Читать книгу Летят стрижи… Юркино детство - Юрий Петрович Линник - Страница 18

Подворье Юркиного дедушки находилось на окраине шахтёрского города, состоящего из рабочих посёлков и казацких хуторов, спонтанно слившихся в массив неблагоустроенных улиц. Через сотню метров улица дедушки обрывалась, и начиналась типичная неровная степь Восточного Донбасса, изрезанная речушками и балками; виднелись утопающие в садах домики близлежащих хуторов. Жили на подворье дедушка Парфентий с бабушкой Елизаветой, их сын Иван, ещё один Юркин дядя, с женой Раисой и двухлетней дочерью Людмилой.

Парфентий и Елизавета жили в старом доме, в котором раньше с ними жили их дети: Юркин будущий отец Пётр и Юркины дядья Иван и Михаил. Прошли годы, и старики остались вдвоём. Михаил погиб на фронте, Пётр, как ушёл добровольцем в самом начале войны, так и жил всё это время на стороне. И даже Иван, хоть жил с ними, вернувшись с фронта, но женился и построил для своей семьи дом здесь же, на подворье, благо, что места было достаточно. Был на подворье ещё летний домик – флигель, в котором со временем Парфентий поставил печь, после чего там можно было жить и зимой. Также к флигелю он, будучи хорошим столяром, пристроил помещение столярной мастерской. Этот флигель очень пригодится, когда старый дом разберут, чтобы построить новый для семьи Петра. Юрке полюбился тот флигель с его кухонькой с печью и уютной комнаткой с окошком на улицу.

В год приезда Юркиной семьи из Башкирии Парфентию, сутуловатому, сухому и сильному старику, исполнилось 67 лет, и здоровье ему ещё позволяло работать под землей. В ту пору он, голубоглазый с крупным носом, стригся наголо, хотя его седые волосы были ещё густы, носил усы щетиной.

Бабушка Елизавета, сгорбленная от постоянной работы на земле, имела выраженное восточное лицо с крючковатым носом. Она, умная и рассудительная женщина, являлась мозговым центром семьи и была очень добра к Юрке. Это она год назад, когда Юрка с родителями гостил у них, с ужасом узнав, что внук её раскольник, срочно перекрестила его в свою православную веру.

По рассказам, Юркина бабушка происходила из зажиточной крестьянской семьи, и вопреки воле отца вышла замуж за высокого русоволосого парня Парфентия из бедной семьи, перебивавшейся без кормильца, убитого лошадью немца-колониста во время подработки в зимнее время. Тем не менее, они прожили в супружестве долгую, пусть нелёгкую, но счастливую жизнь и покинули сей мир в преклонном возрасте, хоть и не в один день, но в одном возрасте.

Младший брат Петра, Юркин крёстный отец Иван, по возвращении с фронта устроился работать модельщиком на машиностроительный завод, расположенный в километре от дома. Интересная, творческая работа пришлась по душе Ивану, он любил её и, став со временем настоящим профессионалом, проработал до пенсии. Кроме того, он профессионально столярничал, изготавливал прекрасную мебель для себя и на заказ. Когда он женился, Парфентий выделил ему часть своей усадьбы, где Иван возвёл добротный просторный дом из трёх комнат и кухни. Таким образом, молодая семья Ивана жила отдельно от стариков и в то же время в одном дворе – лучше не придумаешь.

Когда приехала Юркина семья, дедушка Парфентий ещё работал на шахте под землёй. Но работы ему хватало и дома – уход за домашними животными, за большим садом и огородом. Разумеется, не покладая рук, работала на подсобном хозяйстве и его верная супруга Елизавета. Они, потомственные крестьяне, полностью отдавались земле и хозяйству, во многом благодаря чему до войны их сыновья Петр и Михаил имели возможность учиться в институте.

