Читать книгу Дурман - Алексей Черкасов - Страница 17

Толик вышел на небольшую поляну в лесу. По её периметру были вкопаны столбы с вырезанными лицами. Не грубо вырубленными, а именно вырезанными и отшлифованными временем. Глаза идолов были пустыми, но в них чувствовался взгляд. Это было языческое капище, Толик знал о нём давно, но всегда считал настолько же бесполезным, как истязание кошки – просто картинка, за которой ничего не было. Для балбесов, вроде Женьки, сойдёт, но ему всё это казалось детской игрой. Однако когда он впервые услышал голос Хозяина, оказалось, что польза от языческих идолов всё-таки была. Хозяин в первый же день приказал ему идти сюда, подойти к одному из столбов и, прижавшись к нему, охватить его руками, а затем закрыть глаза. Лёгкое головокружение и ощущение зависания пришли к нему, постепенно нарастая, это было похоже на чувство, возникшее у Толика, когда он стоял на краю крыши шестнадцатиэтажки и собирался прыгнуть вниз, чтобы убить трёх поселившихся в нём чертей.

Обнявшись с идолом, он испытал то же чувство страха перед пустотой и противоречивое желание сделать шаг вперёд или отскочить. На этот раз он сделал этот шаг и… открыв глаза, обнаружил себя в громадном дупле старого высохшего дерева, а вокруг стоял глухой лес – это была настоящая чаща, непролазные дебри, заросшие высокими кустарниками вперемешку с громадными, уходящими высоко в небо, стволами старых дубов. О таких местах Толик в детстве читал в старых сказках, и они снились ему по ночам, а сам он в этих снах был то серым волком, то Лешим, то Кащеем, а однажды – Бабой Ягой.

Толик осторожно выбрался из дупла и осмотрел дерево, в котором очутился. Это был такой же громадный дуб, как окружавшие его, только уже умирающий. От сухого ствола ещё отходило несколько молодых зелёных ветвей, но все старые были засохшие, наполовину раздетые, как и ствол, лишённые большей части своей коры, и Толику отчего-то стало стыдно смотреть на них – это было похоже на подглядывание за старой женщиной, которая, раздевшись, осматривает своё дряблое тело в поисках напоминаний о позабытой юности. Он отвернулся и увидел одинокую и едва заметную тропку, укрытую высокой травой и образовывавшей своеобразный лабиринт между деревьями и кустарниками.

Толик пошёл по ней и довольно скоро вышел к заброшенному домику – это была старая покосившаяся избушка, где когда-то устраивали привалы местные охотники, уходящие на промысел на несколько дней. Брёвна в стенах покрылись продольными трещинами, крыша покосилась и, казалось, собирается сползти наземь, а внутри Толик обнаружил толстенный слой пыли, покрывавший кое-какую мебель и пересохшие половые доски. Среди этих досок нашлось кольцо, потянув за которое он обнаружил глубокий и просторный погреб. Здесь же у стены стояла деревянная лестница, по которой Толик спустился вниз и осмотрел подземелье, сразу же вызвавшее у него восторг.

И вместе с восторгом пришёл приказ Хозяина – подготовить здесь жертву для будущего празднества. Несколько недель Толик занимался оборудованием погреба. Особенно непросто было дотащить сюда колесо с крестом – оно даже в громадном дупле не помещалось, и идол несколько раз перемещал Толика без него, пока он не нашёл удобного положения, в котором часть обода выглядывала из дупла наружу.

И вот теперь, когда Клякса висит, распятый на этом колесе, он, Толик, каждый день должен ходить сюда, чтобы жертва дожила до Чёрной Пасхи. Он бы с удовольствием до смерти запытал свою жертву, от которой много лет терпел унижения, но Хозяин требовал, чтобы Клякса умер на кресте в нужное время и в нужном месте.

