Читать книгу Встань и иди - Николай Кикешев - Страница 27

В штабную комнату заглянул дежурный по батальону, сказал Бокову:

– Товарищ капитан, вас к телефону ЗАС.

– Кто?

– Майор Быстров, из разведотдела армии.

При упоминании этой фамилии Бокова словно током ударило. Именно Сергей Быстров, красавец курсант, с которым сдружился в училище, а затем служили вместе в Забайкалье, стал причиной крушения его семейного счастья, разрыва с женой. Заныла еще свежая сердечная рана. Но, сдерживая эмоции, сказал:

– Капитан Боков слушает.

– Сейчас я вылетаю к вам, – предупредил Быстров, – отправь машину на аэродром.

– Сделаем, – сухо ответил Григорий и аккуратно положил трубку.

Ему до мельчайших подробностей вспомнилось недавнее прошлое. Он с семьей жил в офицерской гостинице, перестроенной на скорую руку из солдатской казармы. Тонкими перегородками ее разделили на комнаты, двери которых выходили в узкий, длинный, тускло освещенный коридор. Умывальник оставили общий, а туалет разгородили на две половины и посчитали, что офицерский быт устроен. Бесквартирные лейтенанты, привычные к казарменной жизни, радовались и этой крыше над головой. Они дневали и ночевали на службе, а жены были предоставлены сами себе. Некоторые со скуки погуливали, и это быстро становилось известно всем, кроме мужей. Григорий посмеивался над неудачниками, считал, что семейные неприятности случаются у людей неправильных, падких на чужое. Себя же таковым не считал. Но однажды он проснулся среди ночи и понял, что в постели один. Подумал, может, Надя на минутку вышла и быстро вернется. Но время шло, а она не появлялась. Зато возникло чувство тревоги. Тело начала бить нервная дрожь. «Ну, куда же она могла запропаститься?» Торопливо оделся, путаясь в штанинах, вышел в коридор, заглянул на всякий случай в умывальную комнату, в туалет – никого. «Где может быть жена в четыре часа ночи? Что делать? Ходить, стучаться по комнатам и спрашивать: нет ли у вас случайно моей Нади? Глупо и унизительно». Он встал за дверь умывальной комнаты так, чтобы просматривался весь коридор, и наблюдал, откуда же она появится?

Случилось то, чего он меньше всего ожидал. Надя вышла из холостяцкой Быстрова, запахивая на ходу полы коротенького халатика, и прошмыгнула в свою комнату. «Вот так друг-соперник! – внутри у Григория все кипело. – Вот так верная жена! – Значит, решила с двумя мужиками спать?».

Он медленно вошел в комнату, включил свет, чужим от волнения голосом спросил:

– Где ты была?

– В туалете, – начала было Надя, но тут же осеклась. Она поняла, что муж искал ее, видел, откуда она вышла.

Григорий с негодованием посмотрел в ее бесстыжие глаза, хлестко ударил по пухлой щеке с ямочкой, которую так любил целовать, и на розовой коже сразу заалели следы пощечины. В ярости он еще несколько раз ударил, выкрикивая: «За мою загубленную первую любовь! За поруганную честь семьи! За сына, которого ты лишаешь отца!»

Надежда молча сносила побои. Соображая, как укротить разбушевавшегося мужа, крикнула первое, что пришло на ум:

– Меня Сергей просил разбудить!

Как ни странно, ложь подействовала. Занесенная для очередного удара рука безвольно опустилась, и уже без злости Григорий спросил:

– Почему тебя? Что, больше его будить некому?

– Он же наш друг! Как ты мог подумать такое! – перешла в атаку Надя.

Григорию очень хотелось поверить в это спасительное вранье. Если согласиться с ним, то не придется разводиться с женой, которую любил. Развод – это пятно на биографии офицера спецназа и коммуниста. Ему стало стыдно за свою несдержанность, и он примирительно спросил:

– Так что же ты молчала?

– Так ты сразу руки распустил!

– Прости.

Чтобы загладить свою вину, он начал целовать ее в щеки, которые только что с ненавистью хлестал. Постель примирила их окончательно.

