Читать книгу Встань и иди - Николай Кикешев - Страница 15

Варенников готовил справку для доклада Устинову перед руководящим составом Министерства обороны СССР о принятом Политбюро ЦК партии решении ввести войска в Афганистан. За этой короткой фразой скрывалась огромная работа всех звеньев армейского механизма. Было развернуто 100 соединений, частей и учреждений. Управление 40-й армии и смешанного авиационного корпуса, четыре мотострелковые дивизии, артиллерийская, зенитно-ракетная и десантно-штурмовая бригады, отдельный мотострелковый полк, части связи, разведки, тыловые и ремонтно-восстановительные подразделения. На их укомплектование из запаса призвали 50 тысяч офицеров, сержантов и солдат, в войска поступило 8 тысяч автомобилей. Подобных масштабных мобилизационных мероприятий советские республики Средней Азии не знали.

25 декабря в 15.00 по московскому времени начала переправу через Амударью по наведенному саперами понтонному мосту 108-я мотострелковая дивизия. Ее передовые части сразу пошли на Кабул. В ночь на 28 декабря на гератском направлении в Афганистан вошла 5-я гвардейская мотострелковая дивизия. Непосредственно всем вводом войск руководил из Термеза маршал Соколов с Оперативной группой минобороны. Варенников находился в Москве, однако тоже «держал руку на пульсе». У него была прямая радиосвязь с каждой дивизией, полком и бригадой, совершавшими марш в Афганистан. Для переброски 103-й воздушно-десантной дивизии потребовалось около четырехсот транспортных самолетов. Первые из них должны были садиться на Баграмский аэродром с наступлением темноты. За тридцать минут до начала посадки Варенников связался с Гуськовым и потребовал:

– Проверьте практическим включением работу всей светообеспечивающей системы аэродрома. Помните инцидент с самолетом Андропова?

– Я недавно все это делал! – успокоил его Гуськов. – Начальник аэродрома находится рядом в соседнем блиндаже.

– Это хорошо, но вы все проверьте и через десять минут доложите, – настаивал Варенников.

Минут через пять Гуськов вышел на связь и растерянно сказал:

– Не можем найти афганского подполковника. Как сквозь землю провалился. Буквально несколько минут назад я с ним разговаривал… Никто не знает, как пользоваться электросистемой.

Варенникова словно током ударило: самолеты в воздухе, а аэродрома нет!

– Немедленно объявите тревогу! – приказал он. – Перекройте все входы и выходы. По громкоговорящей связи постоянно повторяйте: если начальник аэродрома через десять минут не явиться, то будет расстрелян. Ищите человека, который знает аэродромные системы. Освещайте бетонку автомобилями. Они должны стать по обе стороны взлетно-посадочной полосы, приблизительно через сто метров. Сверху у каждой машины включена фара. Каждые пять минут докладывать мне ситуацию. Выполняйте!

Через Главный штаб ВВС, оперативные группы на аэродромах Кабула, Шинданда, Мазари-Шарифа и Кандагара Варенников уточнял состояние аэродромов, их способность принять самолеты в случае, если они будут переадресованы с баграмского аэродрома. О случившемся он доложил Огаркову. Обстановка накалилась до предела.

Разрядил ситуацию Гуськов:

– Товарищ генерал армии, все в порядке! Начальника аэродрома нашли в блиндаже. Все освещение включено! Вошли в контакт с самолетами.

– Хорошо, – обрадовался Варенников. У него словно гора с плеч свалилась. – Теперь внимательно следите за посадкой каждой машины. Загоняйте самолет в «карман», разгружайте и отправляйте подразделения в пункты сосредоточения.

* * *

26 декабря в «мусбате» устроили банный день. Офицеры, хохмы ради, постриглись под «ноль». Солдаты, глядя на командиров, тоже сбрили с голов всю растительность. Все они были молоды, любили жизнь, и не хотели думать, что готовит день грядущий. На следующий день с утра вовсю готовились к штурму: получали боеприпасы, проводили в подразделениях политинформации. Солдатам объявили: американцы собираются разместить на территории ДРА ядерные ракеты средней дальности, Амин – государственный преступник, его надо сместить силой.

