Читать книгу Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Т. 2 - Юрий Александрович Лебедев - Страница 41

Дельмар сообщил не только о материалах, используемых в нейтронных инициаторах, но и дал подробное описание конструкции «ежа». И не только описание, но и образец корпуса этой конструкции!

Это следует из признания, опубликованного самим Судоплатовым:

«27 декабря 1945 года в адрес Берии мы направили для рассмотрения на спецкомитете правительства переведенные с английского языка материалы по конструкции атомной бомбы, образцы корпуса детонатора бомбы, полученные по линии агентуры органов безопасности и военной разведки <выделено мной – Ю.Л.>»[349].

Корпуса «детонаторов» – нейтронных запалов (НЗ), как их тогда называли – делались в Дейтоне, а по линии военной разведки там работал именно Дельмар. Так что первого «ежика» прислал Харитону Жорж.

Ясное подтверждение этого факта содержится в интервью, которое дал генерал-полковник Ф.И. Ладыгин, глава ГРУ в 1992–1997 гг., корреспонденту «Независимой газеты». Отвечая на вопрос о награжденных сотрудниках ГРУ, Фёдор Иванович сказал:

«…трем военным разведчикам, действовавшим за рубежом в 1940-е годы, присвоены звания Героев Российской Федерации – за огромный вклад в добывание достоверных документов, технических образцов <выделено мной – Ю.Л.> и технологий по первой американской атомной бомбе. Это Ян Петрович Черняк, Артур Адамс, Жорж Коваль»[350].

Из этих трех Героев только Жорж непосредственно имел дело с «техническими образцами» НЗ в Дейтоне.

Сегодня мы можем даже точно определить, когда была отправлена эта посылка и как быстро работала тогда «спецпочта ГРУ».

Вспомним приведенное в главе «Командировка» письмо Жоржа из Дейтона жене, в котором он обещает «переломать руки и ноги» какому-то негодяю из ГРУ, посмевшему «подбивать клинья» к его Миле, рассказывая ей небылицы о том, что Жорж не хочет ее видеть. Оно датировано 14 декабря 1945 года!

Значит, 14 декабря у него был курьер, который и забрал посылку с «образцами корпуса детонатора». Именно за этими образцами курьер и приезжал, поскольку, как следует из того же письма, последний раз перед этим курьер был в Дейтоне почти год назад.

В течение этого года Жорж, вероятно, имел какой-то канал связи для передачи информации (Дейтон не был «закрытым городом», в нем работала и почта, и телефон), но передать такую техническую конструкцию по информационным каналам было нельзя.

И маршрут Дейтон – Нью-Йорк – Гавр (Бремен) – Москва посылка проделала за 13 суток. В те времена это можно квалифицировать как «молниеносную доставку».

То, что мы отметили при анализе письма Жоржа торопливость и сумбурность, вполне объяснимо – курьер действительно спешил, поскольку его маршрут был рассчитан по часам и опоздать на очередную пересадку он не имел права.

И специалисты Технического совета Спецкомитета еще в конце 1945 – начале 1946 г., т. е. спустя только чуть более полугода после утверждения этой конструкции в манхэттенском проекте в мае 1945 г., уже могли подержать в руках и внимательно рассмотреть американского «ежика».

Более того, вместе с образцом они имели и подробнейшее описание всех конструктивных и технологических тонкостей этой важнейшей «детали» атомной бомбы, о которых не только не было сказано ни слова в отчете Смита, но которые остаются секретными до сих пор!

Вот авторитетное свидетельство об этом, которое дал один из самых информированных историков советского атомного проекта, бывший министр среднего машиностроения СССР (1986–1989), 1-й заместитель министра РФ по атомной энергии (1993–2002) Лев Дмитриевич Рябев (см. на вкладке фото 14.19):

«При чем – я смотрел эти схемы – прямо детально чертеж ее дан, размеры все, какое количество полония там, и так далее… Какой нейтронный поток при этом создается для инициирования атомного заряда. Всё это детально изложено было в этих материалах».[351]

Не исключаю также, что в конце 1948 – начале 1949 г., когда Жорж вернулся в СССР и, по его собственному признанию, писал в это время отчет о своей командировке, он не только сидел за столом и, макая перо в чернильницу, заносил на бумагу свои наблюдения и выводы, но и отвечал на сугубо специальные технические вопросы (т. е., подробно консультировал) тех, кто в это же время делал «советских ежиков».

Не исключаю даже того (хотя это, конечно, очень «тоненькая» нить альтерверса), что он принял личное участие в решающей фазе конструирования и изготовления тех четырех нейтронных инициаторов, которые привезли Харитону на Семипалатинский полигон в августе 1949 г., где он и выбрал «один из них, с наилучшими характеристиками»[352].

