Читать книгу Летят стрижи… Юркино детство - Юрий Петрович Линник - Страница 4

Юрка, этот неугомонный непоседа и выдумщик, не с рождения был таковым. А появление его на свет произошло в високосный год Желтой Земляной Крысы, в день Преображения Господня. Раннее утро, восходящее солнце – примета, сулящая, по мнению многих, удачу. Однако сам Юрка, скорее всего, не оценил этого благоприятного знамения. Вместо радости, его первое знакомство с миром выразилось в испуге и, разумеется, в пронзительном крике, оповестившем всех о его прибытии. Это знаменательное для Юрки событие произошло в городе Стерлитамаке, в месте, где сходятся три башкирские реки: Стерля, давшая имя городу, Ашкадар и полноводная Агидель, в русских сказаниях – Белая. Вдоль живописных берегов Белой высятся величественные холмы – древние шиханы, напоминающие могучих батыров, оберегающих покой своей прекрасной сестры Агидели. Вот в таком сильном месте судьба уготовила Юрке родиться.

Отец Юрки, Пётр, инженер содового завода, куда его направили после окончания московского химико-технологического института, здесь же встретил свою судьбу. Он влюбился без памяти в Марфу, местную девушку с каштановыми волосами и голубыми глазами, работавшую в общем отделе завода. Вскоре они поженились, и через год на свет появился Юрка.

То ли первый взгляд на мир показался Юрке чересчур суровым, то ли он ожидал большего и разочаровался, то ли в небытии, откуда его извлекли без спроса, у него остались какие-то незаконченные дела, но новорожденный был крайне недоволен своим появлением и постоянно кричал, словно мстил родителям за то, что его потревожили. Точные причины этого трёхмесячного плача так и остались загадкой, хотя, по словам матери, Юрку показывали даже профессору медицины. Видимо, поэтому первое осознанное воспоминание Юрки было связано с болезнью. Впрочем, он не осознавал, что болен, это было его обычное состояние, и о другом он даже не подозревал.

День за днём Юрка горел в жару, лёжа в своей деревянной кроватке. Она казалась ему огромной, ведь сам он был совсем крошечным. Из-за стены доносился звук швейной машинки. Конечно, Юрка не понимал, откуда берётся этот звук, но знал, что он связан с матерью: когда шумит, её нет рядом.

Стоило матери выйти из комнаты, как невесть откуда выползали его мучители – маленькие уродцы. Цепляясь когтистыми лапами за деревянные балясины кроватки, они кривлялись, ухмылялись, показывали языки и скалили зубы, глядя Юрке прямо в лицо, словно чего-то выжидая. Он закрывал глаза, чтобы не видеть этих жутких существ, но знал, что пока он смотрит на них, они не осмелятся проникнуть за решётку. Как бы ни было страшно, нужно было держать глаза открытыми и не пускать их в кровать. Юрка водил глазами по сторонам. Они торчали отовсюду. Самые наглые пытались перелезть через оградку, но Юрка останавливал их взглядом. Они неохотно, словно огрызаясь, растворялись в темноте. «Чего им от меня надо?» – думал Юрка. Но иногда даже это не помогало, уродцы переставали бояться его взгляда. Тогда оставалось последнее средство – рёв, чтобы позвать мать. Шум машинки за стеной стихал. Уродцы замирали, словно прислушиваясь: придёт или нет. Их отвратительные морды торчали со всех сторон. Тогда Юрка добавлял громкости. Не успевала открыться дверь, как они мгновенно исчезали, чтобы появиться вновь, как только Юрка оставался один. Мама, успокоив сына, выключала свет в комнате, чтобы он быстрее заснул, и тихонько уходила. Но уродцам только того и надо: темнота – их стихия, они возникали из мрака и укрывались в нём. «Зачем мама уносит с собой свет?» – думал Юрка, но сказать ей не мог. А она не знала, что сын ведёт изнурительную борьбу с тварями темноты. С тех пор Юрка долго боялся темноты и спал с ночником.

