Читать книгу Однажды в старые добрые времена. Книга вторая - Ирина Лем - Страница 35

Происшествие с Мойрой выбило Эдварда из привычного ритма. Он придал ему слишком большое значение, чего делать не следовало, не спал всю ночь – обдумывал, фантазировал и так далеко зашел, что совсем забыл о сне. Утром встал с гудящей головой и слабыми мышцами, как после хорошей попойки или драки, в которой едва не проиграл. Полуголый побежал на крышу делать зарядку – воздух, солнце и упражнения вернули телу бодрость.

После завтрака Эдвард взял свою старую перчатку, книжку Джоан, вскочил на Миража, приведенного к подъезду конюхом Стивом, и умчался в «Пересмешник».

Дермот встретил друга с объятиями и прежде, чем приступить к расспросам, внимательно его осмотрел.

– Рад видеть тебя в добром здравии и с улыбкой на губах. Ну, как дела? Есть новости с полей любовных сражений?

– Есть, – ответил гость с усмешкой. – Но не те, о которых ты подумал. Попал я в скандальную ситуацию накануне.

Эдвард поведал о ночном происшествии. Дермот хохотал чуть ли не над каждым словом. Отсмеявшись, сказал:

– Да, странные вещи происходят. Мужчины становятся изнеженными, женщины уверенными в себе и перенимают инициативу. Что ждет старушку Англию? – вопросил Дермот и приглушил голос, будто собрался изречь крамольность: – Имею подозрение, сумасшедшее, конечно: настанут времена, когда премьер-министром станет дама.

– Все возможно, – ответил Эдвард легким тоном. – Она должна будет обладать железным характером и волчьей хваткой. То есть быть из породы эмансипе. Нельзя их недооценивать. В них больше мужского, чем женского. Видел я в столице дам, которые всячески открещиваются от принадлежности к слабому полу. Они надевают брюки, курят сигары и носят синие очки, чтобы казаться уродливыми. Надеюсь, в ближайшие сто лет их к власти не допустят. А что будет дальше мне лично все равно.

– Мне тоже, но жаль нас, англичан, потомков великих воинов и пиратов прошлого – викингов, саксов и норманнов. Поверь мне, Эдди, женщин нельзя допускать к управлению страной, их ум для того не создан, как доктор говорю. Разве могут они навести порядок в стране, если не могут навести его в собственном гардеробе? Они способны лишь кокетничать и одурачивать мужчин.

– Согласен. И поступок моей горничной, бывшей – добавлю, тому доказательство. Ты веселишься, а мне было не до смеха. Представь, если узнает Джоан. Она же уничтожит меня одним взглядом. И разбираться не станет, кто к кому в кровать залез. Инцидент вписывается в ее обо мне представление, как о сластолюбце, домогающемся юных служанок. И гувернанток.

– Люди любят свои предрассудки и не желают с ними расставаться, даже если видят полную их несостоятельность. Загадка человеческой психики. Но успокойся, дружище, дворецкий и экономка тебя не выдадут, они люди профессиональные. Девушка Мойра тоже будет молчать, потому что никто не любит распускать порочащие себя слухи. Так что останется Джоан в счастливом неведении…

– А я в несчастливом ожидании. Честно признаюсь, иногда тоска берет. По ночам в особенности. Сегодня так и не заснул. Инцидент оставил слишком сильное впечатление, я сам не ожидал. Нечто вроде истерики напало: сначала чуть не расхохотался в подушку, потом чуть не разрыдался. Представил на месте служанки – Джоан и… В общем… Расстройство.

– Только не вздумай делать глупости или впадать в отчаяние. Знал я одного человека. Умер от неразделенной любви. Его кровь превратилась в песок, а сердце камень.

– От безответной любви?