Как котёнок, которого принесли в другую квартиру, не спеша обходит и обнюхивает в ней все предметы и углы, так и Юрка, попав в незнакомую обстановку дедова подворья, осматривался и рассматривал множество непонятных предметов и строений. Здесь всё было не так, как во дворе бабушки Матрёны, и вызывало у него вопросы. Вот, взять к примеру маленький домик возле большого. Он Юрке понравился тем, что был красивым, как детская игрушка: стены белые, окна с резными наличниками и двери голубые, а железная крыша и крытое железом миниатюрное крылечко красно-коричневые. «Зачем у дедушки два дома? – задавался вопросом Юрка, вспомнив, что у бабушки в Башкирии был один с одной комнатой.» Правда, он понял, как удобно иметь два дома, когда старики, устроив семью сына в большом доме, до наступления холодов ушли во флигель. Во дворе были ещё другие строения и выгородки, где гуляли куры и утки. Под большим, раскидистым деревом шелковицы расположилась ещё одна совсем маленькая избушка. Там возле печки хозяйничала бабушка. Это была, как объяснили Юрке, летняя кухня. Юрка ещё не ведал, что на юге летом вся жизнь обитателей подворья протекает во дворе, в дом никто не заходит, пока не стемнеет. Там прохлада, чистота и порядок. На дворе и готовят еду в летней кухне, и трапезничают здесь же в тени шелковицы. Даже дед в послеобеденный перерыв шёл отдыхать не в дом, а в летний флигель. Юрке было непривычно весь день проводить во дворе, да Юркина мама тоже чувствовала себя неуютно, правда, она укладывала спать после обеда сестрёнку в доме и сама немного отдыхала рядом. Юрка с двоюродной сестрой нашли место на дедовом подворье, где можно было с комфортом переждать послеполуденную жару. За флигелем росла старая яблоня-симеринка, там дед забетонировал небольшую площадку вокруг яблони. Семеринка и флигель не давали палящим лучам солнца пробиться в этот прохладный и уютный уголок. Юрка и сестра, пережидая там жаркие часы, валялись на старом покрывале, принесённом сестрой из дома.

Когда Юрка осматривал всё, расположенное рядом с большим домом и флигелем, то заметил тропинку, убегающую со двора неизвестно куда. Она начиналась сразу за летней кухней и терялась среди фруктовых деревьев, и как бы звала Юрку за собой. Однако, вспомнив строгий наказ матери никуда не уходить со двора от дома, он после секундных колебаний вернулся во двор. Бабушка чистила чугунок на столе возле летней кухни и краем глаза наблюдала за внуком. Ей понравился этот мальчишка, хотя он её своей бабушкой по-настоящему ещё не считал. По всему было видно, что внук был её кровей, как, впрочем, и Пётр, его отец, и это её радовало. Первые её дети пошли в мужа Парфентия – светловолосые славяне. Она уже потеряла надежду родить кого-то себе подобного, но тут она рожает мальчика и сразу узнаёт в нём свои ярко выраженные восточные черты. Это был как раз будущий Юркин отец Пётр. «Вот сын Петра пошёл в мою родню, хотя мать его красавица, типичная русская девчонка», – с удовлетворением подумала Елизавета. Она зашла в кухню, а когда вышла, то увидела лишь спину Юрки, убегающего по тропинке. Мысль о таинственной тропке не давала ему покоя, и он потерял всякий интерес ко всему остальному. Соблазн пробежаться по дорожке был настолько велик, что Юрка, забыв про наказ матери, вернулся и рванул по тропинке. «Юрик, Юрик, осторожнее, там криничка, к ней не подходи!» – крикнула ему вдогонку бабушка. Ах, там ещё какая-то криничка! Что такое криничка? Бабушкино предупреждение лишь «подлило масла в огонь». Теперь Юрка обязательно должен увидеть страшную криничку. Таинственная криничка разожгла Юркино любопытство, у него и в мыслях не было вернуться обратно после предупреждения бабушки, более того, он даже побежал быстрее. Тропинка петляла между деревьями, а потом резко пошла вниз. Юрка даже притормозил, чтобы не упасть.

Внизу у самой тропинки в чаще вишнёвых деревьев он обнаружил яму с отвесными стенками. Часть ямы была прикрыта деревянным щитом, а возле неё настил из нескольких досок.

«Так вот она какая, криничка!» – догадался Юрка. В густой тени свисающих вишнёвых деревьев, наполовину заполненная мутноватой водой, она действительно была страшновата. Со стен ямы разветвляющимися щупальцами каких-то сказочных чудищ свисали к воде корни деревьев, в которых прятались громадные лягушки. Их кваканье было слышно ещё наверху. Завидев Юрку, они, как по команде, замолчали и принялись прыгать в воду. Их угрожающее шлёпанье растянулось по времени. Картинка не из приятных. Честно признаться, Юрка по неизвестным причинам побаивался воды, не вообще воды, а большого её пространства. Дедова криничка была маленькая, но наполнявшая её тёмная вода в окружении свисающих корней с кишащими в ней лягушками имела угрожающий вид, и он поспешил отойти.

