Читать книгу Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Т. 2 - Юрий Александрович Лебедев - Страница 39

А как происходило рождение «ежа» в советском атомном проекте? Я думаю, что в начале масштабной работы (после образования Спецкомитета 20 августа 1945 г и почти до «коронационной» встречи Курчатова со Сталиным 25 января 1946 г) и у Курчатова, и у Харитона не было ясного понимания всей сложности проблемы нейтронного инициирования.

Именно в это время по инициативе Берии была проведена специальная разведывательная операция, известная как «допрос Нильса Бора»[327].

В ее ходе состоялась встреча одного из ведущих сотрудников «отдела “С”» Я.П. Терлецкого с Н. Бором в Копенгагене. В ходе «допроса» Бора 14 и 16 ноября 1945 г. Терлецким было задано 22 вопроса[328], сформулированных Курчатовым, Харитоном, Кикоиным и Арцимовичем в ночь с 24 на 25 октября 1945 г. в кабинете Судоплатова[329].

Были вопросы по конструкциям реакторов, разделению изотопов, физике процесса ядерного деления, общим конструктивным принципам бомбы, но ни один из них не касался нейтронного инициатора – единственной детали бомбы, к разработке которой Бор был лично причастен.

Объяснений этому два. Во-первых (и это главное!), к этому моменту у Харитона еще не было четкого понимания всей сложности создания инициатора, а во-вторых, – не было известно, что Бор этим вопросом занимался детально.

А почему не была учтена информация от Клауса Фукса, которая содержится в деле Фукса ФБР? Ответ прост – список научных коллоквиумов, представленный в деле Фукса ФБР, заканчивается коллоквиумом 3 июня 1946 г. А это значит, что данный список в 1945 году еще не поступил в «Отдел “С”».

Сам же Бор мог обратить внимание на вопрос о конструкции инициатора (в отчете Смита, который Бор подарил Терлецкому как основной источник известной Бору информации о бомбе, об этом не говорилось вообще!), но инициативы в «открытии секретов» не проявлял. Такая вот «чук-и-гековская» позиция: «если “мама” спросит, то я отвечу, а нет – не буду выскочкой…». Под “мамой” он, конечно, имел виду П.Л.Капицу, от лица которого приехал Терлецкий и который, в представлении Бора, и занимался советской атомной бомбой. Не знал же Бор, что вопросы к нему писал не Капица, а, по настоянию Берии, Курчатов!

По характеристике Терлецкого, его

«ответы были очень общие: каждый раз он ссылался на то, что в Лос-Аламосе он не был ознакомлен с деталями проекта, а в лабораториях восточной части США – вообще не бывал»[330].

Вот почему пришедшие вскоре донесения Дельмара об использовании полония и технологии его получения были столь важными. Сам выбор полония и бериллия в качестве источника нейтронов занял у американцев больше года интенсивных исследований.

«В августе 1944 года, после более чем года исследований разных видов источников нейтронов, ученые Лос-Аламоса решили, что полоний-210, в сочетании с бериллием, “будет самым лучшим материалом, чтобы использоваться” в качестве инициатора для взрыва бомбы»[331].

Очень важно, что эта информация приведена американским историком Манхэттенского проекта в статье, посвященной работе Жоржа. Совершенно очевидно, что самостоятельный поиск «главных компонентов» нейтронного инициатора – пары «бериллий-полоний» – заняли бы у команды Курчатова не меньше времени, чем у американцев.

Так что можно считать доказанным, что эта информация «сэкономила», по меньшей мере, год времени для создателей советской атомной бомбы.

Первое сообщение от Дельмара по вопросу нейтронного инициатора было отправлено в «Отдел “С”» 22 декабря 1945 г. из ГРУ за подписью генерал-майора Хлопова.

Отметим, что Дельмар не был агентом «Отдела “С”», и его информация, да и само наличие агента, ее представившего, было для Судоплатова (и Берии!) неожиданно. В донесении говорилось:

«Полоний производится из висмута. На 1 ноября 1945 года объем продукции завода составил 300 кюри полония в месяц, а сейчас доведен до 500 кюри. О производстве полония и его использовании нигде не сообщалось. Краткое описание процесса производства полония выслано нам почтой и по получению будет немедленно направлено Вам»[332].

