Читать книгу Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - Антология, Питер Хёг - Страница 5

Из английской поэзии
Генри Говард, Граф Сарри
1517–1547

Оглавление

Брат Екатерины Говард, пятой жены Генриха VIII, казненной в 1542 году. Получил воспитание вместе с незаконным сыном короля герцогом Генри Ричмондом. Карьера Сарри – чередование блестящих успехов с эпизодами тюрьмы и опалы. В последние два года своей короткой жизни командовал укрепленным районом Булонь во Франции. Казнен по ложному обвинению. В поэзии Сарри был новатором, продолжавшим дело Томаса Уайета; многие из его сонетов написаны по канону, известному сейчас как «шекспировский»: три четверостишия с разными рифмами плюс заключительное двустишие. Ввел в английскую поэзию белый пятистопный ямб. Стихи Сарри (вместе со стихами Уайета и других) впервые опубликованы в сборнике Ричарда Тоттела «Песни и сонеты» (1557).

Строфы, написанные в Виндзорском замке

Как вышло, что моей тюрьмой ты стал,

Виндзорский замок, где в былые годы

Я с королевским сыном возрастал

Среди утех беспечных и свободы?


О, как теперь горчит твоя краса —

Зеленые дворы, где мы гуляли,

К девичьей башне возводя глаза,

Вздыхая томно в сладостной печали;


Большие залы, пышный маскарад,

Волшебные поэмы, танцы, игры,

Признанья, в коих так горой стоят

За друга, что смягчились бы и тигры;


Мяч, в воздухе мелькавший взад-вперед,

Когда, ловя желанный взгляд с балкона

Красавицы, нам возвещавшей счет,

Бросок мы пропускали ослепленно;


Ристалище, где шелковый рукав

Прекрасной дамы привязав к шелому,

На потных конях мчались мы стремглав

В потешный бой – один навстречь другому;


Лугов росистых утренний покой,

Куда мы шум и буйство приносили,

Ведя ватагу под своей рукой

И состязаясь в ловкости и силе;


Укромные поляны, что не раз

Приветствовали эхом благосклонным

Обмен сердечных тайн и пылких фраз —

Обряд, без коего не жить влюбленным;


Дубрава, отряхнувшая с плеча

Осенний плащ, где, скакуна пришпоря,

Чрез пни и рвы мы гнали рогача,

Дав захлебнуться лаем гончей своре;


Опочивальни нашей строгий вид,

Простые и неубранные стены,

Как нам спалось вдали от всех обид

И горестей, как были сны блаженны!


Как безоглядно доверяли мы,

Как в дружбу верили, как ждали славы;

Как избывали скучный плен зимы,

Придумывая шутки и забавы!


Припомню – и отхлынет кровь от щек,

От вздохов разорваться грудь готова;

И, не умея слёз унять поток,

Я сетую и вопрошаю снова:


«Обитель счастья! Край, что столько мук

Принес мне непостижной переменой!

Ответствуй: где мой благородный друг,

Для всех – любимый, для меня – бесценный?»


Лишь эхо, отразясь от гулких плит,

Мне откликается печальным шумом;

Злосчастный арестант, судьбой забыт,

Я чахну в одиночестве угрюмом.


И только худшей скорби жгучий след

Смягчает боль моих последних бед.


Весна в Виндзоре

Устало подбородком опершись

На руку, а рукой – на край стены,

Тоскуя, поглядел я с башни вниз —

И удивился зрелищу весны,


Вновь разодевшей в пух цветущий луг,

Вновь разбудившей птах в тени дубрав;

И так нежданно вспомнилась мне вдруг

Веселая пора любви, забав,


Нестрашных бед и сладостных тревог, —

Всего, чего вернуть не станет сил,

Что шумных вздохов я сдержать не смог

И жаркими слезами оросил


Дол, зеленевший юною травой, —

И чуть не спрыгнул сам вниз головой.


Оправдание графа Сарри, написанное в тюрьме Флит

Ты, Лондон, в том винишь меня,

Что я прервал твой сон полночный,

Шум непотребный учиня.


А коли стало мне невмочно

Смотреть на ложь твою и блуд,

Град нечестивый и порочный?


И гнев во мне разжегся лют:

Души, я понял, лицемерной

Увещеванья не спасут.


Иль впрямь свои грехи и скверны

Ты втайне думал сохранить?

Сии надежды непомерны.


Возмездия не отвратить;

Непрочен мир творящих злое!

Чтоб эту истину внушить,


Решился я с моей пращою,

Прообразом Господних кар,

Лишить бездельников покоя.


Как молнии немой удар —

Ужасного предвестник грома,

Так камешков летящий стук


По ставням дремлющего дома

(Негромкий и невинный звук)

Я мнил, тебе судьбу Содома


С Гоморрою напомнят вдруг:

Чтобы гордыня усмирилась

И, смертный пережив испуг,


К возвышенному обратилась;

Чтоб Зависть тотчас поняла,

Как гнусен червь, – и устыдилась;


Чтоб Гнев узрел, в чем корень зла,

И свой унял жестокий норов;

Чтоб Леность сразу за дела


Взялась без дальних разговоров;

Чтоб Жадность раздала свой клад,

Познав бессмысленность затворов


И страхов ежедневный ад;

Чтоб любодеи клятву дали

Забыть про похоть и разврат;


Чтобы обжоры зарыдали,

Очнувшись, о своей вине;

Чтоб даже пьяницы в кружале,


Забыв о мерзостном вине,

Душою потянулись к Богу, —

Вот ведь чего хотелось мне,


Вот отчего я бил тревогу!

Не окна я ломал – будил

Тех гордых, что, греша помногу,


Небесных не боятся сил,

Не внемлют голосу провидца!

Но тщетно я потратил пыл.


О величайшая Блудница,

Тщеславный, лживый Вавилон!

Твои виссон и багряница


Не скроют бесов легион,

Кишащих в этих тесных стенах;

Ты лишь обманчиво силен;


Кровь мучеников убиенных

Взывает к небу, вопия

О вероломствах и изменах.


Их вопль услышит Судия

И скоро отомстит, нагрянув

С чумой и гладом на тебя;


И ты падешь, в ничтожность канув

Всем прахом башен и колонн,

Дворцов и гордых истуканов,


Чтоб стать навеки средь племен

Предупреждением нелишним,

Как Град Греха, что сокрушен


Благим и праведным Всевышним.


Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв.

Подняться наверх