Впрочем, эта заслуга Жоржа, естественная «по логике вещей», скорее всего, в нашей ветви альтерверса не имела места из-за категорического нежелания Сталина допускать к непосредственной работе в атомном проекте американцев. Вспомним историю просьбы физико-химика Георгия Николаевича Антонова о работе в советском атомном проекте, рассмотренную в гл. «Возвращение и отчет по командировке».

Что значит «наилучшие» характеристики? Это инициатор с наименьшим нейтронным фоном, поскольку

«вообще, вероятность неполноценного взрыва составляла 5–6 % и была неустранима в принципе, ведь если бы при обжатии плутония появился случайный нейтрон в тот момент, когда само обжатие еще не подошло к пику, то начавшаяся реакция деления развалила бы конструкцию, не дав полного выхода энергии. Произошел бы хлопок, которого так боялись все испытатели…»[353].

Поэтому не зря К.И. Щёлкин, который

«29 августа 1949 года на Семипалатинском испытательном полигоне вложил инициирующий заряд в плутониевую сферу первого советского атомного взрывчатого устройства РДС-1»[354], назвал НЗ «главным узлом изделия».

В своем отчете о проведенном испытании атомной бомбы он написал:

«В ночь на 29 августа тт. Харитон Ю.Б. и Духов Н.Л. с помощниками в присутствии тт. Курчатова И.В., Завенягина А.П., Александрова А.С., Зернова П.М. и др. собрали боевой заряд из Z и нейтронный запал в поршне из А-9 и вставили главный узел в изделие»[355].

Текст Кирилла Ивановича несколько комичен – по его описанию «главный узел» в заряд вставляют «в четыре руки» Харитон и Духов, а если учесть и руки «помощников», то получается, что монтирует бомбу и вовсе какой-то сторукий гекатонхейр Бриарей, причем сам Кирилл Иванович описывает его работу со стороны.

Но в данном случае этот эффект – следствие официального характера документа (нельзя упустить важных свидетелей действия!) и, конечно, личной скромности Кирилла Ивановича.

Любопытно то, что «официальная история» создания первого советского НЗ начинается не с 1945 г., когда начались инициированные информацией Жоржа «подготовительные работы» по разработке технологии получения полония из висмута, а с момента, когда идею бериллий-полониевого НЗ нужно было воплощать «в металл».

Мое внимание на редкий источник по этому вопросу обратил Ю.Н. Смирнов, с которым мы подробно обсуждали значимость вклада Коваля в успех первого испытания советской атомной бомбы.

Юрий Николаевич, поддерживая мое стремление к отысканию «исторической истины», ни в коей мере не разделял моих эвереттических взглядов и, будучи сам одним из деятельных участников советского атомного проекта (он – один из пяти соавторов конструкции «Царь-бомбы»), естественно, подчеркивал творческую самостоятельность своих коллег.

На фото Ю.Н. Смирнов комментирует слайд из своего доклада на тему «Атомная отрасль России как источник научно-технического прогресса и часть национальной истории» на заседании Общемосковского семинара по истории Советского атомного проекта 26.04.2011 в ИИЕТ.

Доклад являлся «репетицией предзащиты» докторской диссертации Юрия Николаевича по специальности «история науки». В то время, когда Ю.Н. Смиронов под руководством А.Д. Сахарова работал над конструкцией «Царь-бомбы», Андрей Дмитриевич мог «одним росчерком пера» присвоить ему докторскую степень по физике, но Юрий Николаевич тогда постеснялся просить об этом. Через полвека он написал диссертацию об истории советского атомного оружия, но защитить ее он не успел – через два месяца после доклада в ИИЕТ, 29 июня 2011 г., в возрасте 74 лет он скончался.

Комментарии Ю.Н. Смирнова на отзывы коллег – акад. Г.Н. Флёрова и акад. Ю.Б. Харитона – о своей работе[356].

В качестве аргумента существенного вклада отечественных конструкторов в реализацию идеи бериллий-полониевого НЗ Ю.Н. Смирнов прислал мне цитату из фундаментального труда по истории советского атомного проекта. Она во многом повторяет приведенные выше данные сайта Росатома, но (что характерно!) не содержит информации о роли разведки:

«Творческая обстановка способствовала тому, что уже в процессе работы над РДС-1 начался реальный конкурс идей. В качестве примера можно привести историю разработки нейтронного запала, важнейшего элемента атомного заряда. Его создание курировал отдел А.Я. Апина. В составе отдела было три лаборатории. Одна из них – под началом самого руководителя отдела, две другие возглавляли В.А. Александрович и В.А. Давиденко. Но круг участников этой работы был значительно шире. В итоге столь масштабного “штурма” ученые КБ-11 предложили двадцать (!) различных вариантов конструкции. В конкурсе приняли участие Ю.Б. Харитон, К.И. Щёлкин, В.А. Цукерман, А.Я. Апин, Л.В. Альтшулер, В.А. Александрович, В.А. Давиденко. Причем каждый из них самостоятельно или в соавторстве с коллегами предлагал по нескольку возможных разновидностей конструкции нейтронного запала.