Удивительно то, что после такого донесения Дельмар остался в оперативном подчинении ГРУ, а не стал агентом «Отдела “С”».

Это означает либо то, что ценность его информации сразу не была осознана Судоплатовым (что понятно – прежде, чем Судоплатов мог ее усвоить, она должна была быть «переварена» Курчатовым и Харитоном и в «разжеванном виде» преподнесена Судоплатову, а механизм такой «пищевой цепочки» был длительным), либо – что Судоплатов не захотел брать под ответственность агента ГРУ после резонансного предательства Гузенко.

Собственно, и то и другое взаимосвязано. Даже если бы оказалось, что Харитон или Курчатов были очень заинтересованы в дальнейшей информации от этого источника, его ценность после увольнения из Дейтона и демобилизации из армии 12 февраля 1946 г. как активного «атомного разведчика» стала равной нулю.

Но и после этой даты Дельмар в силу специфики прохождения разведывательной информации продолжал «светить» как далекая, хотя и потухшая звезда (шифровка, почта, дешифровка, перевод, обработка…) – новая информация от него продолжала поступать в «Отдел “С”» как от действующего агента.

Так, 13 февраля (на следующий день после демобилизации Жоржа!) Судоплатову направлен пакет с запиской из ГРУ, в которой сообщается о выполнении обещания от 22 декабря:

«При этом направляю краткое описание процесса производства элемента полония, полученное нами от достоверного источника»[333].

В публикации этого сообщения приведено и факсимильное изображение письма генерал-майора Хлопова генерал-лейтенанту Судоплатову. Обращаю внимание на то, что в этой записке нет даже оперативного псевдонима Жоржа. Может быть, это было одной из «маленьких хитростей» ГРУ, не хотевшего расставаться со своим «достоверным источником».

Описание действительно было кратким – приложение содержало всего четыре листа. Но для начала работ этого вполне хватило.

«Источник» сообщал, что «полоний производится из висмута». Для Курчатова эта информация была крайне важна, но… не актуальна! Дело в том, что в тот момент у него не было ни висмута, ни атомного реактора, в котором висмут должен превращаться в полоний. Но эта информация ставила стратегическую задачу.

И он, исходя из данных разведки (лично Жоржа!) поставил задачу перед специально созданным институтом НИИ-9 и конкретно перед З.В. Ершовой разработать технологию этого будущего процесса.

Об этом есть авторитетное свидетельство М.В. Владимировой, преемницы руководства лабораторией от З.В. Ершовой:

«В 1946 г. перед радиохимиками института была поставлена задача разработки технологии выделения этого элемента <полония> из облученного в ядерном реакторе висмута»[334].

Пришлось начинать длинную цепочку «предварительных работ»:

«Первые полгода ушли на то, чтобы найти и освоить в СССР добычу природного висмута. Затем освоить металлургическое производство по выплавке чистых металлических висмутовых блочков»[335].

В дальнейшем потребовалась колоссальная и опаснейшая работа ленинградских (руководитель Д.М. Зив) и московских (руководитель З.В. Ершова) радиохимиков для того, чтобы к марту 1949 г. получить около 200 кюри полония. (Для одного «ежа» нужно около 50 кюри).

Чего стоит только проведенная по распоряжению И.В. Курчатова и В.Г. Хлопина операция (1946–1947 гг.) по извлечению полония из накопившегося в 50 ампулах с радием (общая масса радия 15 г[336]) из Государственного радиевого фонда!

За 15 лет хранения за счет распада радия выделившийся гелий создавал в хрупкой стеклянной ампуле давление в 300 атмосфер. Но разработали специальные методики, и ни одна из ампул не «рванула» при вскрытии. В ходе этой операции получили ~100 кюри полония-210 и ~100 мг свинца-210, превращающегося за счет бета-распада в полоний. Полученный полоний использовался для проведения экспериментальных работ по отработке конструкции «советского ежа»[337].

Лаборатория по производству полония-210 в 1951 г.[338]

Цепочка была длинной объективно. Тем более важно было начать работы как можно раньше. И если бы не данные Дельмара начала 1946 г., то к августу 1949 г. могли и не успеть.

