Читать книгу Нити Судьбы - Ульяна Петровна Подавалова-Петухова - Страница 8

За окном лил дождь. Холодный противный дождь. Август походил на жуткий промозглый октябрь. Дороги размыло, даже в реке заметно поднялся уровень воды, а дождь все лил и лил, не останавливаясь ни на минуту. Он то бил по крышам домов как по барабану, то переходил на едва заметный шепот. Солнце скрылось за серыми облаками, которые будто приколотили гвоздями к небу над родным селом Светланы. Они висели над головами людей. И от них, дождя грязи, доходившей до колен, становилось тоскливо на душе.

Лайма зарычала, потом захлебнулась громким лаем, и вдруг стала тихо поскуливать. Во дворе раздались голоса. Полина Яковлевна спросонья натягивала халат, щурясь с непривычки от яркого света.

– Кто же это на ночь глядя? – ворчала она, нашаривая босыми ногами тапочки.

В дверь забарабанили.

– Иду! Иду! – закричала она, выскочив в сени, – Кто там?

– Полина Яковлевна, это я, Яша! – раздался знакомый голос.

– Яша! – обрадовалась женщина и стала трясущимися руками отодвигать запор.

Тяжелая дверь раскрылась, и в ее проеме появился Яша с большим свертком на руках.

– Проходи, сынок, проходи, – тараторила радостно мать.

Следом за зятем вошел его младший брат с маленькой Ромалой на руках. Дверь за ними закрылась. Полина Яковлевна, дрожа от холода, осталась стоять в недоумении: а где же Света?

Она вошла в избу. Яша вышел из Светиной комнаты с женскими босоножками в руках. Что-то в его облике насторожило женщину и даже напугало, но что именно, она не сразу смогла понять. Парень молча поставил обувь у двери и вернулся в комнату, из которой доносился веселый голосок Ромалы. Полина Яковлевна, прижимая замерзшие руки к груди, вошла за цыганом. В комнате горел только тусклый ночник, который давал мало света и отбрасывал уродливые тени. Яша стоял, склонившись над кроватью.

– Яша, а где Света? – недоуменно спросила мать.

Ромала посмотрела на бабушку и будто что-то поняла. Она подбежала к кровати и, протянув ручку, четко сказала:

– Мама.

У пожилой женщины по спине пошел озноб. Яша повернулся к ней и сделал шаг назад от кровати. И у бедной матери земля поплыла перед глазами, а ноги в коленях подломились. Руками она зажимала рот, чтобы не закричать от ужаса в голос. На постели лежало нечто. И оно меньше всего походило на ее ребенка. Если это и была женщина, то столетняя, изможденная старуха. Под одеялом покоилось бестелесное существо с облаком белых волос на голове. Веки были закрыты, и одеяло, казалось, не поднималось на костлявой груди от дыхания, таким тяжелым оно было.

Полина Яковлевна сделала шаг, ноги подломились, и она обязательно бы упала, если бы Яша не подхватил ее под руки и не выволок из комнаты. Он влил в нее валерьянку и усадил на стул. Парень суетился возле нее, а ей казалось, что она не живет. В груди поднималась какая-то давящая тяжесть и медленно заполняла несчастную мать, пока не достигла горла. Теща смотрела на Яшу вылезшими из орбит глазами и открывала рот, из которого вырывался хрип. Она не сводила с зятя глаз и хрипела, пытаясь схватить открытым ртом больше воздуха, который, казалось, застревала где-то по пути, так и не достигая легких. Парень испугался не на шутку. Схватил стакан с водой и влил ее в женщину. Та глотала, вцепившись деревянными пальцами в руку зятя. Когда Яша отпустил ее, она моргнула и завыла, рухнув на пол. Парень смотрел на мать, потерявшую от горя рассудок. Он подхватил ее с пола, ставя на ноги, но стоять она не могла, и тогда он вытащил ее в сени. Там он усадил тещу на стул, и та, уронив голову на руки, завыла, запричитала, зарыдала. Яша стоял рядом, повесив голову.

***

Она уже не ощущала холода, она вообще ничего не чувствовала, не видела и не слышала. Перед глазами стояла кровать с больной дочерью на ней. Мать не нуждалась в объяснениях – Света умирает. Догрызает ее непонятная болезнь, высушила она молодое здоровое тело, обглодала душу, а кто в этом виноват?

