Читать книгу Однажды в старые добрые времена. Книга вторая - Ирина Лем - Страница 27

Пока Эдвард наполнял рюмки, Джоан подошла к краю балкона, положила руки на парапет. Показалось – она стоит у штурвала корабля, который плывет по черному морю. Окружают его не волны воды, но волны темноты и звуки покоя. Чудесные тонкие ароматы витали в воздухе, которые различимы только тихой ночью. Луна смотрела прямо на Джоан и струила ясный, белый луч, будто подавала руку. Солнце светит для всех, луна же для каждого отдельно, она как молчаливая собеседница – выслушает, поймет, простит. Притихли звери, птицы, люди. Воцарилось нечто торжественное, которое не хотелось никому нарушать.

День криклив и обманчив, ночь немногословна и честна. Чтобы убежать от суеты и познать настоящее, надо остановиться, прислушаться, подумать.

Или прийти в гости к звездам.

«Что за волшебство! Я давно не смотрела на звезды. Он них веет вечностью. Наверное, смешно им смотреть с высоты на наши мелкие дела. И переживания. Любовь, грусть… Но разве равнодушие лучше? Нет, равнодушные не умеют наслаждаться красотой. Наслаждаться лучше вдвоем. Ах, если бы на месте хозяина был Джереми! Мы бы пошли гулять. До рассвета – я никогда его не видела. Мы посмотрели бы, как гаснут звезды и разгорается заря. С первыми лучами нового дня я разрешила бы ему себя поцеловать. Первый раз. В губы».

Джоан представила, как Джереми обнимает ее, осторожно – чтобы не причинить боль, и она ощущает его сильные руки. Он шепчет что-то ласковое, наклоняется, его губы касаются ее щеки…

Но нет! Этого не произойдет. Жаль. Придется ей наслаждаться красотой ночи в одиночку. Как обычно. Как печально!

Сам собой получился глубокий вздох, и Джоан испугалась, что сейчас заплачет. Смешно. Ни с того, ни с сего плакать – что подумает хозяин? Она подняла голову и задержала дыхание. Ком в горле не образовался, слезы и не думали приходить – к ее собственному удивлению. Волшебница-ночь помогла Джоан. Воспоминания о Джереми больше не накроют удушающей волной. Ощущение вины перед ним ушло с отливом.

«Я возвращаюсь к жизни?».

Эдвард стоял сзади Джоан с двумя полными рюмками и не решался пошевелиться. «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с ней – в своем сердце» – крутилось в голове. Евангелие от Матфея. Откуда он узнал? Просветила как-то одна «эмансипе», которая поступала наперекор евангельским истинам.

«Чем бы ни закончилось наше романтическое рандеву, Дермот правильно сделал, что его устроил. Он хитер, а она еще хитрее. Взяла с него слово, как гарантию безопасности.

Где это видано – у джентльменов брать слово джентльменов?

Но невозможно обижаться на это олицетворение невинности. Она сведет меня с ума. Находиться рядом и не сметь прикоснуться? Жестокое сердце – как пишут в бульварных романах, но так оно и есть. Как же его растопить? А если нарушить слово? Никто не узнает…»

Руки дрогнули, вино пролилось. Он поставил рюмки на стол и нарочно долго вытирал руки салфеткой. Промокнул лоб. Взглянул на Джоан, которая все еще неподвижно стояла у ограды. Луна освещала ее, создавая сияющий ореол, похожий на крылья. Каким счастливым ветром занесло эту хрупкую сестру эльфа к нему на балкон? Дотронься нечаянно, она встрепенется, расправит крылышки и улетит. Она растворится в ночи, как растворяются сверчки – ее сородичи. И не вернется. Как не вернется эта луна, эта ночь, эта тишина. Они придут еще не раз, но другими, потому что в них не будет Джоан.

Не шевелиться, не касаться, не говорить, чтобы не спугнуть…

Кто смеет ему запрещать?

То, что нельзя днем, можно ночью – она, блудница, снимает запреты и скрывает грехи. Ночью нельзя отказывать себе в удовольствиях. Подойти к девушке сзади, обнять, ощутить ее теплое, мягкое, податливое тело, полное аромата юности, при одной мысли о котором становится горячо голове. Развернуть ее к себе и целовать – в лоб, глаза, щеки, губы…

Чем пахнут ее губы? Наверное, молоком, как у ребенка. Или морем, как у русалки. Или полевыми цветами, как у феи. Попробовать? Почему нет? Может, она только того и ждет, а он погряз в сомнениях. Да, она не станет сопротивляться, лишь вздрогнет от неожиданности. Он обнимет ее, успокоит, поцелуем увлечет в райские кущи. Скажет, что любит больше всего на свете, и сам поверит в свои слова…

Дерзкие мысли распалили дерзкие желания. Глаза Эдварда заволокло туманом, он не видел ничего, кроме фигурки у парапета. Стараясь ступать неслышно, он сделал к ней шаг. Она все-таки услышала и повернулась.

– Чудесная ночь, не правда ли? – сказала она шепотом.

Черт! Она – про чудо, а он…

Эдвард прикрыл рукой лицо, будто заслонялся от лунного луча, на самом деле – прикрывал выражение, по которому она прочла бы его цели.

– Да… чудо… – пробормотал он, трезвея, возвращаясь к правилам приличия и прочим условностям, о которых начисто забыл. Надо сказать что-то, соответствующее ее возвышенному настроению. Девушка поможет отбелить его мысли, которые только что погрузились в гнилое болото. Из-за нее же… – И романтика. Приходят на ум стихи. Вам наверняка вспомнилось нечто поэтическое. Поделитесь.

– Вы правы. Я только что прочла про себя:

Как волны при шторме, мечусь я порой,

Ничто мою грусть не способно умерить.

