Читать книгу Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова - Сборник - Страница 14

Свет серебристый снежной ночи.

Раскинувшись, пространство спит в тиши,

лишь боль моя одна уснуть не хочет,

боль в одинокой глубине души.

– Но почему душа в молчании застыла,

в ночь почему не изольешь ты душу?

– Она бы звезды погасила,

когда бы вырвалась наружу.

Когда все звуки, как трава,

засохли средь бескрайней немоты,

то звезды эти все – слова

для той единственной на свете темноты.

Паденье листьев – облетают будто

далекие небесные сады.

Все падает вокруг без исключенья.

И прочь от звезд средь темной пустоты

планеты продолжается паденье.

Оно всё пропитало глубоко.

Всё норовит прервать на полуслове.

Но есть Один, кто нежно и легко

в своих руках паденье остановит.

Огнем багряным барбарис объят,

чуть дышат астры старые в саду.

Кто в эти дни не сделался богат,

тому с собой уже не быть в ладу.

И кто глаза свои закрыть не хочет,

чтоб перед ним из мрака не возник

рой привидений, что восстанут к ночи,

тот уже в прошлом нынче, как старик.

И не придет никто, и завтра не настанет —

его теперь обманет день любой.

И сам Господь тогда, как камень, тянет

его глубоко в бездну за собой.

Кто это – гость? Порою гостем к вам

входил я, как из времени другого.

Ведь в каждом госте – древняя основа,

он часть того, чего не знает сам.

Приходит и уходит гость в свой срок.

Но оказавшись хоть на миг под кровом,

он в равновесие добра себя приводит снова,

равно от незнакомого и от знакомого далек.

Вот поднял голову святой —

молитва спала с головы, как шлем.

И, хоть в него не верил он совсем,

шел белый зверь к нему, и тих, и нем,

как будто лань, глядящая с тоской.

Как из слоновой кости, арки ног

держали в чутком равновесье тело,

от шкуры блеск струился белый.

Как башня на луне, во лбу светился рог,

и каждый шаг все выше зверя делал.

А на губах пушок был серо-ал,

рот приоткрытый белизной зубов сверкал.

Зверь в ноздри воздух втягивал и гимна ждал.

Его преграды не встречавший взор —

он столько проецировал в простор,

что круг лазурных мифов замыкал.

Руки к руке прикосновенье,

и поцелуй протяжный губ прохладных.

Дороги белое мерцание, свеченье

пусть отведет в поля нас, ладно?

Сквозь тихий дождь цветов, сквозь белое паденье,

свой первый поцелуй день посылает нам.

Навстречу Господу пойдем без промедленья.

Господь нас встретит на пути к полям.

Смерть – господин и врач.

Мы – только смех, что льется

из уст его.

Коль день любви горяч,

внутри нас раздается

вдруг его плач.

Снова, опять, хоть знаком уже этот пейзаж любви,

и крохотное кладбище, где плачут имена,

и страшный безмолвный овраг, в котором

пропадают все остальные, снова, опять уходим

вдвоем с тобой под старые кроны и

снова, опять ложимся в цветы

лицом к лицу с небом.