Полина Яковлевна, прижимая холодные пальцы к лицу, раскачивалась из стороны в сторону. Горе – тяжелое, непосильное – ложилось на плечи матери, опустошая ее до дна души. Тут Яша заботливо укрыл женщину пледом, и она подняла глаза. Он! Он виноват во всем! Он злыдень! Это он заморочил голову ее кровиночке, загубил жизнь ее молодую. Сам-то, поди, ждет – не дождется, когда Света умрет. Возьмет и охмурит еще какую-нибудь дурочку. Запудрил мозги бедной девочке, лишил мать единственного счастья. Чтоб ему пусто было! Света умирает, но и он жить не будет! Убить его мало! Убить! Убить! Горячая волна поднялась к голове женщины, ненавистью налились глаза, и тут она бросилась с кулаками на Яшу. Не ожидая ничего подобного, парень еле устоял на ногах. А Полина Яковлевна с охватившим все ее существо отчаяньем, настоянном на злобе, хлестала его, давясь слезами. Цыган не отбивался, просто уворачивался от ударов обезумевшей от горя тещи, а та била все слабее и слабее по широкой груди. Наконец она ударила в последний раз и навалилась на парня. Тот обнял ее за плечи, и женщина, уткнувшись лицом в его рубаху, зарыдала.

Они – теща и зять – просидели в сенях до первых петухов. Женщина внимательно, уже без слез и истерики, слушала парня. А тот курил сигарету за сигаретой, зажигая следующую от предыдущей. Вот, что он рассказал о Светлане. Врачи разводили руками. Им была не ясна причина болезни девушки. Ей сделали три операции, но они не спасли девушку. А когда, три дня назад ее отправили на четвертую, Света отказалась. Она, высохшая, как лист клена по осени, бледная, уставшая, заявила мужу:

– Я умру. И я не хочу умереть на операционном столе. Отвези меня к маме. Хочу проститься с ней.

Все уговоры Яши пошли прахом. А ведь он не поленился и попросил свою бабку посмотреть Свету: может это и не болезнь, а порча? Но старуха лишь вздохнула, а потом ответила, что она предупреждала Свету о скорой смерти, если та с Яшей останется. Но девушка, несмотря ни на что, выбрала свою судьбу, связав жизнь с ним. Ромала рассказала внуку о том разговоре, где цыганка открыла девушке ее судьбу. Яша, взбешенный услышанным, едва не задушил старую бабку. Благо его вовремя оттащили от уже хрипевшей старухи.

– Да будь ты проклята, старая ведьма! – крикнул он напоследок и ушел…

– Она и мне говорила, что Света помрет скоро, – проговорила мать, – а я ей не поверила.

Яша раздавил в пепельнице очередной окурок.

– Света все знала, – еле слышно сказал он.

Тут открылась дверь, в проеме которой показалась взлохмаченная голова Михаила.

– Она проснулась, – сказал подросток.

Яша рванул в дом, теща спешила следом. Парень подлетел к постели, сжал в руке руку жены, больше похожую на высохшую птичью лапку. Она что-то говорила на цыганском.

– Ты дома уже, дома, – повторял муж на русском.

Взгляд потухших блеклых глаз шарил по комнате, пока не встретился с глазами матери, и в ту же секунду они наполнились слезами. Девушка протянула худые с синими венами руки.

– Мамочка,– прошептала она.

Полина Яковлевна плюхнулась на колени и стала обнимать дочь, целовать холодные руки и лицо с ввалившимися щеками.

– Доченька моя, – лепетала мать, – да от тебя только половина осталась.

Света улыбалась, а губы казались серой ниткой, прорезающей некрасивое лицо. Мама все гладила и гладила своего единственного ребенка по волосам, да целовала. Слов у нее не было. У Светы тоже.

***

Дочь отговорила мать от визита к врачам. Полина Яковлевна – атеист по натуре – сбегала к бабке Дуне, которая снимала порчу, да готовила приворотные зелья. И ведь не верила ни в светлые силы, ни в темные, а к колдунье, старой высохшей женщине, которой было лет сто, но и по сей день сохранившей острое зрение, сходила. Бабка выслушала ее и, накинув платок на седые волосы, заплетенные в две тугие косы, пошла за бедной матерью. Света во время ее прихода спала. Бабка Дуня глянула на нее лишь раз и, развернувшись, пошла к двери.

– Стойте! – крикнула Полина Яковлевна, бросившись следом. – А Света?

Ведунья повернулась в дверях, зыркнула синими глазищами на нее, потом, кивнув на спящую девушку, заявила:

– Ей ничем не пособить. Я дам тебе отвар один. Он ее не спасет, но она хотя бы мучиться не будет. Зараза у ей в теле.