Но как ни старался Григорий выбросить увиденное из памяти, ничего не получалось. Закрывая глаза, он вновь видел Надежду, выбегающую из комнаты Быстрова, торопливо запахивающую на ходу халат. В одночасье исчезла радость безмятежной любви. Душа заболела подозрением в неверности. Только в служебной круговерти, в общении с подчиненными приходило успокоение, затихала душевная боль. Так все и тянулось. Наступили майские праздники. Стояло чудесное утро. Яркое солнце согрело землю, и она парила. После долгой зимы со свирепыми забайкальскими ветрами и метелями уже не верилось, что снова наступит весна. Григорий стоял на крыльце гостиницы, наслаждаясь солнечным теплом, полной грудью вдыхал пахнущий прелыми листьями и разогретой землей воздух. Из блаженного полузабытья его вывел звонкий женский голос:

– Привет, землячок! С праздником! – ласково улыбнулась ему соседка по общежитию Людмила Козырь. Она тоже была родом из станицы Крымской. Ее муж, прапорщик, погиб нелепой смертью: его задавил обледеневший прицеп, в который жильцы сбрасывали мусор. Пытаясь подцепить его к машине, не смог удержать на скользком склоне и угодил под колеса.

– И тебя – с Первомаем! – ответил Григорий приветливо.

На ее веснушчатом лице вдруг заиграла вызывающая улыбка:

– Смотрю я на тебя, Гришка, и удивляюсь. Всем хорош мужик, да жену себе выбрал никудышную.

– Чем же тебе моя Надя не сподобилась? – настороженно спросил он.

– Твоя Надька – стерва. С Быстровым любовь крутит. Я сама видела, как она ночью к нему шастает. Да и днем не стыдится в его комнату захаживать, когда тебя нет. Значит, твоего не хватает. Иначе чего бы это баба к чужому мужику приставала? В городке все об этом говорят. Я прекрасно слышала, как ты свою непутевую женушку колотил за поруганную любовь. Я тебе, Гриша, так скажу: если баба родилась потаскухой, как ты ее ни карауль, все равно не укараулишь. Обязательно в чужую постель вскочит, как вредная коза в соседский огород. На нее уже все пальцем тыкают. Своими ушами слышала, как комбриг как-то офицеров распекал: «Что вы на меня уставились, как на жену лейтенанта Бокова».

После этих слов Григорий уже не разбирал, что дальше говорила землячка. В голове нарастал шум, в котором грузно ворочалась тяжелая мысль: «Значит, не будить ходила Быстрова моя женушка, а в постель к нему! А я-то, дурак, уши развесил! Надо мной уже вся бригада смеется! Нет, хватит, выгоню к чертовой матери, чтоб духу ее поганого здесь не было». Пунцовая краска стыда, поначалу залившая лицо, сменилась бледностью. В глазах появился стальной блеск. Ноги сами понесли его к начальнику политотдела бригады. Подполковник Ребров вручал ему партийный билет, рекомендовал членам ротной комсомольской организации избрать его секретарем. Когда его помощник по комсомольской работе уезжал в отпуск или командировку – оставлял за него, и Григорий неплохо справлялся с поручениями. Буквально неделю назад, к дню рождения Ленина, принял в комсомол двадцать солдат.

Начальника политотдела Григорий отыскал в кабинете комбрига. На столе стояли початая бутылка коньяка, две рюмки. Судьба армейского начальства – и праздники проводить на рабочем месте. Чаще всего в такие дни и случались ЧП, с которыми потом разбирались не один будний день.

По белому, как полотно, лицу Григория Ребров понял: что-то стряслось. Он тут же повел его к себе, усадил, пристально посмотрев в решительные глаза, сказал:

– Давай, выкладывай, что там у тебя?

– Товарищ подполковник, я только что говорил с Людой Козырь. Она сказала, что у моей жены с Быстровым роман и вся бригада об этом знает. Скажите честно: так это или нет?

– Скрывать не буду: ходят разные слухи.

Григорий вскочил, сказал в запальчивости:

– Товарищ подполковник, прошу вас, дайте машину, и я сейчас же отвезу ее на вокзал. Я так больше не могу жить.