После обеда в расположение батальона въехала афганская машина: из бригады охраны привезли в подарок верблюжьи одеяла. Но кто-то из офицеров КГБ узнал среди афганцев переодетого в солдатскую форму офицера ХАД. «Неужели что-то узнали? – мелькнула у Колесника тревожная догадка. – Надо его арестовать».

Хадовца взяли тихо, заперли в пустую комнатушку, поставили часового. Но в суете командир взвода снял своего солдата с поста и афганец сбежал. Когда хватились, было уже поздно что-либо предпринимать. Колесник решил перенести начало операции на час вперед.

Взвод «Шилок» старшего лейтенанта Василия Проуты встал на холме напротив дворца. Толстенные стены были «не по зубам» для их снарядов. Но морем огня зенитчики должны были загнать афганцев внутрь здания.

Шарипов никак не мог решить: как идти к дворцу? Дорога напрямую афганцами была пристреляна. Вокруг здания шла стена высотой метра четыре. Да еще ров, хоть и сухой. Собрал командиров посоветоваться. Поначалу хотели поставить на его дно машину и по ней перебраться, а стену взять с помощью штурмовых лестниц.

– Нет! – твердо сказал Шарипов. – Будь что будет: пойдем по серпантину до самого дворца.

До времени «ч» оставались считанные часы, и вся штурмовая группа собралась на холме прямо перед дворцом. Генерал Дроздов подозвал Шарипова:

– Пока есть время, посмотри схемы здания.

Внимательно перелистав наспех сделанные чертежи, тот попросил:

– Дайте нам!

Генерал помотал головой и решительно сказал:

– Нельзя! – Потом решительно добавил: – Запомни! Нам отступать некуда. Смотри, чтоб Амин не ушел! Не дай Бог, объявится в другой стране!

Шарипов понимал: генерал не шутит. Сознание неотвратимости надвигающихся событий решительности не прибавляло. Скорее наоборот. Страшно было даже не за себя. Страшно было за успех Операции…

БМП выстроились в колонну, и стальная пружина батальона приготовилась к броску в неизвестность. Часы отсчитывали последние мирные минуты. «Пан или пропал!» – подумал Шарипов. Внутри было нехорошо – до тошноты. Был ли это страх, или предстартовое напряжение, он сообразить не мог. И не только он. Чтобы снять напряжение, «кагебисты» достали бутылку водки, разлили по кружкам. Плеснули и Шарипову. Он махнул рукой механику-водителю первой БМП:

– Иди сюда.

Солдат подбежал.

– До армии водку пил?

– Приходилось.

Шарипов протянул солдату кружку:

– Давай.

Тот нюхнул содержимое и удивленно уставился на офицера:

– Это же водка!

– Пей, давай!

Солдат одним махом опрокинул содержимое в рот и, поблагодарив, пустился бегом к машине.

Шарипов сел на место механика-водителя второй БМП. И не потому, что не доверял подчиненному, а сознавал, что как мастер вождения, лучше справиться с машиной в боевой обстановке.

* * *

В этот день Хафизула Амин праздновал новоселье и должен был выступить по телевидению, рассказать о долгожданном вводе советских войск. Для этого были приглашены высшие военные чины и руководители политорганов. Белый дворец сверкал огнями хрустальных люстр. На улице, перед входом, в огромных глиняных чашах благоухали живые цветы. К дворцу, кроме серпантина, вела прямая пешеходная лестница шириной метра полтора. По ней неспешно поднимались многочисленные гости, любуясь прекрасным видом, открывавшимся с холма.

Амину нравились новые апартаменты, утопавшие в роскоши ковров, великолепие мраморных статуй. Он стоял возле окна и наблюдал за тем, как занимаются переодетые в афганскую форму зенитчики взвода «Шилок», даже не подозревая о том, что советские солдаты так старательно готовятся не защищать, а убить его. И не только они.

Обед был в самом разгаре, как вдруг гости, а затем и сам Амин, почувствовали недомогание. Он ушел к себе в спальню, гости расползлись по всему зданию. Джандад начал срочно вызывать во дворец советских врачей.

