Читать книгу Меч Михаила - Ольга Рёснес - Страница 3

Часть первая. Семья Синёвых
3

Оглавление

Оставив Сандлера в гостинице, Женя вернулся домой и без всякого предупреждения обрушил на Диму и гостящего у него Ваню шокирующее известие: никакое мировое правительство не тянет на то, чтобы переиграть одного-единственного Доктора. И это, конечно, позор для тех, кто владеет всеми в мире ресурсами и заказывает любые войны. Это к тому же постоянная, никуда не исчезающая тревога: что если разутый и раздетый, на несколько поколений вперед обворованный и отравленный мир ломанется следом за воскресшим Лазарем?.. за евангелистом Иоанном?.. за ангелоподобным Рафаэлем? Правда, это дело не сегодняшнего дня, но завтра, кто знает? Завтра могут явиться те, кто понимает, что мир управляется не ссудным процентом. И они обязательно явятся, если сегодня не объявить Доктора предпринимателем, а его шестисоттомный апокалипсис – инструкциями для служебного пользования. Даешь антропософский корпоратив! Сосредотачивайся, медитируй, и ты господин всему, включая личную жизнь, карьеру и финансы. Хотите здоровья и ума? Хотите плодотворного творчества? Все это вы получите, надо только правильно выполнять инструкции, при этом не подглядывая в щели наглухо закрытой двери, за которой почти уже сто лет отсиживается Доктор, без всякогот права на вход. Инструкция – это не ответ на вопрос «что делать», это – метод, с его всепожирающим технологическим «как».

– Но что же все-таки делать? – озабоченно бубнит над кружкой пива интересующийся всякой новой чушью Ваня, – Зарабатывать деньги или работать… над собой? Ты-то сам как?

– Я, видишь ли, – охотно поясняет Женя, поглаживая рыжеватую на щеке щетину, – я консультант, по всем, какие только могут быть у разумного человека вопросам. С моей уникальной методософией я всегда оказываюсь прав…

– Ну это ты, положем, заправляешь, – решительно усомняется Ваня и неприлично громко икает, – должна же быть и на твою долю какая-то ошибка…

– Никакой, – уверенно перебивает его Женя, – ни разу еще не было. И вот что, Ваня, лично для тебя у меня есть гениальное предложение: хочешь стать директором?

– Дире-е-ектором? – недоверчиво переспрашивает Ваня, с опаской глянув на Диму, словно им обоим угрожает теперь какая-то еще не известная напасть, – Каким еще, к черту, директором? Слышь, Дим, твой браток хочет, чтобы я стал директором!

– Давай предельно медленно и по порядку: о чем тут речь? – скрипуче, непрокашлянно, прокуренно выдавливает из себя Дима, посыпая пеплом самокрутки спину хвостатого, согнувшегося в три погибели чугунного черта, – Мы-то, видишь… – он выразительно кивает на Ваню, – перебиваемся тут кое-как, на днях вот продали диван, спим теперь на раскладушках…

Он смолчал о том, что сдает Ване свою же комнату, а тот, с дипломом политеха, подрабатывает в вечерней школе учителем физики. Зарплату совместно пропивают, гонят тут же, в квартире, самогон, когда мать на работе, а когда жить становится совсем не на что, ходят в общество, где Дима неиссякаемо изливает похабные, политические, жидовские, вовочкины и всякие другие анекдоты, а Ваня, заражая остальных, хохочет «на заказ». Ну и бабы, само собой. Мать к этому уже привыкла, для нее главное – чтобы никто в доме не шумел. И в квартире всегда тихо, и соседи не жалуются. Время, проклятое перестроечное время, подстрекательски толкает каждого в бок: ты все еще жив?.. еще не отъехал? И на том спасибо. Не все, правда, понимают, кто инфицировал эту перестроечную заразу, но Ваня, похоже, в курсе: тут постарались второсортные, каким едва натягивают в советском вузе трояк, отечественные америкосы, считающие экономику всего лишь способом ненаказуемого грабежа. Отдашь ли ты свое самое последнее?

