Читать книгу Летят стрижи… Юркино детство - Юрий Петрович Линник - Страница 11

Путешествие к родне на Дон Юрку захватило. Его было не оттащить от окна, за которым мелькали пейзажи цветущей июньской России – поля, рощицы, реки. Его поражали глубокие овраги с разноцветными склонами. Верхняя часть была покрыта зелёной травой, средняя чёрная, а нижняя часть коричневая. Видимо, в тот год (1952) мощные потоки весеннего половодья размыли дно оврагов до слоя коричневой глины. «Почему они такие?» – размышлял Юрка. Мама тоже не смогла ответить на этот вопрос. Она, к слову, как и Юрка, впервые отправилась в такое дальнее путешествие и сама вместе с сыном не отрывалась от окна. Только отец, наездившись в теплушке эшелона с оборудованием по железным дорогам Германии, Польши и России, сладко дремал на своей полке. На крупных станциях он выходил из вагона и приносил еду. Мама переживала за него, боялась, что он не успеет вернуться. Случалось, что состав уже трогался с места, и только тогда отец появлялся с кульками в руках. Тогда взволнованная мама укоряла его, а он виноватым тоном старался её успокоить.

А поезд, перестукивая колёсами, грохоча железом сцепок и подавая сигнальные гудки, которые Юрка полюбил, мчал в Москву, где им предстояла пересадка на поезд южного направления. Это был первый в жизни приезд Юрки в Москву. Придёт время, и он будет в этом городе учиться, работать, исходит его вдоль и поперёк, изъездит на трамваях, троллейбусах, такси, метро, наконец, на собственном авто, и полюбит Москву, как родной город.

Но, к сожалению, первый приезд в столицу закончился для Юрки позорным фиаско, о котором он потом в своём детстве так жалел и долго не мог простить себя за это. Так бывает со всеми. До отходящего поздно вечером ростовского поезда, на котором они продолжат путешествие, у них оставалось несколько часов.

«Чем прозябать попусту на вокзале в ожидании посадки, – подумал отец, – дай-ка я покажу жене и сыну Кремль». Сам-то он учился в Москве и, разумеется, не раз бывал на Красной площади. А если человек, впервые посетивший столицу, не удосужился прийти к стенам Кремля, полюбоваться куполами Собора Василия Блаженного, то, считай, в Москве и не был. Марфа с радостью согласилась. Вещи сдали в камеру хранения и налегке спустились в метро. Уже в вагоне метро Юрка, увидев, что в окошке вагона темнота и мигание красных огней, не на шутку встревожился. На него, трёхлетнего и такого впечатлительного, обрушилось столько всего нового, непонятного и даже страшного, что он был всем этим подавлен. Его угнетало чувство, что он находится глубоко под землёй, и непреодолимое желание поскорее выбраться из этого подземелья жгло его сердечко. Словом, закапризничал не на шутку. Отец, видя, что его сынок откровенно трусит, начал сердиться. Вышли из метро, а там напротив гостиницы «Метрополь» «час пик» – сигналы заполонивших площадь автомобилей сливались в общую звуковую какофонию (тогда ещё не было запрета на звуковые сигналы), на тротуарах не протолкнёшься – толпы людей, спешащих неведомо откуда и неведомо куда, кругом море огней. Ко всему ещё закрапал дождь. Обстановка всеобщего психоза, что для москвичей было нормальным состоянием, окончательно добила психику провинциального Юрки, и он зарыдал. Его успокаивали, уговаривали – бесполезно. На углу Воскресенского проезда, когда оставалось идти до Красной площади всего ничего, терпение и без того рассерженного отца лопнуло, и они повернули обратно. Так Юрка и мама не увидели ни Красную площадь, ни Кремль, ни красавицу Спасскую башню, которую Юрка заочно любил и постоянно рисовал.

Став старше, Юрка, с сожалением вспоминая, как ему не хватило каких-то двух шагов до заветного Кремля, часто донимал отца вопросом: почему, ну почему не довёл до Красной площади?

– Да ты же как резаный голосил от страха! Пришлось повернуть назад! И я ещё виноват? – с деланным возмущением оправдывался отец.

– Ну и что, что голосил? Подзатыльник бы дал, и успокоился бы вмиг! Зато Кремль бы увидел, – не сдавался Юрка. Обида от упущенной возможности тлела в его душе.