Полковник-терапевт Виктор Кузнеченков и хирург Анатолий Алексеев в два часа подъехали к внешнему посту охраны. Их тут же провели в здание. В вестибюле, на коврах, устилавших лестницу, сидели и лежали люди, корчась от боли. Офицеры начали оказывать им первую помощь, но подбежал афганский медик подполковник Велоят и крикнул:

– Бросьте их. Амин умирает!

Хафизула лежал в своей спальне, раздетый до трусов, в состоянии комы: челюсть безжизненно отвисла, глаза закатились. Кузнеченков взял запястье руки: пульс еле-еле прощупывался.

– Принесите капельницы, физраствор панангина, – распорядился он.

Абсолютно не подозревая, что срывают так хорошо начавшуюся операцию спецслужб по ликвидации Амина, врачи начали спасать его жизнь: вставили на место челюсть, восстановили дыхание, отнесли в ванную и промыли желудок, поставили капельницы, и в вены обеих рук медленно потекла живительная влага. До шести вечера они боролись за жизнь Амина и их завидное упорство увенчалось успехом. Амин открыл глаза. Осознав, что его спасают советские врачи, тихо прошептал:

– Спасибо, шурави!

Но их упорство проклинали организаторы операции, похоронив надежду, что сработает «внутренний план» и необходимость штурма отпадет сама собой.

В 19 часов 15 минут группа Сахатова начала выдвигаться к закопанным танкам. Проезжая через расположение третьего батальона, Сахатов увидел, что в нем объявлена боевая тревога. Личный состав получал оружие и боеприпасы. В центре плаца стояли комбат и его заместители. Мгновенно оценив обстановку, он принял решение захватить командование батальона. Автомобиль с нашими разведчиками остановился возле афганских офицеров, и через считанные секунды они уже лежали в кузове. ГАЗ-66 рванул вперед. Солдаты батальона даже не поняли, что произошло. Но потом открыли огонь вслед удаляющейся машине. Из-за пыли, которая скрывала грузовик, он оказался неэффективным. Сахатов же, проехав метров двести, остановил автомобиль и скомандовал:

– К машине! Огонь по атакующим!

Оставшись без управления, солдаты бежали толпой и представляли собой прекрасную мишень. Два пулемета и восемь автоматов спецназовцев оставили на поле боя убитых и раненых. Снайперы тем временем сняли часовых у танков.

Услышав стрельбу в расположении третьего батальона, Колесник дал команду на начало операции. В небо зловеще взвились две красные ракеты – сигнал к началу штурма. Тут же ударили по Тадж-Беку «Шилки». Огненные трассы крошили стены, стальным вихрем врывались через окна внутрь помещений. Крики раненых, звон разбитых стекол, визг рикошетирующих снарядов – все слилось в какофонию боя. Погас свет. Кто-то из охраны схватился за оружие, кто-то бросился к телефону.

Услышав стрельбу, Амин приказал Джандаду:

– Позвони, сообщи советским о нападении моджахедов на дворец!

– Стреляют советские зенитчики, – сказал обреченно Джандад. Он давно уже догадывался, зачем приехали советские десантники.

Амин схватил пепельницу и, что было сил, со злостью швырнул ее в Джандада, крикнув:

– Врешь! Этого не может быть! Только что советские врачи вытащили меня с того света не для того, чтобы застрелил советский солдат!

Он схватил трубку телефона прямой связи с начальником Генштаба Якубом, но телефон устрашающе молчал. Амин сник, осознав, что ему не простили в Москве убийство Тараки. И вот сейчас, когда он взобрался на самую вершину власти в стране, его хотят убить те, на кого он возлагал самые радужные надежды. И убить также безжалостно, как он уничтожал своих противников, уверовав в свою правоту и непогрешимость. Амин встал, снял со штативов флаконы и вышел в коридор, держа их в руках.

После начала штурма врачи Кузнеченков и Алексеев спрятались за стойкой бара. И вдруг в отблесках огня Алексеев увидел Амина, босого, в белых трусах и майке, несущего перед собой, словно две гранаты, флаконы с физраствором. Он выбежал из укрытия, выдернул иглы из вен, прикрыл пальцами отверстия, чтобы не сочилась кровь, и посадил Амина у стойки бара. Амин безвольно прислонился к ней и вдруг встрепенулся. В грохоте боя он услышал детский плач. Из боковой комнаты вышел его пятилетний сынишка, размазывая кулачками слезы. Увидев отца, он бросился к нему, ища защиты, обнял за колени и прижался, дрожа всем своим маленьким тельцем от испуга. Амин прижал к себе слабыми руками детскую головку и с надеждой посмотрел на советских врачей, которые спасли ему жизнь и сейчас тоже отведут от него беду.