После экспериментальных проверок был выбран вариант, предложенный Ю.Б. Харитоном и К.И. Щёлкиным. Он основывался на кумулятивном принципе. В дальнейшем это устройство без изменения основного принципа было несколько усовершенствовано»[357].

Нисколько не сомневаясь в творческом потенциале всех принявших участие в конкурсе, укажу лишь на то, что победила конструкция авторов, имевших непосредственный доступ к развединформации Коваля о конструкции «Ежа».

И еще напомню – в США в подобном конкурсе тоже участвовали выдающиеся инженеры и ученые, включая Н. Бора, они тоже предложили интересные конструкции, но «Еж», как мы видим, прошел «двойной отбор» и победил всех других – два американских, и девятнадцать советских – конкурентов.

И это «негласное соревнование» показало справедливость такого утверждения А.А. Бриша, выдающегося конструктора автоматики ядерного оружия:

«Очевидно, что полезность разведданных пропорциональна компетентности и научному потенциалу тех, кто эти данные использует в своей работе»[358].

А творческий потенциал советских ученых вскоре реализовался в новой конструкции инициатора.

«По схеме РДС-1 нейтронный источник помещался внутри атомного заряда. Я.Б. Зельдович и В.А. Цукерман выдвинули идею внешнего источника нейтронов, входящего в состав системы автоматики бомбы. Поначалу многим это показалось технологически неосуществимым. Однако И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон, Е.И. Забабахин и П.М. Зернов поддержали ученых. Была создана группа разработчиков под началом А.А. Бриша. Итогом ее деятельности стала новая автоматика. Она получила признание позже, к середине 50-х годов, когда результаты испытаний ядерных зарядов, оснащенных внешними источниками нейтронов, показали, что мощность взрыва в этом случае значительно увеличивается»[359].

И в этом успехе советских конструкторов роль А.А. Бриша была одной из решающих.

Замечу, что это не самая высокая награда Аркадия Адамовича, создателя оригинальных советских НЗ, Героя Социалистического труда (1983 г.), кавалера трех Орденов Ленина и многих медалей. Но, в отличие от Ж.А. Коваля, все свои заслуженные награды он получил лично (см. на вкладке фото 14.20)…

Я благодарен и Ю.Н. Смирнову, и А.А. Бришу за то, что они открыли важные детали создания советского НЗ. Но все-таки «здесь-и-сейчас» важно подчеркнуть – всё это построено на фундаменте, заложенном в результате работы разведчика Коваля.

Тогда, в 2008 г., мне удалось поговорить с А.А. Бришем по телефону. Он был очень недоволен моими расспросами, беседовать со мной по существу отказался, но всё же одну – очевидную для меня! – деталь он все-таки подтвердил – идея полониево-бериллиевого нейтронного запала пришла, вероятно, к нам из Америки. А значит, через Жоржа.

Я написал об этом Ю.Н. Смирнову, добавив, что, поскольку

«Я.Б. Зельдович и В.А. Цукерман выдвинули идею о внешнем нейтронном инициировании только в 1948 году, значит до этого именно в плане идей этого устройства успех нашей первой бомбы был обеспечен “полониевым” вариантом, а о полонии как необходимом элементе сообщил именно Жорж»[360].

На что получил от Юрия Николаевича сердитую отповедь:

«“Историки должны быть благодарны всякому, кто дает информацию”. Я бы уточнил для ясности: если при этом историки не провоцируют и соблюдают необходимый такт. Разве Вы не понимаете, что Аркадию Адамовичу перевалило за 90?! Разве Вы не понимаете, что он ни Вас, ни Ваши полномочия вообще не представляет? Вы для него – трубка телефонная. Даже не очень-то ясно, кто за ней стоит. Я вообще не разговаривал бы с Вами в подобном случае. А пригласил бы Вас к себе, потребовал бы допуск и задание, а потом с полным правом сказал бы Вам, что подобный круг Ваших вопросов я с Вами обсуждать не имею права. (И еще удивился бы, что весь Ваш безмерный “запал”, увы, “танцует” вокруг Жоржа, является односторонним и уже поэтому ошибочным!) А что же Вы? Вы даже пытались “вытянуть” из престарелого человека отнюдь не общедоступную информацию… Вы определенно завышаете свои права. Потому и действуете на грани фола, а то и еще хуже. Потому, полагаю, и услышали от А.А. “эмоциональную отповедь”»[361].

Это расхождение во взглядах на тактику получения информации не нарушило нашего взаимоуважения с Юрием Николаевичем, поскольку «грань фола» я все-таки не переступил, а сведения «из первых рук» получил важные.