Читать книгу Меч Михаила - Ольга Рёснес - Страница 20

Решили проводить Еву до первой, в Мичуринске, остановки, договорились с проводницей поезда, и та уже тащит всем чай в сталинских подстаканниках, и Женя, хоть и не старший, платит за всех. Ехать всего-то два часа, а хорошо было бы просидеть так всю ночь, до самой Москвы, заморачиваясь с Евой насчет поддержки не той России, отличающейся от той своим поголовно академическим составом: что ни член, то ученая степень. В одной только местной могучей кучке насчитали девять профессоров, и каждый готов немедленно приступить к разоблачению врага, дали бы только средства… Подайте нищей, морально уничтоженной российской профессуре… если не на жизнь, то уж хотя бы на смерть. Что все профессора скоро вымрут, ни у кого уже нет сомнений: удавятся последним, заранее проплаченным экзаменом. Был ли когда-нибудь профессор более ничтожным существом, чем в своем сегодняшнем гордом качестве российского? Тянет-потянет полторы с лишним ставки, не зная от студентов покоя даже в своем страшном сне, только так и выживает.

– А собственно, зачем, – встревоживая податливое воображение Евы, прямолинейно режет Ваня, – Зачем сегодняшней профессуре выживать? Все должны сгинуть, все до одного… пора!

Остальные пока молчат, думают. Страшно ведь, оказаться совсем без вэо… кому ты такой нужен… И Дима мрачно, похоронно констатирует:

– Да ведь это мы сами хотим стать наконец ничем. Но еще больше хотим денег.

– Денег, – хмуро кивает Ваня.

– Денег… – с энтузиазмом поддакивает Женя, – … свободы! Диктатура зеленой карты! Подконтрольное единообразие всех устремлений! Минимум мысли при максимуме дела. Динамика неотступного благоденствия: выверни себя наизнанку, выжми из себя жизнь! Работай на износ, до крови из носа!

– И ты тоже, – смеется Ева, – собираешься так работать? Вот я, к примеру, в мои двадцать шесть, не работала еще ни одного дня, ездила по миру, училась…

– Но это ведь ты, – не дослушав, наскакивает на нее Женя, – Для нас же, в не той России, чем раньше окунаешься в производство, тем лучше: я уже в шестнадцать лет был банковским консультантом…

– Хакнул к черту их главный компьютер, – подсказывает Дима.

– Тот, кто рано вырывается в жизнь, борясь, так сказать, за кусок хлеба, – невозмутимо возражает Ева, – тот становится неизлечимыми материалистом, презирающим все, что не подлежит мере и числу… дайте ему денег!

Через полтора часа уже выходить, Ева поедет дальше одна, со своими собачьими планами и неизлечимой, запущенной болезнью. Поедет, может, умирать. Одна. А Ваня что?.. Напьется.

Среди провожающих – бесцветный и долговязый, состарившийся уже в свои двадцать семь зубной врач, севший в поезд ради одноразовой от графини подачки: на прокорм подопытных кроликов.

– Их у меня двадцать, – специально для Евы поясняет он, – и речь не о твоем домашнем, избалованном грушами и персиками толстяке, но о кролике вообще, подопытной скотине и безымянном статистическом объекте, с которым исключительно и имеет дело наша передовая наука…

Все хлюпают, не перебивая зубного, горячим чаем. В не той России мало быть просто шкурой: надо чтобы кроличье не уступало в тебе человеческому. И вот как идет эксперимент: половина подопытных сдыхает еще до начала исследовательской акции, зато те, что пережили переселение в темный и холодный гараж, идут все как один под молоток. Выбив, одному за другим, несколько зубов, а то и просто выломав напрочь челюсть, врач принимается тут же приводить подопытных в порядок: кому-то что-то зашивает, кому-то ставит протез… И вот наконец результаты, таблицы и схемы, цифры и графики. Правда, в живых никого не осталось, но зато ведь и эксперимент прошел успешно. Осталось только математически все обработать, и результат заранее обговорен с Женей: результат ошеломляющий. У вас случайно не кроличьи зубы?

– Я бы хотела купить у тебя этот молоток, – натянуто улыбается Ева, – на память… На память о человеческой интеллигентности.

И роется уже в затертой кожаной сумке, и зубной, обмирая от нетерпения, считает: двадцать… пятьдесят… сто… двести евро!

– Пришли мне молоток по почте.

Зубной не знает, что ответить, эта сумасшедшая ведьма вроде бы и не шутит, деньги-то настоящие. Берет. Потом вдруг кладет дегьги обратно на столик, отодвигает от себя подальше, и видно, с каким трудом это ему дается: как нужны, ох, как нужны!

– Нет, не нужны, не надо.

Бывают же такие катастрофические минуты молчания, когда сказать ровным счетом нечего, а так хочется крикнуть, завыть. Гнать такие мгновенья из памяти, услужливо распахнутой всему нужному и полезному, из чего можно потом вить веревки. Да просто шарахнуть по памяти таким вот молотком: желай того же, что и остальные. Желай достатка. И чтобы не был достаток достаточным, чтобы хотелось еще и еще того же самого.

– Нет проблем, высылаем молоток сегодня же, заказной бандеролью, – живо спохватывается Женя, торопливо беря со столика деньги, – на нем еще и следы кроличьей крови остались, сам видел. Только вот, графиня, подкинь еще пару сотен, на почтовые расходы, заранее огромное спасибо!