Но оба врача уже поняли, что сами стали жертвами чужой безжалостной игры. Алексеев шепнул напарнику:

– Нам нельзя находиться рядом с Амином.

Они прошли в коридор, и в этот момент раздался взрыв. Их отбросило к двери конференц-зала. Она распахнулась, и офицеры юркнули в кажущуюся спасительной темноту. Сквозь разбитые окна в помещение врывалась какофония боя. Кузнеченков стал в простенке слева от окна, Алексеев – справа. И этот узкий простенок разделил их судьбы. Кузнеченков тихо ойкнул и сполз на паркетный пол. Осколок попал под левую лопатку, пропорол сердце, и оно сразу остановилось…

Две «Шилки» открыли огонь по расположению танкового батальона, не подпуская личный состав к танкам. Расчеты АГС-17 стреляли по расположению второго батальона, не позволяя солдатам покинуть казармы. Вторая и третья роты «мусбата» и рота десантников на броне выдвинулись для блокирования батальонов бригады охраны, а БМП первой роты с группами спецназа КГБ устремились к дворцу. Головная машина с ходу разнесла в щепки полосатое бревно шлагбаума и на бешеной скорости пронеслась мимо застывших монументами танков президентской охраны. Выскочивший на шум из «караулки» афганец погиб, так и не поняв, что произошло.

А там, где на вершине холма темнел монолит Тадж-Бека, под огненным ливнем «Шилок» металась застигнутая врасплох охрана дворца. В темноте декабрьского вечера афганцы еще не видели атакующих, но уже отчетливо был слышен надсадный рев приближающихся боевых машин…

У Шарипова пропала связь с командным пунктом, и он шел на дворец, словно в одиночестве… Все пять машин на ходу стали бить по окнам из пушек и пулеметов. При въезде на площадку перед дворцом первая БМП зацепила край стены и… заглохла! С парапета по ней в упор стреляли охранники, пули градом стучали по машине, а механик никак передачу включить не может! «Неужели от ста граммов так развезло, что ничего не соображает… Не хватает только гранатометчиков, – зло подумал Шарипов, – по одному на БМП», скомандовал:

– К машине!

«Альфовцы» быстро выскочили наружу, но огонь был такой плотный, что из-за брони не высунуться!

Наконец, БМП завелась, сдала чуть назад и выскочила к дворцу. «Альфовцы» – за ней следом выбежали на площадку. Но к зданию сразу пробиться не удалось. Снаряды «Шилки» летели снизу над самой головой. Один пробил борт БМП, оторвал пятку командиру взвода Абдуллаеву. Когда он попытался выбраться через верхний люк, две афганские пули пробили руку. И все же взводный, истекая кровью, продолжал командовать! Пришлось посылать гонца, чтобы зенитчики стрелять прекратили.

Шарипов пытался по радиостанции вызвать комбата – никакого ответа… Вдруг шнур от радиостанции натянулся, и его развернуло. Он повернулся, чтобы отругать радиста за бестолковость, а тот уже безжизненно на землю повалился. Боковым зрением Шарипов заметил – в арыке афганец прячется. В память почему-то врезалось: у него на руке часы с рубиново-красным циферблатом. Дал по нему очередь… Вроде попал, а афганец… подпрыгивает. Еще очередь – подпрыгивает. Понял, что это пули тело прошивают и от бетона рикошетом тело подбрасывают… Только повернулся в другую сторону, мимо БМП еще один афганец с пистолетом в руке бежит. Он и его из автомата свалил. Пистолет подобрал, зачем-то Бояринову из «Альфы» показал.

– Ну, бери, – сказал тот. – Твой трофей…

Штурмовая группа Шарипова сумела-таки рассредоточиться вокруг здания. БМП вели непрерывный огонь. Бойцы «Альфа» ринулась внутрь.