– Да ты не думай, что мы такие бедные, – уточняет Ваня, – вчера ели черную икру, кто-то выбросил на мусорку, а я шел мимо с работы… Мы выживем! Это великая на все времена цель: выживание! Заройся поглубже в дерьмо и грязь, больше того же самого! Живи одним только телом, инстинктом и крепнущим с каждым днем чувством ненасытности, бери в долг у самого себя, у своего неведомого «завтра»… – Ваня допивает остатки пива, – родится один, помрут семеро, но богатых и сытых становится больше, и это обнадеживает остальных…

– Лично я готов регулярно сдавать говно Билу Гейтсу, – мрачно добавляет Дима, – говно – основа пищевых продуктов нового поколения…

– Ладно, ребята, теперь о проекте, – возвращается Женя к началу разговора, – суть его в том, чтобы приспособить работника к сегодняшней тотально стрессовой ситуации: работать в условиях, противных самой человеческой природе…

– Может, лучше послать эти нечеловеческие условия? – невежливо встревает Ваня, – Чего к ним приспосабливаться?

– Такова реальность, – строго обрывает его Женя, – хочешь ты этого или не хочешь.

– А если не хочу? – не унимается Ваня.

Женя смотрит на него сочувственно, как на больного:

– У тебя нет выбора.

Некоторое время все трое сидят молча, как отколотые друг от друга, и только телевизор шлет отчаянные призывы приобрести минеральный шампунь три в одном, отечественный мерседес и горящую турпутевку в Египет, и занудно капает на кухне из крана, словно там кого-то пытают, надеясь свести с ума.

– Ладно, согласен, – сокрушенно выдыхает Ваня, отнимая у чугуннуго черта недокуренный бычок, – Какая у директора зарплата?

Словно удивляясь такой поспешной меркантильности, Женя недоверчиво его оглядывает, от сбитых кроссовок до пепсиколовой майки, и как бы вскользь и нехотя роняет:

– Да поначалу никакой… но мы обещаем премии за каждого нового клиента, от шести лет и выше, плюс бонусы за состоящих на психучете детей, плюс… ну я бы сказал, известность в определенных кругах, знакомство с иностранными коллегами, деловые поездки…

– Вот это по мне, – оживляется Ваня, – а то я думаю, не пора ли уже посмотреть Европу и вообще… пора! Хоть что-нибудь за казенный счет!

Женя одобрительно кивает: он всегда находит нерв собеседника, как бы ни был тот туп и упрям, и бьет по нерву молотком, в полном согласии с чудесной методософией.

– Вальдорфская школа, – со скромной торжественностью объявляет он, – и есть Европа, лучший плод ее культуры, и мы намерены форсировать его созревание: пусть упадет нам под ноги…

– Мы, это кто? – на всякий случай интересуется Дима. Он слышал о таких школах, куда берут в основном отбросы для какого-то особого перевоспитания и даже возвышения над простым средним уровнем: из паралитиков получаются лыжники, из монголоидов – оперные певцы, а одна с детства косоглазая и немая стала даже известной телеведущей. И еще слышал Дима про антропософские деревни, под Петербургом и под Одессой, управляемые шведами и немцами: колхоз не колхоз, но хозяйство в полном порядке и даже есть избыток культуры, какой неизбежно возникает в зоне, где перестают действовать правила взаимного ограбления и предательства. В такую вот деревеньку Дима не прочь был и сам махнуть, понабраться навыков любви к ближнему и заодно примерить свое, большей частью по пьянке приобретенное разумение вещей, к тамошней духовнонаучной основательности. А там, глядишь, и сам потихоньку подучишься правильно обо всем кумекать, выискивая среди свалки событий драгоценные, как их там называют, прафеномены… заодно, кстати, узнать, что это такое…

– Мы, – интимно-вкрадчиво, как о чем-то крайне деликатном, поясняет полушепотом Женя, – это власть, которую не увидишь и не схватишь за руку, власть над власть имущими, диктующая им, слепцам, навыки разложения, а всем остальным – пристрастие ко лжи…

Переглянувшись, Дима и Ваня молчат: такую похабень им еще никто не впаривал. Хотя, может это одесская шутка…

– … и эта власть, – как ни в чем не бывало продолжает Женя, – заметьте, духовная! Только усвоив истинные законы, добытые Доктором непосредственно в мире ангелов, и можно управлять всем!

– Ты хочешь сказать, что ангел поделится с тобой своей мудростью, наперед зная, что ты употребишь ее для насилия? – усмехается Ваня, – За кого ты ангела принимаешь?

