Читать книгу Летят стрижи… Юркино детство - Юрий Петрович Линник - Страница 17

На Дон ехали через Москву, где отец оформлял в министерстве перевод на электростанцию, без чего его вряд ли бы взяли на работу. Уповать на авось было не в правилах отца.

Этот путь Юрка уже прошёл год назад, когда ему ещё не исполнилось даже четырёх лет, но теперь ему уже шестой пошёл. Если в прошлую поездку он смотрел в вагонное окно, когда не спал, то теперь не отходил от окна, впитывая, как губка, впечатления от проносящегося мимо него большого мира. Особенно ему нравилось смотреть на попадающиеся по пути речки. Видимо, яркое чувство восторга, которое он впервые испытал при виде реки Белой, оставило такой глубокий след в памяти, что вид каждой реки рождал в его сердце необъяснимое чувство радости и восторга. Он любил все реки и уже в школе ему нравилось коллекционировать имена рек. Он считал, что у всех рек красивые названия. Судите сами – Яуза, Ветлуга, Самара, или Агидель, Чичкаюл, Пахра, Нерская – да какую ни возьми. А уже совсем взрослым он познакомился с одной удивительной по красоте речушкой, бегущей по лугам и лесам Подмосковья. Она была чиста, и он даже с удовольствием в ней искупался. Но потом ему кто-то со смехом сказал, что эта река называется Моча. Моча? Не может быть! А уже через секунду он воскликнул: «Какое красивое и естественное имя у этой речки! Моча! Только ударение правильно поставь». И то верно, ведь «мОча» на старославянском – это вода, отсюда и глагол «мочить», правда, ныне он приобрёл и другие, не столь безобидные значения.

Даже если Юрка не смотрел в окно, но, заслышав характерный шум состава при прохождении моста, кидался к окну, чтобы, чего доброго, не прозевать речку. Иногда и мама звала его: «Юрик, Юрик! Быстрее, речка!», а он просил её прочитать название речки. Но поезд так быстро проскакивал по мосту, что и посмотреть толком Юрка не успевал, а прочитать табличку с названием реки – тем более. Так и остались многие речки для Юрки безымянными. Правда, когда поезд пересекал большие реки, удавалось узнать название реки.

И вот поезд зашёл на мост через очень большую реку, здесь уже отец объявил, что это великая русская река Волга. Вот тогда Юрка и насладился увиденным в полной мере – и поезд замедлил ход, и сама река так широка, что поезду понадобилось много времени, чтобы её пересечь. А Юрке того и надо. Это был мост через Волгу в Куйбышеве.

Панорама громадной реки и её берегов с высоты моста захватила Юркино воображение. Сколько всего непонятного и интересного было на этой чудесной картине! Он мог бы задать массу вопросов отцу и матери, но тогда бы многое упустил. А на подъезде к правому берегу на водной глади реки Юрка впервые увидел настоящий пароход. С высоты моста он показался Юрке игрушечным, но чудесная игрушка эта в точности во всех деталях повторяла настоящий пароход, даже из его малюсенькой трубы тянулся дымок. Этот пароходик открыл в Юркиной душе ещё одну страсть или, как будет угодно, любовь к миниатюрным копиям больших и красивых самих по себе предметов. И эта любовь вкупе с необъяснимой тягой к парусным кораблям выльется со временем в пристрастие к точным копиям старинных парусных кораблей. А идущий по Волге пароходик на всю жизнь запечатлелся в Юркиной памяти в виде прекрасной цветной картинки.

В Куйбышеве предстояла пересадка на московский поезд, и некоторое время в ожидании отхода этого поезда пришлось провести на вокзале. Им бы переждать в зале ожидания, но стояла прекрасная солнечная погода, и Пётр вывел своё семейство прогуляться на привокзальную площадь, о чём потом, видимо, сожалел.

Так вот, вид привокзальной площади Юрку поразил и даже напугал. На площади было полно странных людей – кто с уродливыми культяпками вместо рук и ног, кто вообще без ног на деревянных тележках на подшипниковом ходу, у многих лица были ужасно изуродованы шрамами до неузнаваемости с чёрными повязками на отсутствующем глазу. Все они, в истрёпанных, выцветших гимнастёрках и даже с орденами и медалями, жестикулируя своими культяпками, что-то кричали то ли друг другу, то ли прохожим. И тут они увидели Юркину семью, вышедшую подышать свежим воздухом из переполненного пассажирами зала ожидания. Чем-то Юркины отец с матерью им явно не понравились, и началось что-то страшное. Завидев Юркину семью, они принялись гневно жестикулировать своими культяпками и злобно с матерком кричать. Некоторые безногие на своих тележках с непонятной яростью пытались перекрыть им путь. Враждебность этих людей Юрка чувствовал кожей. Ему казалось, что они разорвали бы его на куски, если бы встали со своих тележек. Такого ужаса Юрка ещё не переживал. Разумеется, Юрка не понимал, что это за страшные, злые уродцы, почему они такие и почему так, казалось бы, ни за что, разгневались на него, на отца и мать. Что плохого Юрка или отец с матерью им сделали? И непонимание происходящего делало его ещё более страшным. Отец, не мешкая, увёл жену с детьми в помещение вокзала, откуда уже не выходили до посадки на поезд. Юрка, конечно, не мог не спросить о происшедшем отца, но тот ограничился скупыми словами: «Это инвалиды, они все очень пьяные. Забудь».

