи фон Рабе:

– После разгрома заговора Марта бежала, с золовкой, спряталась в провинции. Я бы тоже так сделала. Я ее учила, как надо исчезать… – Анна вспомнила, как сама хотела исчезнуть, до войны, с Вальтером и Мартой.

– Мне тогда все снилось… – за стеной царило молчание, – дом на берегу океана, смех ребенка… – сын спокойно дышал, – Федор вернется из СССР, и мы заведем собаку… – Анна не хотела больше прятаться. Отправив доктора Кроу в Канаду, она могла полететь на юг Калифорнии, к Лос-Анджелесу:

– Я купила бы еще один подержанный форд, пересекла мексиканскую границу. Испанский язык у меня как родной, впереди у меня вся Южная Америка… – она помотала головой: «Нет, нельзя».

Как и в Берлине, четыре года назад, Анна чувствовала ответственность, за будущее:

– Тогда я хотела, чтобы меня услышали, чтобы СССР успел нанести превентивный удар, по Германии… – поднявшись, она надела простую летнюю юбку, и вышитую блузу, – но ничего не получилось… – Анна, тихо, вышла на террасу:

– Доктор Кроу, должно быть, спит еще. Пусть отдыхает, она устала… – Анна щелкнула зажигалкой:

– Но сейчас меня услышат. Я ничего не скрою, от секретной службы… – Анна хотела оставить разведки Его Величества и США выяснять отношения между собой:

– Меня это не касается, – она затягивалась сигаретой, – доктор Кроу британская подданная и уехала в Британию. Пусть Даллес и Донован объясняются с его светлостью, да хоть с королем Георгом. Как говорится, делай, что должно, и будь, что будет… – долгом Анны было сообщить о своих подозрениях, касательно генерала Горовица.

– Не подозрениях, а уверенности, – она присела на перила, – у меня больше не осталось сомнений. И вообще, война закончилась… – она смотрела на тонкую полоску золотистого восхода, на востоке, – думаю, Меир отделается выговором, за свой вояж. Главное, чтобы он успел спасти детей… – Анна твердо сказала себе:

– Успеет. Даллес может его и уволить из секретной службы, но Меир, с его умениями, не пропадет. Он поедет в будущее еврейское государство, помогать подпольщикам… – Анна хотела выпить первую чашку крепкого, черного кофе, и позвонить в Лондон:

– Они обедать собираются, – поняла она, – а днем мы двинемся в Сиэтл. Возьмем напрокат машину, на окраине, где документов не требуют. Оставляй пару сотен долларов залога и езжай… – Анне почудился плач, из комнаты:

– Нет, Петя спит еще. И вообще, – она соскочила с перил, – мне нельзя прятаться в Южной Америке. Петя должен с отцом расти, а где меня Федор отыщет, если я исчезну… – Анна, впрочем, предполагала, что посещения Южной Америки им не миновать:

– Нацисты, наверняка, туда сбежали. Если Максимилиан выжил, он мог и Марту с малышом за собой потащить. Значит и нам надо отправиться на юг… – Анна, нехорошо, улыбнулась:

– Устроим туристическую поездку, если можно так сказать… – потянувшись к медной пепельнице, она замерла. На ступенях крыльца лежал придавленный камнем конверт. В бухте, на воде, Анна заметила обломки.

Она стояла по колено в волнах, рассматривая свежие следы, на доске:

– Это железо, сталь. Лодка наткнулась на корабль… – едва увидев письмо, Анна, бесцеремонно, распахнула дверь гостиной. Диван опустел, на индейском ковре валялась торбочка доктора Кроу.

В сумке Анна ничего не нашла:

– Там и не было ничего, кроме сигарет, зажигалки, письма и пары десятков долларов. Я ее деньгами снабдила… – обломки качались на волнах, Анна, решительно, зашагала на берег. Спрятав запечатанный конверт в бюстгальтер, она вытащила на камни все доски. Из дома пока не доносилось ни звука, Петенька еще дремал. Анна, как смогла, сложила из обломков что-то, напоминающее лодку:

– Нос смят, почти вдребезги. Зачем она вышла на лодке в залив, ночью? Или она хотела покончить с собой… – Анна предполагала, что доктор Кроу написала в конверте, адресованном брату, – но она, кажется, оправилась, со времен Лос-Аламоса. Мы с ней много говорили, она даже улыбалась. Она смеялась с девочками, в лагере… – оскальзываясь на гальке, Анна побежала к дому:

– Если это самоубийство, или несчастный случай, надо, немедленно, вызывать армию. Пусть обшарят залив, найдут ее тело… – Анна понимала, как вся история будет выглядеть в глазах руководства Секретной Службы:

– Я прямо отсюда поеду в тюрьму… – горько подумала она, – но, хотя бы, Петю у меня не отнимут, пока я кормлю. Я так хотела, чтобы малыш здесь рос. Он первые шаги под стражей сделает, в окружении охранников… – Анна положила руку на телефон:

– А если не самоубийство? Если она играла, если Степан склонил ее на сторону СССР, в Норвегии? Это был Степан, несомненно. Петр не умел сидеть за штурвалом… – Анна покачала головой:

– НКВД не могло завербовать Степана. Хотя ему, словно нарочно, репутацию дурака и дебошира создавали. Я сама и начала, в гостинице «Москва», с тем молодым человеком… – Анна вспомнила яркие, голубые глаза:

– Волком его звали. Меир сказал, что он погиб, в Берлине, в самом конце войны. Знала ли я, тогда, что с внуком знаменитого Волка за столом сижу… – Анна вздохнула:

– Нет, Степан честный человек. Недалекий, но честный. Он любил доктора Кроу, он поехал искать ее в СССР… – из спальни донеслось шуршание, кряхтение. Ребенок просыпался.

Анна, быстро, набрала прямой номер Дикого Билла, в Вашингтоне.