Спецназовцы рванули за ними! Забыли начисто о своей задаче: никого из здания не выпускать. Если б Амин в тот момент через окошко выпрыгнул, запросто бы ушел! Шарипов побежал за подчиненными, крикнул:

– Стой, назад!

Возле самого здания его вдруг ударило, словно кирпичом, по левому бедру. Сразу и не понял, что ранен. Увидел – у входа убитый Бояринов лежит. Забрало шлема поднято, пуля в лицо попала.

Шарипов кое-как к своей БМП доковылял, вколол в бедро промедол.

Но боль не утихала. Сказал рядовому Джумаеву:

– Давай, быстро поищи аптечку!

Солдат побежал и словно пропал – нет и нет. Шарипов даже волноваться начал… Джумаева перед самой отправкой в Афганистан кагэбисты потребовали оставить в Союзе: его отец когда-то был осужден. А солдат «зайцем» в самолет забрался и прилетел вместе с батальоном в Баграм.

Ну не отправлять же его обратно! «А вдруг сбежал!» – резанула догадка. Но вскоре Джумаев появился с промедолом.

– Ты куда пропал!? – с напускной строгостью спросил его Шарипов.

– Я добежал до БМП, – виновато проговорил солдат, – и увидел, что возле «брони» лежит пулеметчик Хезретов и в одиночку сдерживает афганцев, которые поперли из караулки вверх, к дворцу. Ему пулей челюсть нижнюю разворотило, кровища хлещет, а он – стреляет! Мужественный парень! Я залез в БМП, из чьего-то вещмешка полотенце вытащил, Хезретову челюсть подвязал – и только тогда к вам.

Бой начал стихать. Кто-то из «Альфы» крикнул в окно:

– Все! Амина убили! Докладывай!

«Пойду, посмотрю», – решил Шарипов, еще не веря в то, что все закончилось.

Он поднялся по лестнице наверх, обходя трупы в военной форме и в штатском, зашел в комнату. Амин лежал окровавленный в трусах и майке около бара. Узнал его по фотографиям, которые до этого показывали. Только левого плеча и почти пол головы не было. То ли его из «Шилки», то ли гранатой изувечили – не смог разобрать. Все… И хотя наверху еще кипел бой, Шарипов с облегчением понял: свою задачу штурмовая группа выполнила. Осталось доложить о смерти Амина. Он спустился к БМП, попытался оживить замолкшую радиостанцию. И, удивительное дело, сразу же ответил начальник штаба капитан Ашуров. Но как ему сказать? Открытым текстом нельзя. Кое-как на ломаном узбекском языке Владимир начал объяснять:

– Амину аминь!

– Понял! – коротко ответил начштаба и погнал эту информацию по инстанции.

С ними должен был штурмовать дворец и Сарвари. Когда все ринулись в бой, он остался в БМП: легко распоряжаясь чужими жизнями, вдруг почувствовал, что со своей ему очень не хочется расставаться. Услышав о смерти Амина, Сарвари выскочил из боевой машины и стремглав побежал в здание, поднялся по лестнице на второй этаж, подошел к бару, уставился на искромсанное тело. И вдруг запрыгал от радости:

– Я его убил! Убил! Убил.

Вскоре к дворцу подъехали Халбаев и Колесник. Увидев комбата, Шарипов принял строевую стойку, приложил руку к козырьку и пошел, прихрамывая, докладывать о выполнении задачи. Комбат вытянулся, тоже приложил руку к головному убору и… весь доклад выслушал.

Колесник понял комичность и небезопасность ситуации, сказал:

– Зайдите в здание. Стреляют.

Только когда вошли в холл, Шарипов почувствовал: что-то хлюпает в ботинке. Он задрал штанину и остолбенел – все белье было уже в начавшей спекаться крови.

– Вот что, забирай раненых и отвези их в наш госпиталь, – распорядился Колесник.

Проехали пол дороги и вдруг впереди стрельба, русский мат-перемат.

Шарипов выглянул, крикнул что есть мочи:

– Вы кто?

– Витебские десантники!

– Мы – спецназ, раненых везем.

– Во дела! – обрадовался встрече десантник. – А мы решили, что едут афганцы, и давай вас в плен брать.