Забыть такое, однако, было сложно, особенно для такого впечатлительного мальчишки, каким был Юрка. Спустя много лет, возвращаясь в памяти к этой малоприятной сценке на привокзальной площади, Юрка понял, почему вокзальные завсегдатаи так разгневались при виде Юркиной семьи, что их так возмутило. Завидев молодую счастливую семью, муж и жена здоровые, красивые, хорошо одетые и ухоженные, прелестные детки и, судя по виду, вполне обеспеченную, они, калеки, прозябающие в грязи вокзала на подаяния, заливающие физические и моральные страдания водкой, вдруг почувствовали жестокость и несправедливость своих судеб. Они тоже могли бы быть такими, если бы не война.

Они видели, что глава семьи был их ровесник и имел всё, о чём они могли только несбыточно мечтать – здоровье, красавицу жену, милых деток и материальное благополучие. А они, такие же молодые, но изуродованные войной, лишились возможности иметь семьи, детей, трудиться и наслаждаться жизнью. Оставалось им лишь прозябать в грязи вокзала, пьянствовать на подаяния, заливая водкой моральные страдания от несправедливости судьбы и физические – от недолеченных ран. Они воочию увидели то, чего они были навсегда лишены. И, скорее всего, посчитали, что Юркин отец каким-то образом избежал их участи, пересидев в тылу, когда они гибли и теряли здоровье на фронте.

А таких «тыловых крыс», как известно, было немало во время войны. Правдами и неправдами они всячески старались избежать фронта. Но Пётр, отец Юрки, был не из тех – он в первые же дни войны пошёл добровольцем в армию. Вот в чём суть такой агрессивной реакции на появление Юркиной семьи перед зданием вокзала. Суть, до которой Пётр, разумеется, дошёл сразу, а до пятилетнего в тот момент Юрки дошло через много лет.

В Москву поезд прибыл ранним прохладным сентябрьским утром. Юрка дивился на громадные пустынные залы Казанского вокзала. Вдоль стен редкие ларьки, где продавались газеты и журналы. Там ему с сестрой купили три раскладные книжки с красочными рисунками. Это были первые книжки, которые ему купили родители. Книжки эти долго служили Юрке и сестре, пока не разорвались на отдельные картонки и, наконец, истрёпанные до предела и надоевшие не только Юрке, но и сестрёнке, пропали.

В Москве пробыли целый день с раннего утра до позднего вечера. Марфу с Юркой и сестрёнкой отец устроил в привокзальную комнату матери и ребёнка, а сам отправился в министерство оформлять свой перевод в распоряжение электростанции. По тем временам это было не так просто, но отец заранее подготовил нужные бумаги. Обоснованием перевода служила подтверждённая с места необходимость надзора за престарелыми родителями.

День в комнате матери и ребёнка показался долгим и тоскливым. Без отца Юрка с сестрой приуныли, даже мама притихла и, видимо, волновалась за отца, чтобы у него всё получилось. Время тянулось медленно, и Юрка докучал и без того печальной маме вопросами, когда придёт отец. К общей радости он пришёл в обед, но радовались рано – документы ещё не были оформлены, и отец боялся, что до вечера их не успеют подготовить. Отец принёс еды, и снова ушёл.

К вечеру он появился с весёлым видом и в бодром настроении, всё-таки ему удалось получить документы за один день. А Юрка-то с мамой как обрадовались, кончилось их тоскливое заточение в комнате матери и ребёнка! В тот же вечер они сели в поезд и покинули Москву. С утра Юрка снова глазел в окно, за которым уже не было лесов, да и речек стало мало. Их сменили желтые поля с красно-коричневыми комбайнами, а ближе к югу хлеба уже были скошены, и по уже чёрным полям вдали букашками ползали трактора с прицепленными плугами. А ностальгические отзвуки гудков паровозов и по сей день обитают где-то в глубине Юркиной памяти.