А то, что данные Дельмара были учтены весьма оперативно, следует из такого факта. Уже через два месяца после получения информации от Жоржа,

«8 апреля 1946 года вышло Постановление Совета Министров № 805–327 об организации КБ-11 при Лаборатории № 2 АН СССР. Главным конструктором КБ-11 был назначен Ю.Б. Харитон, заместителем – К.И. Щёлкин, руководителем лаборатории нейтронных инициаторов (лаборатория № 7) – А.Я. Апин… Отметим, что Ю.Б. Харитон считал проблему создания нейтронного запала для атомной бомбы одной из важнейших»[339].

Т.е. лаборатория № 7 была создана практически сразу после получения информации от Жоржа.

Дальше события разворачивались так:

«В июне 1947 года А.Я Апин, командированный из Института химической физики АН СССР, приступил к созданию нейтронного запала. Разработкой его конструкции и технологии изготовления под руководством А.Я. Апина занялись В.А. Александрович, В.А. Давиденко, М.В. Дмитриев, В.Р. Негина и конструктор А.И. Абрамов. Для достижения необходимого результата требовалось освоить новую технологию использования полония, применявшегося в качестве источника излучения и обладающего достаточно высокой радиоактивностью. При этом нужно было разработать сложную систему защиты контактирующих с полонием людей и материалов от его альфа-излучения. К сожалению, в дальнейшем большинство из сотрудников лаборатории № 7, работая в не приспособленных для использования радиоактивных веществ помещениях, получили лучевую болезнь и преждевременно ушли из жизни.

В конце 1947 года на базе лаборатории А.Я. Апина образовали уже три лаборатории, одну из которых возглавил В.А. Александрович. Тематики лабораторий, конечно, существенно различалась, но многие характерные черты их деятельности были типичными. Каждый из участвующих самостоятельно или в соавторстве с коллегами предлагал по нескольку возможных вариантов конструкции атомного запала. После многократных обсуждений и экспериментальных проверок был выбран вариант, предложенный Ю.Б. Харитоном и К.И. Щёлкиным, который, как стало известно в дальнейшем, был заимствован из данных советской разведки <выделено мной – Ю.Л.>. В дальнейшем это устройство без изменения основного принципа было несколько усовершенствовано. Технология изготовления корпуса нейтронного запала была отработана в лаборатории В.А. Александровича. Способы его снаряжения предложила лаборатория В.А. Давиденко»[340].

Какими были эти способы – неизвестно, но вряд ли они понравились бы Жоржу, основной специальностью которого в атомном проекте была, напомню, дозиметрия, направленная на предотвращение вреда от радиоактивного излучения для работающего персонала. Он сам неоднократно бывал на американских установках по извлечению полония в Дейтоне и не пострадал от его воздействия благодаря четкому соблюдению мер техники безопасности.

А как обстояли дела с точки зрения соблюдения этих норм в СССР? Вот свидетельство компетентного очевидца, Ю.К. Завалишина, бывшего и технологом, и начальником цеха завода «Авангард», первого завода серийно изготавливавшего атомные бомбы:

«На сборке нейтронного запала разрешалось работать 3–4 минуты в смену из-за высоких дозовых нагрузок по нейтронному облучению. Но понятие “надо” в то время перекрывало естественные для любого человека опасения. Сегодня к этому можно относиться по-разному. Люди той эпохи заслуживают настоящего восхищения и признательности за их способность жить по определенной системе ценностей.

На шкале этих ценностей интересы общего дела абсолютно превалировали над всем остальным»[341].

Да, конечно, у девушек, работавших на сборке нейтронных инициаторов, был и энтузиазм, и чувство причастности к «интересам общего дела», но вряд ли они знали, что за исполнение этого начальственного «надо» им лично придется заплатить нерожденными детьми и мучительной смертью задолго до годовщин своих «серебряных свадеб».

Никакой «тени Литвиненко» они не ощущали – до его рождения было еще больше 10 лет…

И они действительно заслуживают «настоящего восхищения и признательности», потому что успели направить Историю по такому пути, который подарил нам действительность, в которой мы и живем сегодня. Как бы ее ни оценивать, это действительность нашей жизни.