– В большей степени от мышьяка. Ладно, хватит о печальном, давай об удовольствиях. – Дермот взял друга под локоть и повел в дом. – Ты явился как нельзя удачно. У меня на сегодня намечен день наслаждений, а вдвоем наслаждаться вдвойне приятнее. Приготовься, друг мой, забыть земные печали. Пусть сердце забьется в радостном предвкушении…

– Уже забилось. Ну, рассказывай – что ты придумал. Что-нибудь новенькое съесть или выпить?

– Угадал. Сегодня будем тешить себя вкусовыми изысками. Обжорство, конечно, грех, но по сравнению с другими, как убийство или прелюбодеяние, это всего лишь слабость. Обед станет первым пунктом нашей программы. Мой французский повар, не устану повторять – один из лучших в Британии, еще вчера поставил варить говяжью ногу. Насыщенный бульон – польза для желудка, а если добавить побольше овощей, то вообще праздник. Не знаю точно, как они работают, но знаю, что забывать об овощах нельзя. Особенно о капусте. Чудо-продукт. Полезна и в квашеном виде, и в свежем. Предотвращает цингу, от которой выпадают зубы и заболевают внутренние органы. Ее называют «болезнь Лондона», именно там она распространена. Столичные жители высокомерны и капусту не употребляют. Аристократы считают ее низкой пищей, бедняки слишком обычной. Это заблуждение идет из глубины веков, точнее из времен славной королевы Елизаветы. Вот пример предрассудка, который трудно искоренить…

Дермот положил руку на плечо гостя – панибратство, которого Эдвард не потерпел бы ни от кого другого, и они вместе прошли в дом.

Один из секретов их долголетней дружбы заключался в том, что один умел слушать, другой говорить. Эдвард был от природы неразговорчив, из Дермота слова лились, как вода из фонтана, и если рядом не находился человек, он разговаривал с вещами. Он умел и молчать, но затяжное молчание действовало на него как одиночное заключение – тревожило и порождало неясные страхи.

Другой секрет – взаимное доверие, которым они прониклись еще во времена службы в Индии.

Для лечения хандры и прочих легких душевных недомоганий достаточно порой непринужденной беседы. Эдвард был благодарен другу, что тот всегда тонко замечал его состояние и знал чем лечить. Хотя что удивляться – доктор же.

После еды Дермот о чем-то переговорил с дворецким Митчелом и пригласил гостя на веранду, окна и двери которой выходили в сад. Обеденные церемонии закончились, сюртуки были сняты. Эдвард устроился на диване в расслабленной позе, положив руку на подушку, голову на руку. Дермот отправился к шкафу с напитками, по пути, естественно, говорил.

– Эдди, приготовься испить дивного напитка. Далеко не каждому выпадает счастье его попробовать. Этот джин…

– Эка невидаль. Я сто раз пил джин.

– …нечто необыкновенное, – продолжил хозяин, будто и не слышал замечания. Он вошел в роль рассказчика и, как вышколенный актер, не отвлекался на звуки в зале, будь то реплики, кашель или другой шум. – Обычный джин, тот можжевеловый настой, который дерет горло и воняет древесиной, знаком большинству британцев. Данный же напиток известен лишь избранным. В круг которых я и хочу тебя ввести. Немного истории. Ты, конечно, знаешь, что джин пришел к нам из Голландии, где готовился по старинному рецепту и назывался трудно-произносимым словом «джинейвер». Мимоходом сообщу, что голландский язык – это не язык, а тарабарщина, учить его не советую, зря потратишь время.

– Я и не собирался… – пробормотал Эдвард, теряя логическую нить и связь с действительностью – над ним распростер объятия Морфей.

– Рецепт привезли наши солдаты после какой-то войны, то ли тридцатилетней, то ли столетней. Стали производить джин все кому не лень, а когда массово чем-то занимаются, никогда не получается хорошо. Превратили его в пойло для неразборчивых посетителей трактиров. К счастью, нашелся умный человек – он не только сохранил старый рецепт, но улучшил и открыл производство на маленькой фабрике в дальнем уголке Шотландии. Производство занимает вдвое больше времени, потому предложение ограничено. Постоянным клиентам, к которым я принадлежу, присылают раз в год по шесть бутылок. Посылка прибыла неделю назад, так что ты явился как нельзя удачно…

Дермот часто сопровождал красивыми историями тривиальные вещи, к рассказу его Эдвард не счел необходимым прислушиваться. Полный желудок и усталая голова его требовали отдыха, он отдался их зову и незаметно для себя задремал.

