Читать книгу Постмодерн между модерном и контрмодерном - Вадим Беляев - Страница 14

Я хочу предложить именно историческую рефлексию относительно концепции Оже. Для этого мне необходимо ввести такую систему понятий, которая будет соизмерима с понятиями «места» и «не-места». Здесь я воспользуюсь теми исследованиями социокультурной логики модерна, которые проводились мною на протяжении ряда лет. Модерн в моей интерпретации можно считать мировой посткультурной революцией. Противопоставление «до-модерн – модерн» можно заменить на противопоставление «культура – посткультура-интеркультура». Под «культурой» (в кавычках) можно понимать тот тип социокультурной организации, который у Оже связан с понятием «места».

Вот как Оже говорит о «месте»: «Мы будем… использовать термин „антропологического места“ в отношении… конкретной и символической конструкции пространства, которое само не размещает в себе противоречия и перипетии общественной жизни, но является точкой референции для тех из них, которые с ним связываются, каким бы скромным и ограниченным оно ни было. Это вдобавок связано с тем, что любая антропология является антропологией антропологий других, и с тем, что место – антропологическое место – одновременно является смыслоорганизующим принципом для тех, кто его населяет, и принципом, обеспечивающим познаваемость для наблюдателя. Антропологическое место разномасштабно. Кабильский дом, разделенный на теневую и светлую стороны, мужскую и женскую части; дома народов мина или эуэ, которые имеют внутренние legba, предохраняющие спящего от его собственных непроизвольных движений, и legba пороговые, защищающие его от агрессии извне; дуалистические организации, отражающиеся на земле в форме очень материальных и видимых границ и управляющие прямым или косвенным способом альянсами, обменами, играми, религиями; деревни эбрие и атье, чье пространственное деление на три части является организующим принципом жизни родов и возрастных групп, – это лишь некоторые из мест, анализ которых имеет смысл, поскольку они сами были наделены смыслом, и каждое новое взаимодействие с ними, каждое ритуальное повторение подтверждает и подкрепляет потребность в нем»22.

Если обобщить, то «место» является тем структурированным символическим пространством-временем, которое составляет традиционное понимание культуры. Можно сказать, что традиционные культуры («культуры» в моей терминологии) являются системами сложно организованных «мест». Для Оже «места» – это структуры, в которых индивид обретает идентичность, систему социальных отношений и историю. Таким образом, «культуры» являются системами, в которых утверждаются и транслируются идентичности, фиксированные отношения и истории. Если говорить более обобщенно, то «культуры» представляют собой системы коллективной организации, создающие фиксированное смысловое поле для всех индивидов, которые в них рождаются и существуют. Это их позитивное определение. Говоря о структуре «мест», Оже неявно подразумевает их позитивное понимание.

Теперь можно перейти к соответствию «не-мест» понятию «посткультура». Следует обратить внимание на то, что «не-места» определяются не только структурно, но и ценностно. Как говорит Павлов, «для Оже пространство – это не-места, то есть „места, которые не являются антропологическими“ и которые нельзя определить ни через историю, ни через идентичность, ни через связи. Поэтому не-места предполагают отсутствие истории и даже её упразднение. <…> Экзистенциальное измерение концепции Оже заключается в том, что в не-местах человек проживает свое одиночество, „выходит за пределы себя“ и утрачивает (истощает) собственную индивидуальность»23. Из этого следует, что «не-места» являются структурно-символическими отрицаниями «мест». Что это значит? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно обратить внимание на ценностную характеристику «не-мест». Она строго негативная. В «не-местах» человек истощает себя, теряет свою идентичность, связи и историю. Таким образом, определение «не-места» является чисто отрицательным. Здесь стоит отметить, что Оже не хочет выходить на уровень обобщений, достаточный для того, чтобы увидеть позитив в логике «не-мест» и негатив в логике «мест».

С моей стороны, я хочу сделать именно это и прочертить связь между понятиями «не-места» и «посткультура». Прежде всего, следует указать на то, что логика формирования «не-мест» у Оже оказывается слишком локальной. Он не желает выходить на уровень таких обобщений, которые выражаются понятиями «до-модерн» и «модерн». Я же хочу сделать именно это. Революцию модерна как социокультурную революцию можно описать как переход от «культурной» социокультурной архитектуры к «посткультурно-интеркультурной». «Культурную» архитектуру можно считать социокультурным пространством, наполненным системами типа «культура». Я уже упоминал этот тип социокультурной организации. Будем считать, что «культура» задает для индивидов, находящихся в ней, систему идентичности, связности и истории (если говорить в терминах Оже). Говоря другими словами, «культура» создает социально-символическую организацию иерархического типа, в которой каждый отдельный человек приписан к определённому месту в иерархии, и для него задана соответствующая жизненная программа. Человек не должен выдумывать для себя жизненный путь; он обязан следовать предзаданной ему программе. Если считать, что модерн стал социокультурной революцией, то смысл такой революции можно сформулировать как ответ на те жизненные вызовы, которые создала «культурная» социокультурная архитектура.

Описывая «культурную» систему как систему «мест», необходимо указать на негативный смысл этого понятия. «Место» не только дает возможность индивиду быть причастным к идентичности, отношениям и истории, но и приговаривает к ним, делает отдельного человека материалом для борьбы систем. Если говорить о размерностях «система – индивид» и «система – система», то структура «мест» утверждает «человека пассивного», для которого его приписанность к социально-символической структуре должна пониматься позитивно. Но если она рассматривается негативно, если человек внутри такой системы становится всё более активным, то, борясь за утверждение своего активного статуса, он, во-первых, будет стремиться к выходу за пределы предписанных ему «мест», а во-вторых, будет бороться за утверждение новой социокультурной архитектуры. Такую архитектуру можно определить по её отрицанию. Это будет архитектура «не-мест». В позитивном смысле это будет пространство свободы, возможности для человека творить свою жизнь, создавать новые смыслы жизни и новые социальные формы. Какие именно это будут формы и смыслы? Типологически они могут быть описаны как «не-места» (в терминологии Оже).