– Видишь ли, Ваня… – нисколько не растерявшись, отбивает Женя внезапную атаку, – мы и не собираемся иметь с ангелами дело, пусть этим занимается Доктор. Мы пользуемся только рассудком, нам нужна лишь схема, устойчивость и прочность которой сравнимы разве что с надгробной плитой… Да, мы имеем дело исключительно с мертвым, механически нами управляемым и… – тут Женя торжественно оглядывает обоих, – в совершенстве нами понятым!

– Стало быть, это всего лишь воровство, – хмуро заключает Ваня, – присвоение чужого мёда с последующей выделкой из него сахара… Сам Доктор-то как, не протестует?

– Да что там, Доктор… – раздраженно отмахивается Женя, – между нами говоря… – смотрит по очереди на обоих, – это всего лишь пустое понятие… Рассудок не выносит заоблачных напряжений, строго предупреждая каждого: дальше – кирпич.

– А если… сердце? – ни с того ни с сего брякает Дима, – Сердце-то тоже чует… вот я, например…

– Оставь этот разговор бабам, – сухо обрывает его Женя, – мы считаем человека мыслящей головой, и если у тебя проблемы с сердцем, сходи к врачу.

– Вот и я так думаю, – вроде бы поддакивает Ваня, – кардиолог глянет на синусоиду, сверит цифры… а сердце в это время сигналит кому-то SOS… кому? И с чего это вдруг сердце вообще начинает стучать? Самый первый, еще не нашедший себе тела удар…

Оторопело глянув на Ваню, словно тот выболтал страшную нецензурную тайну, Женя торопливо бормочет:

– Это закрытая тема… – и уже с прежней уверенностью, – Самым перспективным поступком Доктора был его отказ стать нашим шефом: он попросту кинул нас, сославшись на отсутствие у нас глаз и ушей. И сегодня мы вполне от Доктора свободны, и порядком уже изношенный, перестроенный нами, старенький, еще докторский Гётеанум, с его фруктовым садом и люкс-виллами, сегодня не более, чем наша тень, покорно плетущаяся по нашим следам в наше же будущее. И хочется мне вам, ребята, сказать, что нет, увы, никаких, кроме докторской науки, способов облагородить человеческое стадо, придать ему наконец человеческий вид…

– Но стадо-то, стадо по-прежнему остается? – язвит по ходу дела Ваня, – Какое мне до этого стада дело?

– Это совершенно неважно, – сухо отрезает Женя, – стадо пронесется мимо тебя и скорее всего растопчет: тебе гарантировано лишь право на смерть. Так что работай над собой, переиначивай свое зарвавшееся в облака «я» в пользу общего, корпоративного…

– … в пользу огораживающих твою жизнь невозможностей, – поддакивает Дима.

– Но причем тут этот самый… Доктор? – не унимается Ваня, – Хотя лично мне плевать, мне все равно… ставь меня каким-нибудь что-ли директором! Съезжу за бугор, проветрюсь… заодно гляну на этот Гёте… анум…

– Значит, директор? – обнадеживающе улыбается Женя – С завтрашнего дня?

Ваня вопросительно смотрит на Диму, и тот кивает: соглашайся, такое может предложить только брат.

– А ты? – Женя пристально смотрит тна Диму, – Ты-то готов? Будешь преподавать русскую историю, начиная с хазар…

– С десятью-то классами образования? Спьяну что-то?

– Ничего, справишься, была бы охота. Главное – энтузиазм: усвоил методику Доктора, и ты уже годен. Ну и разные там семинары, конференции… Я вот, к примеру, на днях еду в Берлин, настрочил доклад по-немецки… хе-хе, считай, на идише, доклад о моральной технике современного делового общения, сам господин Подушкин читал и одобрил…

– Я был на его лекции в политехе, – заметно оживляется Дима, – это великий животный ясновидец! Это – пуп!

– Нормальный чувак, – соглашается Женя, – его животное чутье вполне компенсирует отсутствие Доктора. И на месте бывших докторских мастерских, где когда-то громоздились деревянные фигуры Христа, Люцифера и Сатаны, торчит теперь новая люкс-вилла, а от нее тянется до самого Гётеанума красная ковровая дорожка, и армия преданных Подушкину дам готова разом сложить свои усталые тела на костер его всемирной славы…

– Короче, школа имени Подушкина, – зевая, заключает Дима, – с видом на искореженный отчаянием Доктора ассиметричный Гётеанум…

Меч Михаила

Подняться наверх