– А вы куда? – спросил его Шарипов.

Старший лейтенант с гордостью ответил:

– Едем дворец Амина брать!

– Можете расслабиться! Дворец уже взяли!

– Как взяли? Кто?

– Мы!

Десантник остолбенело уставился на Шарипова немигающими глазами и только сумел выговорить:

– Ну и бардак?

Оказывается, ни о «мусбате», ни об «Альфе» десантники ничего не знали…

Пока шел бой во дворце, Сахатов со своей группой захватил один из танков и двинулся к Генштабу, но десантники его уже захватили. Поскольку спецназовцы были одеты в афганскую униформу и ехали на афганском танке, они без лишних слов шарахнули по танку из «Мухи». Сахатов нещадно матерясь, крикнул:

– Свои!!!

Услышав родную «ласковую» речь, десантники прекратили огонь.

В тот вечер, одновременно со штурмом дворца Тадж-Бек группами спецназа КГБ при поддержке десантников были захвачены не только Генеральный штаб, но и узел связи, здания ХАД и другие объекты. Важную роль в том, что части Кабульского гарнизона не были подняты по тревоге, сыграла диверсия, проведенная «зенитовцами» непосредственно перед штурмом. Они взорвали узел коммуникаций города, находящийся в специальном бетонном колодце. Так, минимальными силами с небольшими потерями был осуществлен государственный переворот в Афганистане.

Убитых защитников дворца хоронили их пленные товарищи. Хотя значительная часть солдат бригады охраны сдалась, но некоторые подразделения продолжали сопротивление. В частности, с остатками третьего батальона отряд воевал еще сутки, после чего афганцы ушли в горы. Практически без боя сдался зенитный полк. Танковый батальон также не оказал сопротивления. Всего было пленено около 1700 человек. В штурмовой группе погибло десять человек: пять в батальоне и пятеро в группах «Зенита» и «Грома». «Альфа» тоже понесла потери.

Уже под утро к казарме «мусбата» подкатила колонна десантников. Увидев издали грязные неухоженные бронетранспортеры с белыми тряпками на антеннах, людей в афганской форме с оружием, они приняли «мусбатовцев» за охрану дворца и открыли стрельбу. От прямого попадания кумулятивной гранаты разлетелся стоявший на взгорке БТР, упал подкошенный пулеметной очередью готовивший завтрак батальонный повар Алишер. Автоматные очереди сразили еще нескольких спецназовцев. И снова только крепкий русский мат остановил дальнейшее кровопролитие. Командир роты десантников ничего не знал о «мусбате».

– В аэропорту комбат дал мне нарисованную от руки схему движения, – оправдывался он, – и приказал поддержать наших бойцов, которые штурмуют дворец. «Наших» я нигде не увидел. Решил, что вас афганцы всех перебили.

На аэродроме под Баграмом Бабрак Кармаль находился под усиленной охраной десантного полка. Неприметный на вид, в солдатской длиннополой шинели, подпоясанной брючным брезентовым ремнем, в кирзовых сапогах и шапке-ушанке, нелегально проникший на родину новый ее правитель с нетерпением ожидал в бункере известий из Кабула. Ему и привез Абдулаев показать тело Амина. Только теперь, стоя над мертвым врагом, Кармаль согласился въехать в Кабул. Нос его хищно заострился, вислые щеки подтянулись, обозначив скулы, в глазах появился холодный блеск властолюбивого человека. Это был уже не опальный посол в Чехословакии, а Председатель Реввоенсовета республики, глава правительства, Председатель ЦК НДПА.

Еще в 1978 году, спустя два месяца после апрельской революции, когда его сослали в Чехословакию, он пригрозил Амину, что вернется на родину с красным знаменем в руках. И он выполнил свою угрозу с помощью советских солдат…

Рота боевых машин только подвозила Кармаля и его сподвижников к Кабулу, а передававшее бесконечную музыку афганское радио торжественно сообщило о победе второго этапа апрельской революции.

В тот день на заседании Политбюро ЦК КПСС был принят документ, в котором ввод советских войск в Афганистан выглядел несколько иначе.