К тому же, поодаль Юрка заметил другое чудо – совсем маленькую, игрушечную речку с настоящими берегами, поросшими густой травой. Вот это был для Юрки, почитателя и любителя всех речек, настоящий восхитительный сюрприз. Ручей, действительно как маленькая речка с живописными берегами, протекал по дедову участку от одной изгороди к другой, противоположной. Вот это да! Дед имел собственный ручей! В двух местах через ручей были наведены дощатые мостики, на которые в жаркий день можно было сесть и погрузить ступни ног в приятную прохладную водичку. За ручьём располагалось бабушкино огородное царство – помидоры, огурцы, капуста, морковь, а ниже по течению лужок, заливаемый весной талой водой. После ухода воды там поднималась густая луговая трава, питаясь которой корова давала жирное вкусное молоко. А когда корову перестали держать, дед Парфентий заготавливал сено на продажу.

Всю осень Юркина семья прожила на дедушкином подворье в большом доме. Пётр устроился работать на электростанцию начальником смены пылеприготовительного цеха. Работал посменно, приходилось ходить на работу и возвращаться в полночь. А четырёхкилометровый путь от дома деда до места работы проходил по неблагоустроенным шахтёрским посёлкам.

Время было неспокойное – 1953 год, и ходить по ночам в одиночку было очень опасно. Почти в каждой шахтёрской семье кто-нибудь находился в заключении или уже вышел. А были такие семьи, где братья один за другим отсиживали сроки. Большинство из них попадали в застенки на почве пьянства и последующего за ним хулиганства.

К тому же, как известно, в 1953 году из лагерей освободили массу рецидивистов. Не имея средств к существованию, многие из них принялись за старое, вплоть до совершения убийства. А уж избить и ограбить могли ради молодецкой забавы. Время такое было.

Мама очень переживала, когда отец работал в ночную смену, ждала и радовалась его возвращению. Юрку хоть и укладывали в постель, но он не засыпал до возвращения отца со смены. В кепке и немецкой кожанке отец приходил усталый, с почерневшим от угольной пыли лицом, долго мылся, о чём-то шёпотом разговаривал с мамой, и только тогда Юрка спокойно погружался в сон.

Отец отсыпался после ночной смены долго, и Юрка с сестрой с нетерпением ожидали, когда он проснётся, потому что он приносил им подарок от якобы встреченного им по дороге зайчика. Подарком служил недоеденный им самим на работе чёрствый кусочек хлеба, но отец так ярко рассказывал о встрече с придуманным зайцем, что брат с сестрой начинали верить ему и под улыбки взрослых поедали казавшийся необычайно вкусным зайкин подарок. Впрочем, пятилетний Юрка, в отличие от сестрёнки, уже понимал, что это просто игра, но с радостью принимал в ней участие, тем более что хлеб на самом деле ему казался вкусным.

Быстро пролетели тёплые осенние деньки, когда почти всё светлое время Юрка со своими сёстрами, родной и двоюродной, проводили во дворе. День ему казался бесконечно длинным и скучным. Но вот пришла пора осенней непогоды, дни стали серые и короткие. Когда совсем похолодало и стало необходимо топить печь, дедушка с бабушкой тоже перешли из флигеля в большой дом, так как топить две печи было накладно и хлопотно. Юрка с сестрой сидели в тёмной хате и не знали, чем себя занять. Темнеть стало рано, но по вечерам напряжение падало, и лампочки почти затухали, еле освещая небогатую обстановку дедушкиной хаты. Но вот ударили первые морозы, всё занесло снегом, и Юрку вообще перестали выпускать во двор.