– Рак? – помертвевшими губами спросила мать.

– Не, – ответила старуха, – я знаю, какой рак бывает, а это зараза. Бог знает какая.

Она всунула женщине в ладонь пузырек с отваром и ушла. Только дверь за ней стукнула.

Неверующая ни в черта, ни в Бога мать стала давать снадобье, оставленное старой ведьмой, и Свету перестали мучить постоянные боли. У нее проснулся аппетит, а на щеки вернулся румянец. Она играла с дочерью в ладушки и разучивала новые песенки. Ромала – непоседа и шалунья – льнула к маме. А та ей пела цыганские песни. Полуторагодовалая девочка болтала без умолку. Ее рот не закрывался ни на минуту. Казалось, дом был наполнен щебетом весенних птиц. Черноглазая, черноволосая – очень походила на отца: его глаза, его волосы густые, завитые кольцами, его улыбка. И только повадки у нее были мамины. Она так же морщила свой маленький, хороший носик, когда была чем-то недовольна. Несмотря на то, что внешне малышка никак не походила на Свету, Полине Яковлевне она живо напоминала дочь. Женщина водилась с внучкой и тайно радовалась, что у нее от Светы останется вот эта живая память. У девчушки был тоненький звонкий голосок, и она пела, закрыв глаза, цыганские романсы. Отец с матерью смотрели на маленькую дочь, как та, подражая папе, выводит рулады, и улыбались…

Через день после приезда молодых в село прекратился дождь. Наконец-то, выглянуло из-за туч долгожданное солнце. Света сама не ходила. Яша выносил ее в сад, где специально для девушки поставили старое кресло, и она все дни проводила на свежем воздухе. Молодая мать даже повеселела. Полина Яковлевна поглядывала на дочь и радовалась. В ее душе появилась надежда, что, возможно, она и поправится. Вон, к примеру, Палыча взять: ведь его уже почти похоронили, а он ничего, оклемался. Вновь стал ходить, есть. Взять хоть бабку Фросю – тоже думали, что помрет, а она и по сей день бегает по селу… Может и Светлана поправится. Не верит Полина Яковлевна ни цыганским предсказаниям, ни словам старой ведьмы, хотя за еще одним пузырьком все же сбегала.

Светлане стало лучше. Она уже пыталась сама вставать, и теперь могла резать яблоки на варенье. Мать сначала, было, не допускала дочь к работе, а потом поняла, что той доставляет радость любое занятие. Она просто устала лежать, ей хочется быть полезной. И женщина пододвигала к девушке миску с мытыми плодами и улыбалась, глядя, как Света снимает ножом кожицу и сосредоточенно режет яблоки на мелкие части.

***

– Я хочу в лес, – сказала как-то выздоравливающая.

Полина Яковлевна переглянулась с Яшей и Мишей.

– А почему бы нет, – сказал зять. Теща смотрела на него, и ей иногда становилось жутко. Парень страдал не меньше ее, глядя на больную Свету, и боялся он за нее сильно. Женщина поняла это, так как у парня были посеребренные сединой виски. Это в двадцать-то лет! Только горе-злосчастье может сыграть такую шутку с человеком. Теперь, когда жена немного ожила, Яша вновь улыбался. А еще он молился. Полина Яковлевна застала как-то на днях его за молитвой. Цыган беззвучно шевелил губами, сжимая крестик в ладонях, стоя на коленях перед кроватью. Она посмотрела на него и отчаянно пожалела, что не верит в Бога. Может действительно начать молиться, чтобы Света совсем поправилась? Только стыдно как-то. Не верила, не молилась, и тут на тебе: сдурела на старости лет. Нет уж, пусть Яша молится, а она сходит за еще одним пузырьком отвара.

В лес они пошли все вместе. Яша нес на руках бестелесную Свету.

– Ты легче Малушки, – сказал он жене.

Та улыбнулась в ответ.

– Поэтому ты несешь меня, а не дочку?

Девчушка, сидя у Михаила на шее, звонко рассмеялась. Взрослые переглянулись и заулыбались.

День пролетел незаметно. Яша впервые с тех самых пор, как заболела жена, пел веселые цыганские песни, не сводя глаз с любимой. Та улыбалась и подпевала. Миша жарил шашлык. Полина Яковлевна играла с внучкой, а высоко в небе стояло веселое ласковое солнце, и на душе было радостно и светло! Вечером истопили баню, а потом на веранде пили квас, и впервые за эти две недели, никто не думал о смерти. Все были счастливы и веселы, как никогда.