– Подожди, Григорий, горячку пороть-то не надо. – Ребров понял, что пока ничего еще не случилось, и попытался смягчить назревающий конфликт: – На чужой роток не накинешь платок. А если эти разговоры и слухи яйца выеденного не стоят, тогда что? Начальник политотдела дал машину, чтобы отправить невинную женщину. Хороши же мы тогда будем. Давай так: пойдем сейчас к командиру, пригласим Козырь, пусть она при нас все повторит. Может, она специально наговаривает, чтобы мужика отбить. Такое ведь тоже бывает. Она же твоя ровесница.

Вскоре в кабинет командира пришла Людмила, вежливо поздоровалась, окатила Григория презрительным взглядом, сообразив, что из-за него ее и вызвали.

– Что ты Бокову наговорила, что ты видела? – набросился на нее Ребров.

– Ничего я не видела, – ответила она, поджав губы.

– Тогда прикуси свой язычок и не разбивай семью. Мы еще выясним, не ты ли сплетни по городку распускаешь, спокойно людям жить не даешь. – Обращаясь к Григорию, добавил: – Вот видишь, брехня все это. Так что успокойся и брось расстраиваться по пустякам.

Придя домой, Григорий быстро разделся и, сославшись на усталость, лег в постель. Но уснуть так и не смог. Все наплывали и наплывали воспоминания о прожитых совместно днях.

Надя долго красилась перед зеркалом, а потом подошла к нему:

– Гриша, пора вставать, нас в компанию пригласили.

– Иди одна, мне что-то не хочется. Заодно и за сыном присмотрю.

– Нет, одна я тоже не пойду. Вставай, одевайся.

Это не входило в ее планы. Дело в том, что Григорий не умел половинить рюмку, пил до дна, сколько бы ни наливали, плохо закусывал и очень быстро хмелел. Часто уже с середины вечеринки она уводила его домой, укладывала спать и потом уже без всякой опаски решала свои любовные дела. В этот раз в компании должен был быть и Быстров. Григорий сделал вид, что поддался на уговоры. Он надеялся, что это застолье, наконец, прояснит их отношения.

Компания собралась большая. Вперемешку сидели женатые и холостяки. Быстров подсел к Наде, и Григорий заметил, как они несколько раз перемигивались, как Надя заменила его рюмку на фужер и наполнила до краев водкой. «Нет, голуба, – подумал он, – сегодня у тебя ничего не получится». Когда выпили по первой за Первомай, незаметно заменил свой фужер на пустой и принялся за закуску. Вторую, третью рюмку тоже не пил и был награжден за терпение – потерявший бдительность Быстров по-свойски положил руку на бедро Надежде и погладил. Она игриво захихикала. Внутри Григория все взорвалось. Он поднялся и, сдерживая ярость, медленно произнес:

– Теперь у меня тост. Я тоже хочу выпить за светлый праздник трудящихся всего мира. Но для меня этот день памятен еще и тем, что я узнал неприятную новость: моя жена – гулящая. И спит она с Сергеем Быстровым, который считается мне другом.

Шум за столом мгновенно стих, все напряглись, ожидая развязки. У Быстрова вытянулось лицо и отвисла челюсть с недоеденной котлетой. Григорий выпил до дна, поставил рюмку, тут же взял со стола бутылку и хватил ею по голове своего соперника. Сергей успел отстраниться, и она, скользнув по волосам, ударилась о плечо, покатилась по полу, расплескивая остатки водки. Женщины завизжали. Григорий намеревался еще хлестнуть по лицу жену, но его схватили за руки. Он стряхнул усмирителей, отскочил к стенке, выхватил из кармана финку:

– Ну-ка, освободите проход. Если кто прыгнет – припорю!

Он и сам не знал, зачем сунул в карман нож. Видимо, все-таки хотел свести счеты с полюбовником жены, хотя никогда драк сам не затевал. Но теперь речь шла о мужской чести. Не дожидаясь, когда офицеры расступятся, отработанным ударом саданул ногой по оконной раме, выпрыгнул в окно, раздирая одежду и кожу осколками стекла…

Ему простили эту выходку, а он простил Надю, и они еще почти год жили вместе. Но Григорию казалось, что каждый улыбающийся ему в лицо солдат за глаза смеется над ним. Часто замечал, как в веселой компании офицеры при его приближении меняли тему разговора, и это тоже больно задевало самолюбие. Но он продолжал любить свою жену и ничего с этим поделать не мог. Тем более решиться на разрыв семейных отношений. И все же это произошло – 8 марта, в Международный женский день. Ох уж эти международные праздники!