Конечно, он хотел, чтобы мать всегда была рядом, но у неё были какие-то неотложные дела за дверью, откуда она появлялась и куда уходила. Эту дверь, белую, Юрка хорошо различал в темноте, и когда ему становилось невыносимо видеть эти противные рожицы за решёткой, он начинал смотреть на неё, зная, что там, за ней, скрывается прекрасный светлый мир. Там не было темноты, в которой обитали злобные твари. Он жадно ловил приглушённые дверью звуки разговора отца с матерью.

А иногда оттуда доносились чарующие звуки, которые Юрка слушал бы бесконечно. Конечно, он не знал, что это музыка с грампластинок отца. Эти звуки ох как не нравились уродцам, обступившим его кроватку. Их горящие злобой глазки тускнели, и они исчезали, забиваясь в тёмные углы в ожидании своего часа.

Юрка глядел на дверь, откуда приходила мать, мечтая попасть за неё, чтобы увидеть всё своими глазами, узнать, откуда исходят волшебные звуки, которых так боятся его мучители, и ему становилось хорошо и спокойно.

Наступила первая в Юркиной жизни весна, но он никак не мог оправиться от болезни, ел плохо. Иногда приходил доктор, прикладывал трубку к груди, мял живот и, тяжело вздохнув, неодобрительно качал головой. Мать с тревогой следила за ним, пытаясь угадать его мысли. Доктор долго что-то писал на бумажке, искоса поглядывая на Юрку. Затем не спеша собирал свой саквояж и выходил вместе с мамой из комнаты. В коридоре он что-то бормотал ей и скрипел входной дверью. А хандра не отпускала Юрку. Не было в нём жизненной энергии и интереса к окружающему миру. Да и что это за жизнь с уродцами!

Иногда Юрку навещала бабушка. Она заходила в комнату, говорила ласковые слова и гладила его по голове. Ему становилось хорошо, и он во все глаза смотрел на эту странную женщину. Потом бабушка что-то горячо и настойчиво говорила матери, которая в свою очередь или отмалчивалась, или слабо возражала. Юрка, конечно, не понимал, что они говорят о нём и что бабушка уговаривала мать крестить внука.

– Знамо дело, крестить, обязательно крестить! На восьмой день крестить положено, а ему, чай, уже годик почти, – распиналась бабушка, – потому и млявый такой, и хворает изо дня в день…

– Мама, ведь Пётр не позволит. Он хоть и атеист, но крещёный православный, и мать у него, бабушка Юрика, по его словам, набожная женщина…

– Ну хорошо, пусть Пётр и окрестит Юрика в православном храме, мы с тобой туда же не пойдём.

Дело в том, что Юркины мама и бабушка – потомственные старообрядки, родом из старообрядческого поселения, давно вошедшего в черту города. Юркина мама, хоть и считалась крещёной старообрядкой, но, как и вся комсомольская молодёжь, об этом особо не задумывалась. А вот её мать, Юркина бабушка Матрёна, хоть и не была набожной, но по церковным праздникам изредка посещала молебные собрания общины. А как получила она похоронку в 42-ом о гибели под Великими Луками старшего сержанта, её ненаглядного муженька Алексея Садовского, так и охладела к своей старинной церкви, словно обвиняя её в том, что, несмотря на каждодневные моления «Спаси и сохрани», не сохранила она Алексея.

– Конечно, Пётр не пойдёт сына крестить. Что на работе ему скажут, узнав об этом? – в раздумье вымолвила Юркина мама.

– Дак я тебе о том же. Кому, как не нам с тобой, печься о здоровье сынка твоего, да и о душе тоже, – продолжала наседать Матрёна, – С утра съездим к наставнику нашему, старцу Сергию, к обеду вернёмся. А Петру ничего не говори, ему же лучше. Если кто прознает да слово молвит, так он в неведении, мол, тёща, старая дура, самовольно покрестила. А с меня какой спрос, я и есть старая дура. Ух, уже час долдоню тебе, аж голова раскалывается.

– Хорошо, мама, но там же в купель окунать надо, боюсь я за него, слабенький он.

– Не тревожься, неужто, Марфутка, я об этом не кумекала. Давеча ходила к отцу Сергию и всё разузнала – по чину крещения допускается окропление святой водой. Так и будет.