Вскинулся он от стеклянного звона. Услышал бульканье и слова «прежде чем пить, понюхай». Увидел перед носом хрустальную рюмку на ножке – длинной и тонкой, как изящный женский пальчик. В первый момент показалось, что рюмка пуста – настолько жидкость в ней была прозрачна. Эдвард взял, понюхал. Запах тоже был по-женски тонок, изящен и ничем не напоминал дух общеизвестного джина, тяжелый, похожий на древесный пот. Отпил – вкус мягкий, многообещающий.

Дермот прав, подумал Эдвард, отбросил сомнения и отдался в руки друга. Он покорно выполнял его рекомендации – нюхал, пробовал, проникался вкусом. Он не сопротивлялся, не противоречил, не задумывался и чувствовал себя как ребенок, которого балуют. После выпивки стало легко, спокойно и лениво, не хотелось шевелить ни рукой, ни ногой, ни языком. Временами он впадал в спячку с открытыми глазами, слушал вполуха и пропустил больше половины разговора, вернее монолога Дермота об истории открытия им волшебного напитка. Когда тот осознал, что говорил с воздухом, подсел к другу и легонько толкнул.

– Ты хоть раскушал его? Заметил – чем пахнет?

– Заметил.

– Разобрал, что добавлено?

– Кориандр? Петрушка? – пробормотал Эдвард первое что пришло на ум. И велел себе взбодриться, а то совестно – человек его балует, а он отвечает невниманием.

– Ничего подобного! Для свежего запаха и мягкого вкуса туда добавляют вытяжки из огурцов и розовых лепестков. Неожиданная сентиментальность для диких горцев, а? Свежесть и нежность свойственны скорее девушке, пасущей овечек на зеленом лугу, чем охотнику, неделю гонявшемуся за хрюкающим оленем…

– Олени не хрюкают. Имеешь ввиду кабана?

– Точно. Хорошо, что ты проснулся и вник в беседу. Так вот. Гонялся охотник за кабаном и крепко им пропах, вернулся домой и потребовал такого же крепко пахнущего и пробирающего до костей джина. Его подают в каждом городском кабаке и придорожном трактире. Мы же пьем другой, предназначенный для людей утонченных – во всех смыслах этого слова. Из любопытства съездил я на фабрику посмотреть процесс производства. Сначала напиток настаивают на можжевеловых ягодах, как все другие сорта. Но потом не прогоняют через опилки, а укрепляют другим способом. Каким? Секрет. Виноделы хранят его строже, чем тамплиеры место нахождения Святого Грааля. Такой джин я готов пить хоть каждый день. Кстати, Хендрикс называется.

Эдвард потягивал из рюмки крошечными глотками.

– Я знал, что ты поклонник изысканной еды, но не ожидал, что еще и гурман выпивки.

– Я гурман всего, что касается удовольствий жизни. В том числе ее пороков. Но их мы оставим до другого раза, сейчас пойдем в сад. Митчел сделал знак, что там все готово.

– Что готово?

– Скоро увидишь.

– Секреты, загадки. Интересно…

– Наверное, думаешь – с какой стати развлекаю тебя, сюрпризы преподношу? Отвечаю: чтобы отвлечь. От известной тебе персоны. По глазам вижу – замучила она тебя. Или ты сам себя на ее счет замучил. Да. Печаль – это цена, которую мы платим за любовь.

– Знаешь, о чем иногда думаю. В прибрежных районах Корнуолла, где часто разбиваются корабли, волны выносят на берег вещи. Жители собирают их и продают, имеют неплохой доход. Правительство посчитало их бизнес циничным и запретило, издав специальный закон. Так вот, я бы специальным законом запретил юным девушкам становиться гувернантками. Пусть бы становились ими, например, после тридцати… Нет, лучше после сорока.