Они уже получили благоустроенную квартиру в новом доме. Новоселы собрались отметить праздник, накрыли столы. Григорий пришел на вечеринку с гитарой, пел и плясал от души. Но вдруг заметил, что жены нет. Она куда-то исчезла и, судя по всему, давно. Понял, что это заметил не он один.

Настроение сразу испортилось. На всякий случай спросил у Козырь:

– Люда, не знаешь, куда моя половина запропастилась?

– Она за пластинкой пошла.

Дома жены не было. Тихо посапывал во сне Виталик, сбросив одеяльце.

Григорий заботливо укрыл сына, вернулся в компанию, подошел к Люде:

– Дома Нади нет. Куда она пошла?

Та сделала удивленное лицо:

– Не знаю. Может, у меня?

По всему было видно, что землячка не хочет говорить правду. Григорий ощутил комичность своего положения: обманутый муж мечется в поисках прелюбодействующей жены.

Он вышел на улицу, встал так, чтобы просматривались все четыре подъезда дома, и ждал, откуда она появится. Это напомнило ему прошлогоднюю ситуацию. Спустя час из подъезда, где жила Люда, вышел Быстров, а минут через десять появилась и Надя. Он перегородил ей дорогу:

– Где ты была?

Жена оторопела никак не ожидая встретить его здесь, и брякнула первое, что пришло на ум:

– Гриша, я потеряла ключи и не могла найти.

– Какие ключи? Квартира открыта, а тебя уже два часа нет. Совесть ты потеряла, а не ключи. Хватит! Мне надоела эта игра в кошки-мышки.

На следующий же день он поехал в райцентр подавать заявление на развод. Но в суде ему сказали, что дело будет рассматриваться не меньше года. Он не хотел видеть жену и отправил ее с сынишкой к своим родителям в Москву. Там и развелись.

Развела его судьба и с Быстровым. Друг-соперник уехал в Афганистан. А вскоре Григорию рассказали приключившуюся с ним неприятную историю. По прибытию в батальон спецназа Сергей загулял с новыми приятелями. Решили сходить в медсанбат к девчатам. Дежурный на КПП их завернул. Спьяну сиганули через забор. Сергей подорвался на своей же мине. В ташкентском госпитале ему ампутировали левую ногу и отправили документы на увольнение. Но Быстров по заграничному паспорту и поддельному командировочному предписанию вернулся в Афганистан. Что мог делать командир роты с неуклюжим советским протезом вместо ноги? Мог сесть за штурвал боевой машины и прогнать ее по кругу, съездить на броне в ночную вылазку. Но он сумел сделать главное – создал себе славу мужественного офицера спецназа, который на протезе воюет против душманов. Его начали сравнивать с Алексеем Маресьевым. Московский журналист, которому поручили написать очерк о новом настоящем человеке, в Афганистан ехать не стал. Он побывал в госпитале, поговорил с врачами и медсестрами, полистал документы, в которых значилось, что Быстров потерял ногу в стычке с мятежниками. Командование, чтобы спрятать концы в воду, ЧП списало на боевые потери. Журналистская страсть к обобщению сыграла с людьми злую шутку. Даже сам Быстров поверил в то, что лишился ноги в жестоком бою с душманами, и намекнул комбату: «А не пора ли делать меня героем?» Идея пришлась тому по душе, и вскоре по линии кадровых органов пошло представление на звание Героя Советского Союза. Однако вместо Золотой Звезды из Москвы пришел орден Красного Знамени и предписание убыть на Родину. Быстров напрочь отказался возвращаться в Союз, убедив начальство, что нужен армии. Его перевели в разведотдел, досрочно присвоили майорское звание, и он служил в штабе, пока не надумал поступать в академию. Там, видимо, сочли за честь, что у них будет учиться герой Афганистана. Вот Быстров перед отъездом в Москву решил проехаться по отрядам, собрать что у кого было на подарки будущему начальству.