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»

ОСОБАЯ ПАПКА ЛИЧНО

№ П 177/151

Тт. Брежневу, Андропову, Гришину, Громыко, Кириленко, Косыгину, Кунаеву, Пельше, Романову, Суслову, Тихонову, Устинову, Черненко, Щербицкому, Алиеву, Горбачеву, Демичеву, Кузнецову, Машерову, Пономареву, Рашидову, Соломенцову, Шеварднадзе, Долгих, Зимянину, Капитонову, Русакову.

Выписка из протокола №177 заседания Политбюро ЦК КПСС от 27 декабря 1979 года.

О наших шагах в связи с развитием обстановки вокруг Афганистана:

– Утвердить приветственную телеграмму Председателю Революционного Совета, Генеральному секретарю ЦК Народно-демократической партии Афганистана, премьер-министру Демократической Республики Афганистан т. Кармалю Бабраку.

– Утвердить предложения о пропагандистском обеспечении нашей акции в отношении Афганистана (Приложение 6).

Приложение 6

О ПРОПАГАНДИСТСКОМ ОБЕСПЕЧЕНИИ НАШЕЙ АКЦИИ В ОТНОШЕНИИ АФГАНИСТАНА

При освещении в нашей пропагандистской работе – в печати, по телевидению, по радио – предпринятой Советским Союзом по просьбе руководства Демократической Республики Афганистан акции помощи в отражении внешней агрессии руководствоваться следующим:

– Во всей пропагандистской работе исходить из положений, содержащихся в обращении афганского руководства к Советскому Союзу с просьбой о военной помощи, и из Сообщения ТАСС на этот счет.

– В качестве главного тезиса выделять, что осуществленное по просьбе афганского руководства направление в Афганистан ограниченных советских контингентов служит одной цели – оказать народу и правительству Афганистана помощь и содействовать в борьбе против внешней агрессии. Никаких других целей эта советская акция не преследует.

– Подчеркивать, что в результате актов внешней агрессии, нарастающего вмешательства извне во внутренние афганские дела возникла угроза для завоеваний Апрельской революции, для суверенитета и независимости нового Афганистана. В этих условиях Советский Союз, к которому руководство Демократической Республики Афганистан за последние два года неоднократно обращалось с просьбой о помощи в отражении агрессии, откликнулся положительно на эту просьбу, руководствуясь, в частности, духом и буквой советско-афганского Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве.

– Просьба правительства Афганистана и удовлетворение этой просьбы Советским Союзом – это исключительно дело двух суверенных государств – Советского Союза и Демократической Республики Афганистан, которые сами регулируют свои взаимоотношения. Им, как и любому государству – члену ООН, принадлежит право на индивидуальную или коллективную самооборону, что предусматривается статьей 51 Устава ООН.

– При освещении изменений в руководстве Афганистана подчеркивать, что это является внутренним делом афганского народа, исходить из заявлений, опубликованных революционным Советом Афганистана, из выступлений Председателя Революционного Совета Афганистана.

– Давать твердый и аргументированный отпор любым возможным инсинуациям на счет имеющегося якобы советского вмешательства во внутренние афганские дела. Подчеркивать, что СССР не имел и не имеет никакого отношения к изменениям в руководстве Афганистана. Задача Советского Союза в связи с событиями в Афганистане и вокруг него сводится к оказанию помощи и содействию в ограждении суверенитета и независимости дружественного Афганистана перед лицом внешней агрессии. Как только эта агрессия прекратится, угроза суверенитету и независимости афганского государства отпадет, советские воинские контингенты будут незамедлительно полностью выведены с территории Афганистана».

***

Советский народ готовился встречать Новый 1980 год. Тогда никто даже подумать не мог, что последний четверг декабря стал не только началом длинной Афганской войны во имя спасения смертельно больной межпартийными распрями кабульской власти, но и крушения Советского Союза. Именно там, в горах Гиндукуша и пустынях Регистана впервые после победы в Великой Отечественной войне проклюнулась и начала вызревать мысль о его слабости и неспособности советских маршалов победить разрозненные и плохо вооруженные отряды полевых командиров. Что с Советской Армией можно бороться и побеждать. Шурави, которых афганцы прежде боготворили, пролив кровь их соплеменников, превратились в неверных. Смерть за смерть! Око за око! Зуб за зуб!