Теперь встреча с Кремлём состоится у Юрки лишь спустя много лет, когда они с отцом приедут в Москву сдавать документы в институт.

Юркины дедушка Парфентий и бабушка Елизавета проживали в собственном доме на самом краю большого шахтёрского города. Рядом с ними жил их младший сын Иван, Юркин дядя, с женой и дочкой. В гостях время обычно проводится в общении с хозяевами – доброжелательных беседах и застольях. И тут во время таких, в общем-то, несерьёзных, шутливых разговоров бабушка Елизавета выясняет, что её внук не то чтобы некрещёный, а крещёный старовер, то бишь её идейный враг. В меру набожная Юркина бабушка решила не оставлять без внимания этот вопиющий, по её мнению, факт. Она замыслила, не теряя времени, пока Юрка не уехал в свои староверские края, перекрестить его в свою православную веру. Крёстным отцом Юрки бабушка назначила своего сына Ивана, а вот крёстную мать долго не могли подобрать, так как жена Ивана по церковному закону уже не могла быть крёстной матерью. Не нашли ничего лучшего, чем просить стать Юркиной крёстной матерью восемнадцатилетнюю дочку соседа, с которым дедушка поддерживал добрососедские и приятельские отношения.

Ранним июньским утром 1952 года целая компания православных поборников во главе с Юркиной бабушкой Елизаветой в составе дяди Вани, его супруги Раисы, юной соседки, которую прочили Юрке в крёстные мамы, и самого Юрки – виновника торжества. К тому же к ним добровольно примкнули две пожилые соседки, пожелавшие лично участвовать в таком, не иначе как историческом событии, как крещение юного раскольника. Может статься, что в церкви, где намеревались перекрестить Юрку, такого грандиозного события никогда не было до этого и не будет после. Та знаменательная для Юрки Церковь Вознесения Господнего находилась километрах в трёх от усадьбы дедушки в старинном горняцком районе города «Власовский рудник». Таинство крещения проходило при полном аншлаге. Узнав о крещении раскольника, из церкви никто не уходил, а богомольцы, уже вышедшие на церковный двор, вернулись обратно. Все возжелали собственными глазами зреть триумф православия, олицетворением которого должен был стать бедный Юрка. Представьте себя на его месте. Так Юрку крестили вторично в возрасте трёх лет и девяти месяцев, и он, сам не ведая того, из старообрядца превратился в истинного православного. А по возвращении из церкви измученного Юрки и свиты дедушка устроил в его честь праздничное застолье с возлияниями своей фирменной вишнёвки.

Юркина мама, конечно, могла бы воспрепятствовать этому религиозному деянию, но это бы означало сразу испортить отношения с родственниками мужа, к тому же она считала всё это не столь важным пережитком прошлого. Тем не менее, по возвращению домой Марфа своей матери не сообщила о произошедшем казусе, и для бабушки Матрёны Юрка так и остался любимым уральским кержаком. Спустя полвека, впервые после крещения уже пожилой Юрка посетил Вознесенскую церковь, отдав дань должному своему раннему детству и людям, которые его в то время окружали.

Повзрослев и помня о своей принадлежности к двум христианским церквям, Юрка стремился узнать подробности появления в России староверов. Раздобыл, что по тем временам было не так легко, и прочитал книгу по истории раскола, после чего Юрка зауважал русских старообрядцев и даже гордился тем, что имеет к ним какое-то отношение. Ему импонировали их несгибаемость, любовь к книгам, честность в торговых сделках и в отношениях друг к другу, их предприимчивость и трудолюбие. Многие из этих черт, видимо, унаследованных от предков, он открывал в себе. Не будучи особо религиозным и в то же время атеистом, повзрослевший и даже постаревший Юрка всегда относился к обеим церквям в равной степени уважительно. Как-то он зашёл в старообрядческий Храм Покрова Святой Богородицы, что на Новокузнецкой улице у метро Павелецкая, и удивился скромному убранству его интерьера. Какой-то церковный служка поинтересовался у странного прихожанина, мол, старовер ли он. Выслушав историю, он искренне возмутился, что несмышлёного Юрку помимо его воли перекрестили в православие: «Да какое они имели право, ведь это же духовное насилие!» Тогда уже взрослый Юрий понял, насколько идейно непримиримы две русские церкви и граница этой вражды прошла через него.