Переход к такой социокультурной архитектуре можно называть «посткультурной» революцией. Если «культурная» архитектура накладывала ограничения на каждого отдельного человека в рамках своего смыслового мира, а этот смысловой мир сковывал творческую суть человека, то рождающийся «человек активный» должен был бороться за возможность выхода за пределы предзаданных идентичностей, связей и истории. Он должен создавать «пост-идентичностный» и «пост-исторический» мир. Если считать, что главным в этом процессе является выход человека за пределы до-модерновых систем, «культур», то мы получим условную «посткультуру». Однако здесь также можно говорить об «интеркультурной» архитектуре. Она будет двухуровневой и состоять из «мест» и «не-мест». В той мере, в какой будут оставаться структурно-символические остатки систем «мест», можно будет говорить о «культурном» слое. В той мере, в какой будет формироваться единая для всего человечества система «не-мест», можно будет говорить о «посткультурном» слое.

Развертывание модерна (от эпохи Возрождения до настоящего времени) можно рассматривать как серию реформ и революций, каждая из которых переводила какую-то часть до-модернового мира в модерновый, то есть превращала «места» в «не-места». На каждом шаге увеличивалась система «не-мест», то есть новая реальность становилась все более соответствующей возможностям для каждого отдельного человека проявлять свою инновационную сущность, быть в той или иной мере свободным по отношению к традиционным идентичностям, связям и историям. Множества «культур» преобразовывались в мировую «интеркультуру» с постоянным увеличением «посткультурной» составляющей. При этом можно говорить о том, что вместо старых «культурных» областей создавались новые. Это можно описать как превращение «не-мест» в «новые места». При этом создавались соответствующие комплексы идентичностей, связей и истории. Если для средневекового мира в определение «места» входила религия и феодальная структура (наряду с другими определенностями), то для новоевропейского мира сформировались представления о нациях. Национальные государства стали новыми «местами». Власть религиозно-феодальных «культур» была заменена властью «культур» национальных. Если считать, что Первая мировая война стала мировой войной наций, то тот негатив, который она породила, стал вызовом, ответом на который стала идея интернациональности. Точнее, следует говорить о всех таких войнах как о вызове для идеи интернационализма. Реализация этой идеи должна была создавать мировую систему «не-мест». Эта система должна была иметь позитивное определение как способ выхода из-под власти разного рода «культурных» миров, превращающих каждого отдельного человека в расходный материал для борьбы материализованных смыслов и идентичностей.

Важно подчеркнуть, что «места» и «не-места» можно интерпретировать двояко. Я уже говорил, что для развертывающегося модерна «места» олицетворяли собой системы, сковывающие индивидуальную свободу и творческие возможности человека. Они заставляли его быть «человеком пассивным», реализующим через себя жизненные позиции иерархической социокультурной системы. Они превращали его в расходный материал в борьбе таких систем. Революция модерна может рассматриваться как глобальный ответ на исторический вызов до-модернового мира, наполненного системами «мест». Такой ответ создавал новую мировую архитектуру как глобальную систему «не-мест». Позицию, которая утверждает позитивный смысл «не-мест», можно назвать про-модерновой.

Но возможна и противоположная интерпретация. Система «не-мест» может быть проинтерпретирована отрицательно. Именно такую интерпретацию предлагает Оже. В «не-местах» человек оказывается тем, кто постоянно утрачивает нечто исходное и позитивное: идентичность, связи и историю. Там человек переформатируется, проживает свое одиночество, истощает и утрачивает собственную индивидуальность. Позицию такого типа можно назвать контр-модерновой. В разных вариантах эта позиция создает градиент от религиозно-культурного фундаментализма до ностальгии по утраченным идентичностям и смыслам.

Подводя итог сказанному, хочу обратить внимание на то, что я построил историческую перспективу, связывающую понятия «до-модерн», «модерн», «постмодерн» и «гипермодерн». Эту перспективу можно описать, используя введенные Оже понятия «места» и «не-места». Историческая перспектива выстраивается как конструкция «до-модерн – модерн – постмодерн-гипермодерн». «До-модерновый» мир будет тем, который наполнен системами субординированных и координированных «мест». «Модерн» будет тем миром, который расформировывает системы «мест» и создает то, что можно назвать «не-местами» (системами «не-мест», мировой системой как системой «не-мест»). «Гипермодерн» будет определенной точкой максимальной реализации логики модерна, в которой процесс создания «не-мест» приобретет тотальный характер. «Постмодерн» (как логика борьбы с метанарративами) будет другой стороной «гипермодерна». Он будет выявлять и критиковать все те контексты, которые можно было бы обозначить как власть старых или новых «мест». Эту двойственность я обозначил в конструкции «постмодерн-гипермодерн». Так понимаемый гипермодерн не будет преодолением постмодерна, он действительно будет его второй стороной.

Позиция Оже выглядит как позиция ностальгии по утраченным «местам». В этом смысле она стоит в ряду множества других позиций, каждая из которых, так или иначе подключаясь к традиционным-примитивным культурам через антропологические исследования, акцентирует негативный смысл модерна, его логику «не-мест» и позитивный смысл традиционных «мест» (в качестве яркого примера можно привести книги Карлоса Кастанеды). Хотя Оже говорит о гипермодерне, его позицию можно назвать контр-модернистской (в варианте ностальгии по традиционным «местам»).