Кто столь злую шутку сыграл надо мной?

Как буду теперь я судьбе своей верить? – продекламировала Джоан и добавила: – Звучит немного печально, но не подумайте, что это про меня. А что пришло вам?

Что пришло ему, ей лучше не знать, но он подыграет.

– Что еще может прийти в такую ночь? Шекспир, конечно:

Чтобы к себе расположить рассвет,

Я сравнивал с тобою день погожий

И смуглой ночи посылал привет,

Сказав, что звезды на тебя похожи, – проговорил Эдвард

стихи, которыми увлекался в далеком, невинном отрочестве – вовремя они всплыли в голове, гудящей, как разворошенный улей. – Но не подумайте, что это про вас. – Он надеялся – она догадается, что это про нее, и даст знак. А дальше все получится само собой.

Не получится. Она не позвала его ни взглядом, ни жестом. Она неисправима.

Он встал поодаль и положил горячие руки на балконную ограду. Жар его утекал в холодный камень, вместе с ним утекало настроение. Досада приходила. На нее. Камень и то лучше: он не дает фальшивых надежд, он холодный и днем. и ночью, но другого от него и не ждут. А чего, он, собственно, ждет от гувернантки?

Джоан не замечала его перемен. Она, подобно капитану ночного корабля, шла своим курсом.

– В тишине особенно хорошо думается, – сказала она не Эдварду, а скорее себе. Или луне. – Мне вот какие мысли сейчас пришли. Все относительно. Человек эгоистичен от природы. Мы печалимся о своих маленьких печалях и не замечаем чужих больших.

– Чьи же чужие вы заметили? – зло спросил Эдвард, зная, что чьи угодно, только не его.

– Тот композитор, про которого я рассказывала, Бетховен – в расцвете сил и таланта, вдруг перестал слышать. Полностью оглох. Представляете, какая трагедия для творческого человека? Но он не сдался. Он продолжал писать музыку – да какую! Его поздние произведения по качеству не отличаются от написанных в начале карьеры. В том гений. А если подумать: это же практически невозможно – сочинять музыку, будучи глухим. Все равно, что писать картину, будучи слепым.

– Или любить бедную девушку, будучи богатым, – неожиданно для себя сказал Эдвард и повернул голову к девушке проверить – поймет ли она его хоть раз правильно?

Нечего и надеяться. Его слова не произвели на нее впечатления, вернее произвели, но в обратном смысле – она приняла их за шутку. Она ни на миг не допустила, что он говорил о ней и о себе, пожала плечами и сказала:

– Да, это тоже невозможная комбинация.

Джоан замолчала, не собираясь обсуждать предмет, который ее не заботил. Эдвард не отступил.

– Почему же невозможная? Вы знаете историю моего предка? Того, чей портрет висит в холле?

– Он женился на бедной девушке?

– Ну-у, официально нет. Но они жили вместе и были счастливы…

– Какое унижение для нее! Я бы ни за что не согласилась.

«Не сомневаюсь», – сказал про себя Эдвард.

– Вам никто бы и не предложил, – грубовато сказал он. – А вы не допускаете, что она его любила?

– Скорее находилась в стесненных обстоятельствах. Сюжет до того банальный, что даже не смешно.

– Значит, вы не верите в любовь между богатыми и бедными?

– В любовь – нет. В расчет – да.

– У вас, вроде, романтичная натура, но в данном случае вы рассуждаете практичнее биржевого дельца. Но поясните, пожалуйста.

– Потому что невозможно то, что невозможно. Вода не горит, черепахи не летают. Богатые не влюбляются в бедных так же, как львы не влюбляются в обезьян. Что тут непонятного? Я вообще не верю, что люди высших классов способны на истинные чувства.

– Неожиданное утверждение. За какие же прегрешения вы отказываете нам в искренности чувств?

– Простите, сэр, но боюсь вам не понравится мой откровенный ответ. Хотя я и не имею намерения кого-либо обидеть.

– Я ожидаю именно откровенного ответа, фальшивых я наслушался в светских салонах, – сказал Эдвард. А с ней интересно дискуссировать, несмотря на все ее недостатки…

– Мое мнение: богатые слишком эгоистичны и высокомерны, заняты только собой. На первом месте у них собственные удовольствия, до переживаний других им нет дела. Вместо сердца у них кусок дерева, в глазах омут, на языке обман. Любить человека своего круга, они не способны, потому что слишком ленивы, любить человека беднее себя не способны, потому что слишком горды. Любить по-настоящему могут лишь тонко организованные, чувствительные натуры…

Смотреть на нее было одно удовольствие – глаза сверкают, руки нервно гладят парапет. А слушать противно.

– Значит, по-вашему, я бесчувственный чурбан? – вопросил с упреком Эдвард, нарушив обещание не обижаться. И все испортил.

– Ой, простите, сэр, – спохватилась Джоан. Глаза потухли, руки замерли. – Я говорила вообще. Не имела ввиду… Имела ввиду не вас. Я же предупреждала…

– Не извиняйтесь. Я задал вопрос, вы дали ответ. Он был не лестным для меня, но иногда правда лучше, чем ложь. Надеюсь, когда-нибудь вы измените мнение о нас, низких, ленивых, расчетливых аристократах.

– Кажется, я наговорила глупостей… – Джоан окончательно смутилась. – Все из-за шампанского. Не стоило мне пить. Не стоило вообще приходить. Уже поздно. Позвольте мне уйти, сэр.

Он еще ни разу не отказал ей в просьбе – это становится традицией, которую в данный момент он с удовольствием бы нарушил. Но… Лучше не нарушать.

– Конечно. Спокойной ночи, мисс Джоан.