Взрослым было не до Юрки с сестрой, у них своих забот по хозяйству был полон рот. Отец постоянно уходил на работу, приходил усталый и отсыпался. Юркина мама Марфа, будучи хрупкой и на вид совсем юной девушкой, хотя имела уже двоих детей, не пришлась ко двору свёкрам. У них были свои крестьянские каноны женской красоты, коим худенькая Марфа никак не отвечала. Они считали, что их сын выбрал неподходящую жену и, видимо, ему это не однажды выговаривали. Или Пётр сообщил об этом Марфе, или она сама поняла из отношения свёкров к себе, но положение её в доме становилось тягостным. К тому же как-то в разговоре, не придавая этому значения, сообщила, что она из старообрядческой семьи. Свекровь, религиозная и набожная пожилая женщина, видимо, не могла спокойно переносить жизнь в одном доме с невесткой-староверкой. Марфа, стараясь как-то сгладить натянутые отношения со свекровью, бралась за любую работу – готовила, стирала, прибирала в доме, мыла полы и даже порой ходила по воду.

Единственная водоразборная колонка находилась далеко от дома. К тому же, чтобы принести воды из колонки, приходилось порой отстоять немалую очередь и нести затем два полных ведра на коромысле через плечо. На первых порах, пока стояло тепло, это было терпимо, но зима 1953—54 года выдалась не по-южному ранняя и суровая, со снегом и морозами.

Как-то морозным днём Марфа отправилась за водой в осенних туфельках. Зимней обуви почему-то у неё не было. Сходить к колонке и вернуться с водой было полбеды, но, как назло, у колонки выстроилась длинная очередь. Надо было долго ждать, чтобы набрать воды.

Марфа сильно замёрзла, но терпела, ведь вода дома закончилась. Пришла еле-еле с водой и отмороженными ногами. Она долго вспоминала этот случай и сетовала, что у свекрови в ту пору хранились в шкафу новые валенки, а ей пришлось в сильный мороз идти по воду в туфлях.

Марфа, конечно, страдала в своём положении приживальщицы, ведь дома она была единовластной хозяйкой двухкомнатной квартиры. Да и скучала она по своим родным, что остались в Башкирии. Тосковал и Юрка, вспоминая родной город, свою просторную светлую квартирку, дядю своего Василия, маминого брата, который часто приходил к ним, своих дворовых друзей. Юрка понимал, что всё это он потерял навсегда, и уныло бродил неприкаянным по чужому дедову дому, не зная, чем заняться, куда себя деть.

Книжки-раскладушки, купленные на Казанском вокзале в Москве, Юрка выучил наизусть, да и картинки одни и те же рассматривать наскучило. Нового ничего не было – ни книжек, ни игрушек.

Разумеется, Парфентий и Елизавета, привыкшие к пусть нелёгкой, но спокойной и размеренной жизни, с трудом переносили неудобства такой суматошной жизни, когда им, уже далеко не молодым, на голову свалилась целая семья с двумя маленькими детьми. Словом, все потихоньку страдали и терпели. Быть может, только отец чувствовал себя комфортно в этой ситуации, ведь он приехал в свой родной дом к отцу и матери.

А здесь ещё некстати сестрёнка подлила масла в огонь. Ей в ту пору даже трёх лет не исполнилось. Возможно, она чувствовала неприятие матери со стороны свёкров и была готова её защищать, как могла. Как-то вечером она играла кубиками на полу в кухне. Мать помогала бабушке стряпать ужин, Юрка, как всегда, скучал, не зная, чем заняться. Отец был на работе.

За окнами уже темнело, когда, закончив дела во дворе, в кухню вошёл дедушка. Сняв верхнюю одежду и увидев внучку, он подошёл к ней и что-то ей сказал на ухо. Реакция сестры была стремительной – она схватила кубик и с силой запустила его в голову деда. Что такого он ей нашептал, что вызвало у неё такую ярость, никто из присутствующих не слышал, и причина её поступка осталась тайной навсегда. Возможно, она совершила то, на что мать её никогда бы не пошла.

Кубик острым углом пришёлся прямо деду в лоб. Пролилась кровь. Бабушка ахнула, схватила чистую тряпочку и стала вытирать дедов лоб, сгоряча при этом назвав внучку негодной девчонкой. Мать схватила сестру за руку и нашлёпала, та в рёв. Дед не проронил ни слова. После об этом странном случае вслух старались не вспоминать, хотя ссадина на лбу деда ещё долго не позволяла его забыть, а обстановка в доме стала ещё более напряжённой. Юрке же реакция бабушки на выходку сестры не понравилась, ведь она же маленькая, и потом, что там дедушка ей сказал, никто не знает. Юрка тоже не слышал, но полностью остался на стороне сестры.