Толик вылез из дупла и уже известной ему тропой пошёл к домику. Теперь, когда он знал, куда смотреть, он издали видел между листьев перекошенную крышу. Отсюда была видна и дыра в одном из скатов – сквозь неё в домик днём проникал яркий солнечный свет. В прошлом месяце Толик несколько раз здесь ночевал и натаскал сушёной рыбы и сухарей.

Он взялся за кольцо и поднял крышку. На лестнице вдруг замер: почувствовал – не дыхание, не движение, а нарушение порядка. Он присмотрелся. Внизу, в темноте на кресте всё так же висело тело Кляксы. В слабом свете Толику показалось, что его правая рука как-то странно дёрнулась. Он быстро поставил лестницу и спустился по ней вниз.

– Как спал, Андрюха? – спросил он, осматривая свою жертву. – Какие сны видел? Небось боженьке молился, чтобы снял тя с креста? А я вот давно понял, что молиться нужно сильному. Бог разве сильный? Он говорит – всё прощай, подставь другую щёку… он слабый. Смотри, как надо молиться: «Аз иже рцы червь, ве́ди герв твёрдо, дзело он шта». Повтори.

Клякса подчинялся. Он разлепил запёкшиеся губы и пробормотал:

– Аз иже рцы он шта…

– Молодец, Андрюха, – похвалил его Толик, доставая из тумбочки в углу шприц. – Вот так и молись теперь постоянно…

Он повернулся к Кляксе:

– Пить, небось, хочешь, а? Щас я тя напою.

Клякса что-то пробормотал.

– Чего? Говори громче, тя не поймёшь.

Толик толкнул колесо, и оно стало медленно поворачиваться. Клякса повис вниз головой, и его руки оказались на удобном уровне. Толик ногой остановил круг, ловко обмотал правую руку жгутом и стал ждать, пока вена наполнится кровью.

– Что-то ты сегодня какой-то малокровный, – задумчиво сказал Толик. – А ну кулаком поработай. Работай давай! – заорал он, увидев, что Клякса не реагирует и коротко, без замаха ударил его кулаком в пах.

Клякса взвыл от боли и начал быстро сгибать и разгибать пальцы на левой руке.

– Ты идиот, Андрюха?! – снова заорал Толик. – На другой руке!

И он снова замахнулся, а Клякса завопил ещё до удара.

– Вот то-то же. Давай, работай, работай!

Клякса изо всех сил сжимал и разжимал кулак, но вены его оставались плоскими.

– Ну, чёрт… – сказал Толик через несколько минут. – Короче, мало у тя крови осталось. Ну и что будем делать?

Он подвинул табуретку и сел так, что его лицо оказалось почти на одном уровне с лицом Кляксы.

– Ты видишь, Андрюха, поить-то тя нечем. Похоже, чуть не литр крови уже с тя слили, больше пока нельзя. Ну ладно, сегодня опять воды дам. Хватит кулак жать, харэ.

Он посмотрел на распахнувшуюся ладонь Кляксы, и вдруг что-то привлекло его внимание.

– Эге… – задумчиво сказал он. – Да ты что же эт, Андрюха, развязывался? Эт что?

Толик встал и просунул между верёвкой и запястьем свою ладонь.

– Ты чё эт, Андрюха, – слезть пытался?!

Он пнул Кляксу по лицу, и у того от бессилия потекли слёзы.

– Ах ты тварь!

Толик заметался по погребу. Подбежав к тумбочке, он выдвинул ящик, и начал рыться в нём.

– Андрюха, а ты кем хотел стать в детстве? – Толик оглянулся к нему, и в свете фонаря Клякса увидел лицо, искажённое странной горечью.

– Военным… – пробормотал он. – У меня отец был военным.

– А я – хомяком, – сказал Толик. – Хомяку всё равно.

Затем он снова отвернулся и продолжил копаться в тумбочке. Наконец, до Кляксы донеслось:

– Вот эт хорошо, эт ты не развяжешь.

Он снова приблизился к кресту, и Клякса увидел в его руках молоток и гвозди.