– А до того времени кем им прикажешь быть?

– Да кем хотят, кроме… – Эдвард сделал неопределенный жест.

Дермот согласно кивнул только для того, чтобы не спорить.

– Эдди, забудь обо всем и положись на мой докторский опыт. Тревоги отступят. Во всяком случае на то время, что ты здесь.

– Спасибо, что нянчишься со мной, Дермот.

– Не стоит благодарности. Мы же друзья. И в беде, и в радости. Дружба для меня – это святое и на всю жизнь.

– Для меня тоже.

– Ну, объяснились, теперь пошли, займемся плотскими утехами. И позор тому, кто подумает об этом что-либо дурное, как говорит девиз Ордена Подвязки.

Друзья вышли из прохлады комнаты и окунулись в море зноя. Они поспешили вглубь сада, туда, где в тени деревьев с живописно свисающими ветками стояла «Беседка удовольствий».

Она отлично подошла бы для любовных свиданий, которые в романах происходят или у калитки сада, или в увитой плющом беседке. Решетчатые стены ее поросли клематисами. Крыша в виде конуса была сплетена из тонких дощечек. Острым концом она уходила вверх и напоминала турецкий походный шатер. На крышу падало солнце и создавало узорчатую тень на полу, застеленном персидскими коврами. Повсюду разбросанные подушки и валики с кисточками и бахромой создавали по-восточному уютный вид.

На низком столике посередине стояло продолговатое серебряное блюдо с фруктами, половину которых Эдвард раньше не видел и названий не знал. На другом блюде лежали сладости, блестевшие медом и глазурью, и столь обильно посыпанные сахаром, что рот сам собой наполнялся слюной. Рядом стоял кальян, похожий на чрезмерно вытянутый подсвечник с колбой внизу, от нее отходила трубка с мундштуком для втягивания дыма. Присутствовали также бутылки и рюмки из богемского хрусталя с тончайшей, кружевной шлифовкой.

– Располагайся в любом удобном положении. – Дермот сделал приглашающий жест. – Ну, как тебе тут?

– Как в гареме турецкого султана – ковры, фрукты, кальян, – ответил Эдвард, устраиваясь полулежа на подушках. – Наложниц не хватает.

– Наложницы пошли переодеваться, – в тон ему сказал Дермот, налил бордового вина в рюмки, одну передал другу. Вино сверкало сквозь хрусталь, как драгоценный рубин. – «Утешение в наслаждениях» – говорили французские короли. Они умели баловать себя. Каждый прием пищи начинали и заканчивали виноградным напитком. Последуем же их примеру, отведаем лучшего вина Лангедока «Кот дю Руссейон».

Дермот отпил половину, отставил рюмку и улегся на бок, подложив под локоть валик.

– А теперь побалуем желудки заморскими плодами и прочими вкусностями. Предлагаю начать вон с тех розовобоких персиков. Думаешь, откуда они прибыли? Из солнечной Испании? Нет, дорогой, из моей личной оранжереи. Они такие нежные, что садовник собирает их в белых перчатках.

– Съем персик сочный, ароматный,

Засну дремотою приятной

На груди белой, благодатной

У мавританки молодой… – продекламировал Эдвард и надкусил плод.

Дермот взялся на бутылку.

– Еще налить?

– Не надо. А то потянет на… тех, кого тут нет. Вернемся к вопросу о гареме. Как у поэта: «Хотя султану шесть десятков било, шесть сотен у него наложниц было». Пора бы и тебе… Скоро сорок, не думаешь жениться? Хотя бы ради наследника. Кому-то должно отойти это чудесное имение.

– «После нас хоть потоп». Так говорила маркиза де Помпадур, когда ее пугали тем, что войдет в историю как извращеннейшая женщина всех времен. Я, конечно, не историческая фигура. И извращения у меня в рамках обычности. Но думаю так же. Распространенное заблуждение: каждый мужчина должен произвести на свет наследника. Я никому ничего не должен. Я привык считаться только с собой. Не могу представить, что кто-то чужой войдет в мой дом и будет мелькать перед глазами днем и ночью. Даже такая куколка, как твоя…

– А если влюбишься? Жить без нее не сможешь?

– Влюбиться? Не-е-т. Подобное несчастье мне не грозит. Я слишком практичен. Наверное, потому, что доктор. Мы имеем дело с вещами приземленными, а любовь – субстанция эфемерная, неосязаемая. – Дермот собрал пальцы в щепотку и раскрыл, будто выпустил на волю мотылька. – Привычка – убийца любви. То, что видишь каждый день, надоедает. Жена становится предметом, который, в конце концов, перестаешь замечать. Надоедает всё – признанные красавицы и великолепные произведения искусства. Во Флоренции я долго стоял у скульптуры Давида. Любовался, забыв о времени. Завидовал местным жителям, потому что они жили в одном городе с бессмертным творением Микеланджело. Напрасно завидовал. Флорентийцам он так же привычен, как аляповатый купидон на полке камина. Проходят мимо, отвернувшись и болтая о ценах на сыр. Представляешь – рядом Давид, а они про пармезан. Пустяки им важнее вечного.

– Святотатство.

– Правда жизни. В ней все по-другому, чем в книжках, где чувства длятся так долго, как требуется автору. На самом деле супружеская любовь, если она вообще была, длится пару месяцев. От силы год. Потом у каждого своя жизнь: у мужа – романы на стороне, у жены – дети и хозяйство или то же, что у мужа, если она немножко умна. Тогда ему не позавидуешь. Обретет такие рога, что в дверь не протиснется.

– Не хочешь, чтобы жена гуляла, уделяй ей больше внимания.

– Вот этого не могу обещать. Ты же знаешь, у меня широкие интересы. Выходят далеко за рамки традиционных. Почему я должен себя ограничивать?

– Если любишь человека, пойдешь на жертвы. По-моему, главная причина охлаждения между супругами то, что спят раздельно. Еще то, что муж не вникает в интересы жены. Если она хороша собой и неглупа, им всегда есть чем заняться вместе. Я выберу такую, что не даст заскучать ни днем, ни ночью. И обязательно будем спать в одной кровати, рука в руке.

– Эдди, половой вопрос – это то, что нас с тобой разъединяет. Я, при всей кажущейся мягкости, по натуре, извини за грубое слово, хищник. Мне, опять же извини, свежак подавай. Желательно каждый день. Ну, или раз в неделю непременно.

– Не всегда же за свежаком будешь гоняться. Когда-нибудь устанешь. Захочешь покоя и семейного уюта, который умеют создавать только женщины. Беседа у камина, пудинг, плед. Ребенок чтобы рядом возился…

– Друг мой, не старайся. Меня не прельстишь обывательскими стереотипами семейной жизни. Я по-другому устроен и всегда это чувствовал. Порок – моя религия. Хотя, нет, я атеист. Я назвал бы это вариациями. Они придают жизни остроту, как специи придают еде вкуса. Люблю погрешить и не собираюсь ни перед кем отчитываться. Свобода важнее всего. Я эгоист в каждой капле крови. Но чувствительный эгоист. Женщину, которая решится связать со мной судьбу, ожидают одни страдания. А я не хочу никого делать несчастным. Я слишком человеколюбив. И по-старомодному честен. Не могу приговорить женщину к пожизненной преданности мне в то время, как сам не собираюсь отвечать ей тем же. Я порочен, но не подлец.

– Ты хорош несмотря на все гадости, которые о себе говоришь. Жаль, что такой великолепный мужской экземпляр пропадает для прекрасной половины человечества.

– Ну-у… Ни от чего не зарекаюсь. Жизнь – такая штука, которой больше всего не достает определенности.